Земляника на качелях

В нашем северном городке лето было короткое. Сокровенные денёчки, в которые солнце всё-таки решалось к нам заглянуть и погреть приветливым взглядом, не прячась за хмурыми тучами, было очень легко пропустить. Увлёкся ты работой или слишком глубоко погрузился в повседневные заботы – моргнуть не успеешь, а лето уже закончилось. В тот год, с которого всё началось, стояла невыносимая жара, да притом по нашим меркам ещё и невероятно долгое время, и каждое утро люди надеялись, что этот тёплый рай продлится ещё хотя бы денёк. Мне было тринадцать, в школу ходить было не надо, и мы с друзьями гоняли на великах до Голубого озера так часто, как никогда прежде. Волосы ещё не успевали высохнуть, а мы уже мчались обратно: к горячему песку, холодной воде и огромному солнцу. «Как в Африке!», – радовались мы. Только скучный зубрилка Вилли говорил, что в Африке солнце гораздо больше, но мы ему, конечно, не верили. В очередные выходные родители всех моих друзей договорились поехать к побережью на весь день. Море, конечно, всё равно ледяное, прогреться скорее всего не успело, но всё же лето как никак. Словно назло мне именно в ту субботу мои родители должны были выйти на работу. Маршмэллоу на костре, запускание воздушного змея, песочные замки – всё, о чём я мечтал каждую осень, зиму и весну досталось другим, а я остался с носом: меня почему-то никто не захотел брать к себе в машину. Самое обидное, что я опустился до того, что ходил и упрашивал этих хмурых дядек и тётек взять меня с собой: ведь я небольшой, места много не занимаю, да и в багажник готов лечь, если придётся. А они все врали мне в лицо, что у них, видите ли, мест нет, а когда я не в силах терпеть эти слабые отмазки заявлял, что знаю, что у них пол машины свободно, они начинали говорить, какой я невоспитанный, и припоминали все мои мелкие шалости, которые я успел совершить за всю свою недолгую жизнь. Одним я вазу разбил лет пять назад, другим – по газону прошёлся, третьим – обидел кота. Я вдруг оказался лгунишкой, драчуном и грубияном. А все мои друзья оказались… как это... бумажными. Как в книге Джона Грина «Бумажные города». Ни один не заступился. Утром субботы я проснулся в ужасном расположении духа. В доме было пусто и тихо. На кухонном столе лежала тарелка оладьей с моим любимым малиновым джемом. Мама наверняка специально встала пораньше, чтобы их приготовить. Я знал, что она таким образом пыталась передо мной извиниться: мои родители будто не умели просить прощения на словах и всегда пытались сделать это каким-то другим способом. Один взгляд на эти проклятые оладья вызвал во мне такую досаду, что захотелось бросить их вместе с тарелкой в стену, чтобы посудина разлетелась на тысячу мелких осколков, а мягкие кругляшки теста оказались на полу и запачкали кафель джемом. Представив себе эту картину, я почувствовал приятное удовлетворение и сумел сдержаться от осуществления придуманного в реальности. Но в следующую секунду я вдруг понял, что моей победы над собой никто не увидел, и во мне снова поднялась волна злости. Я поспешил выскочить из дома до того, как что-то натворю, и пошагал прочь. Солнце, которому я ещё вчера радовался как тарелке НЛО, потеряло всё свое очарование. Теперь оно меня раздражало. Горячие лучи жгли макушку, отчего разболелась голова, а их яркий свет ослеплял, и приходилось постоянно щуриться. Я шёл, спрятав ладони в карманы шорт, и ожесточённо пинал камешки под ногами. Внезапно услышал визг. Остановился и, наконец, оторвал взгляд от земли, чтобы понять, откуда доносится звук. Я был в заброшенной части города, с которой граничил район, в котором я жил. Я хорошо его знал: мы часто забирались сюда с друзьями, потусить подальше от взрослых. Визг доносился из-за ворот заброшенного луна-парка. Я переступил с ноги на ногу, раздражённо вздохнул, но всё-таки пошёл на звук. Послышались голоса, громкие и резкие, мальчишеские – понял я. Вслед за ними по безлюдному парку пронесся раскатистый смех. Я пролез через дыру в воротах, пробрался сквозь уже густые ветви кустов, стараясь создавать как можно меньше шума, и вышел к маленькой коробке заброшенной кассы, в которой лет десять, а то и двадцать назад продавали билеты в парк аттракционов. У неё лицом ко мне, спрятанное в тени, стояло непонятное существо: то ли очень смазливый пацан, то ли угловатая и странная девчонка с мальчишеской стрижкой. Тонкие брови, сдвинутые на переносице, упрямо выдвинутая вперед челюсть, вздувшаяся венка, белой полосой пересекающая лоб, напряжение, сковавшее всё тело – всё это придавало какой-то отчаянно воинственный вид ее, а может и его, худой фигурке, будто она борец за справедливость, или за мир во всем мире, или еще за какую-нибудь невероятно важную для всех истину. Спиной ко мне стояло трое пацанов, в которых я узнал главных врагов своей так называемой банды, компании, которая сегодня укатила на море без меня. Один, стоял сбоку и противно гоготал. Двое других напирали на пацана-девчонку, вытягивая вперёд руки. – Ну, отдай, по-хорошему, а? На кой чёрт он те сдался? – Не подходите! – Крикнуло существо и сделало шаг назад, упираясь спиной в стену бывшей кассы. Меня всё ещё никто не замечал. – Да, он сдох уже давно, чего ты его там тискаешь? – Если хоть ещё один шаг сделаете, я заору так громко, что весь город сбежится, – угрожающе прошипела жертва. – Боюсь, тебя никто не услышит, малявка. Тут на три километра вокруг никого кроме нас, – сказал тот, что стоял в стороне и опять противно расхохотался. Два других подбежали к застывшей в тупике фигурке. Она закричала так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Ей выкрутили руки, и я увидел, как из них выпал комок шерсти. Котёнок. На кой черт им котенок? Они что, опыты на нем ставить собрались? Один кинулся его поднимать, другой зажал пацану-девчонке рот и схватил поперёк пояса, скручивая сзади руки. Жертва билась и дёргалась, словно её душили или резали. Третий без остановки ржал. Я наконец опомнился. Бросился вперёд, вмазал по носу тому, кто держал "борца за справедливость", и пацан-девчонка быстро отпрыгнул в сторону, добавив пару ударов от себя. Я в это время кинулся ко второму, вдарил под дых и вырвал из пальцев котёнка. Схватил за локоть пацана-девчонку, который при пристальном разглядывании оказался всё-таки девчонкой и кинулся наутёк. Оставаться там дольше – самоубийство. Я со своими-то против них троих с трудом справлялся, а тут один да ещё с девчонкой и котёнком. Супер-герой хренов. Они увязались за нами, так что пришлось бежать довольно долго и быстро, чтобы оторваться. Девчонка хрипела и тяжело дышала под боком, котёнок хоть и был тёплый, но довольно сильно смахивал на труп своей неподвижностью. Спустя минут десять беспрерывного бега голоса, следующие до этого за нами по пятам, стихли. Видимо, моя спутница тоже это заметила потому, как тут же выдернула локоть из моих пальцев и, отбежав в сторону, согнулась, уперевшись руками в колени. Она дышала так громко и жадно, словно ее только что душили, а коленки под маленькими ладошками ходили ходуном. Я только сейчас заметил, что девчонка вся перемазана в грязи, а её костлявые ноги расцарапаны до крови. Волосы были взъерошены точь-в-точь как у мальчишки, весь день игравшего в войнушку, а из-за уха даже торчала сухая ветка какого-то кустарника. Я снова засомневался, а девчонка ли она? Словно прочитав мои мысли, моя новая знакомая вскинула голову и уставилась на меня подозрительным и хмурым взглядом. Затем выпрямилась и требовательно вытянула вперёд руку. – Отдай, – хрипло приказала она. Её грязная ладонь дрожала. – Это что ли? – Спросил я, поднимая в руках котёнка. – Да. – Твой? – Да. То есть скоро будет. Говорила она резко, отрывисто, и будто вовсе не она только что визжала на всю округу. – А зачем он тебе? Мне почему-то не хотелось так просто отдавать ей этот жалкий комок шерсти. – Не твоё дело. – Чего ты такая грубая? Даже не поблагодаришь за спасение? Она сощурилась и сжала губы. Опустила руку и вытерла её о перепачканные землёй шорты. – Чего тебе от меня надо? – Ну, хотя бы спасибо. – Спасибо, – процедила она и снова вытянула руку. – Как тебя зовут? – Неожиданно для себя самого спросил я. – Никак. – Приятно познакомиться, Никак. А меня зовут Нильс, – она успела отдернуть руку, заметив, что я тянусь к ней своей, но я перехватил ее и крепко стиснул в рукопожатии. Ладонь была горячая, костлявая, и очень маленькая. «Всё-таки девчонка, – подумал я. – У пацанов таких рук не бывает». Я окинул её ещё более пристальным взглядом, чем все разы до этого. Худая, ростом с меня, бледные веснушки по щекам, маленький нос кнопкой, русые, немного отливающие рыжиной на солнце волосы, торчащие во все стороны, острые плечи… Она смахивала на мальчишку, наверное, поэтому мне хотелось с ней подружиться. А может, всё дело было в том, что она всё-таки была девчонкой? Странной и непохожей на других, а потому интересной. – Я отдам тебе котенка, если ты согласишься со мной погулять. Она недоверчиво вздернула брови: – И только? – И только. Она фыркнула и пошла прочь. Отойдя шагов на десять, остановилась, оглянулась и раздраженно прокричала: – Ну, ты идешь или как? И я пошел.

~

– А ты что больше любишь купаться или загорать? – Купаться, конечно. Загорать жарко и скучно. Мы сидели на больших качелях у Голубого озера и уплетали собранную по дороге сюда землянику за обе щеки. Я задавал вопросы, Никак отвечала. Она оказалась довольно славной, когда перестала дичиться. Котенок, живой и невредимый, напившийся молока, которое мы захватили с моей кухни, дрых у нее на коленках, а она не торопилась от меня убегать. Может, хоть она будет мне не бумажным другом, и когда её родители соберутся на море, они возьмут меня с собой? Она зажмурилась и подставила солнцу лицо. – Ты ж сказала, что не любишь загорать, – ухмыльнулся я. – Я такого не говорила, – не поворачиваясь ко мне и не открывая глаз, отвечала она. – Я сказала, что это скучно. – Так зачем ты это делаешь, если скучно? Она помолчала. Затем опустила голову и взяла из моей ладони ягоду: свои она уже все съела. – А с тобой не скучно. – В смысле загорать или вообще? – И то, и другое. Я улыбнулся. Открыл было рот, чтобы сказать, что с ней тоже не скучно, но почему-то передумал. – Тея. – Что? – Меня зовут Тея. – Надоело, что я зову тебя Никак, Тея? – Усмехнулся я, в глубине души радуясь, что она, наконец, сказала своё имя. – Нет, я привыкла. Поймав мой растерянный взгляд, Тея пожала плечами. – Для большинства меня зовут Никак. – В смысле? – Мало кто знает, как меня зовут, я мало с кем знакомлюсь. – Ты имеешь в виду, у тебя мало друзей? – Нет, я имею в виду, что я не трезвоню своё имя направо и налево, а говорю его только тем, с кем действительно хочу общаться. Я ухмыльнулся. – Значит, ты хочешь со мной общаться… Она усмехнулась, взглянув на меня, и неожиданно схватила мою ладонь. – А ну-ка дай-ка сюда! Не успел я ничего понять, как она высыпала последние ягоды себе в рот. Взглянув на моё растерянное и, наверное, немного обиженное лицо, она что-то промычала. – Что? Я не понимаю, что ты говоришь. Прожуй уж сначала. Она меня не послушала и повторила: – Буджемв друмзями? – Будем, будем мы друзьями. Смотри не подавись. Я улыбнулся. Ну, вот теперь у меня в друзьях самая необычная девчонка, которую я когда-либо встречал. А котёнка мы назвали Дэстинелем.*