Missing, if seen, please report to...

Рябь солнечного света отражается в волнах Карьера, поглощая тела его самых близких друзей. Эхо взвизгов, смеха и брызг; у Ричи кружится голова, пот капает с его носа, пока он придерживает дражайшей рукой дужку очков, смотря вдаль. Он стоит в приятной прохладе, которую создают кроны деревьев, у края обрыва недалеко от места, где спрятана газировка. Его глаза сухие, но он смотрит вперёд со странным осознанием, которое заставляет его сердце биться чаще. Бэмби. Вот оно что. Он понял, или скорее, ему помогли понять: возможно какой-то великодушный жест вселенной, предзнаменование, воля Божья, неважно. Бэмби. Ты со своими сжимающими пальцами ног от грусти, развивающимися на ветру волосами, впивающими ногтями в кожу, когда ты обнимаешь сама себя, чтобы успокоиться. Ты — Бэмби. Бэмби. Бэмби. Бэмби… Ты всегда жаловалась, что у тебя нет кодового имени; как оказалось, ты единственная, у кого его не было. И сейчас, по-настоящему задумавшись об этом, Ричи понял, что это действительно серьёзный повод для расстройства. Ну, как минимум для огорчения. Ни «Орёл-1», ни «Занят-С-Твоей-Мамой», ни любое другое прозвище, которое мальчишки-подростки считают наисмешнейшей вещью на свете. Нет, ты была просто Т/И, соседка Стэна, невероятная девчонка на велосипеде, которая носила очки, делающие твои глаза комически огромными. Никто и не задумывался, что тебе нужно какое-то кодовое имя. Т/И идеально тебе подходило. Ты носила это имя с гордостью, как и свой заплатанный комбинезон и плохо завязанные кроссовки. Но вот и оно, то, что родилось в его гениальной голове (он на самом деле считает себя гением, несмотря на то, о чём могли говорить его оценки). Бэмби. Его мозг буквально кричал ему, что он обязан сообщить об этом тебе. Теперь, благодаря ему, ты будешь агентом Бэмби. Ты присоединишься к их секретному кодовому разговору и сможешь говорить в свою рацию: «Это Бэмби, всё чисто, приём». К тому же, это невероятно уместно. Когда они ходили на свои исследования к заброшенным зданиям по окраинам Дэрри, ты всегда держалась ближе к стенам, помня о сгнивших полах и ужасных скрипах половиц, когда на них наступаешь. Каким бы очевидным ни был этот страх, ты скрывала его за плотно сжатыми губами и хмурым взглядом, пока Эдди тяжело дышал рядом с тобой, крепка сжимая твоё запястье. Ричи считал, что это выражение лица выглядело на тебе тупо, но в безобидном смысле этого слова. Но он скорее считал это очаровательным, хотя он был не совсем уверен в значении этого слова. В любом случае ты действительно так выглядела. И выглядишь сейчас. Он считает это забавным, но не смешным. Забавно в той глупой и саркастической манере, как когда он пытается говорить о неприятных вещах — за слоем юмора, но этот слой разорвётся, если кто-то его слегка заденет. Несмотря на это, он быстро учится, должен быстро учиться, он лучше будет выглядеть кем-то смешным, чем грустным. Разбитым. Его дом — это тёмная туча среди белого дня. Хотя, лучше об этом не задумываться. Не сейчас. Он слишком уязвим. Забавно, хоть он никогда этого не замечал (а может и замечал, но не придавал этому особого значения), то, как ты следовала за ними неважно куда; забавно то, как вдруг ты стала их подругой, а не чьей-либо ещё. Он даже не помнит, когда вы стали друзьями. Словно ты, он, Стэн, Эдди и Билл были вместе с самого начала. Все вы против дивного нового мира. Если бы он мог стащить камеру своей мамы, он бы это сделал, несмотря на все последствия этого поступка. Он ведь всегда так делает, зная, что последствия могут быть болезненными, но итог того стоит. Он бы запечатлел этот момент — возможно, получилось бы плохо, но зато он гордился бы своей работой. Он бы сохранил эту фотографию тебя с солнечными зайчиками по всему телу возле своей тумбочки у кровати, где он хранит все важные вещи. Но камеры у него нет. У него даже нет особо способности говорить в этот момент, из-за чего его внезапное удушающее молчанье тревожит тебя и заставляет обернуться. Он никогда не думал, что быть замеченным может быть столь пугающим. Если бы не какофония пронзительных голосов и жужжащих насекомых, ты бы уже нахмурилась от странного, беспорядочного барабанного звука — его сердцебиения. Он краснеет. Это точно из-за жары. — Ты в порядке, Ричи? — твой голос звучит по-другому, с каким-то странным девчачьим оттенком. Ты всегда так говорила или он по своей тупости этого не замечал? Ты со всеми так разговаривала или только с ним? Почему его это вообще сейчас волнует? Он бесится из-за тебя, но в большей он бесится на самого себя. Он никогда бы этого не признал, так как он слишком горд для этого, но что-то щекотящее внутри заставляет его нервничать так, что он может лишь хмурить брови, иначе он начнет серьёзно паниковать. Он тяжело вздыхает словно только что придуманное прозвище испортит всё. — Да-а, — его голос слишком резко разрезает воздух. Твоё испуганное выражение лица сменяется на растерянное, и он больше не может смотреть на тебя. — Ты прыгаешь или нет? Я уже вечность жду, Б… — Он прикусывает язык, выпучив глаза. — Подруга. Черт-черт-черт-черт… — Ты меня только что балдой* назвал? — шипишь ты. Господи Боже, ты можешь оставить его в покое, пока у него не началась паническая атака? Отвернувшись, чтобы расстегнуть свою рубашку, он мямлит, отмечая, что голос его дрожит не меньше рук. — Да! Да, назвал, и что с того? Ты ж не прыгаешь! А дальше что? Превратишься в Эдса и обоссышься? Он слышит, как ты фыркаешь; слышит, как шумит трава под твоими ногами. — Хорошо… придурок, — это всё, что ты говоришь. Когда он разворачивается, чтобы посмотреть на тебя, ты уже бежишь и прыгаешь. Он думает, что ты выглядишь необычайно красиво с этими сверкающими на солнце волосами и этим сдавленным писком, который ты издаёшь, прыгая с обрыва. Как обычно, он вновь один. В этой спокойной обстановке ему дышится не легче, чем в твоём присутствии. Внезапный мучительный страх упустить (он не был уверен, что именно), толкает его навстречу солнцу. Освежающий воздух и чистейшая вода. Последнее, что он видит перед тем, как закрыть глаза, — это ваши с Биллом улыбки, и этот образ встаёт комом у него в горле.

***

Ему слишком знаком этот ком в горле. Словно он 6 лет назад поселился в глотке и сказал: «Ты будешь таскать его, таскать всю свою жизнь». И он никогда не противился этой неприятности, потому что в страданиях он действительно разбирается. Поэты назвали бы это чувство тоской, реалисты — тревогой или беспочвенной мукой. Эмоции, настолько изменчивые, накрывают его волнами, быстро меняя его настроение. Может быть взрослые действительно что-то знают о том, как быть подростком, и это «что-то» — всё, а это «всё» — попытка избавиться от этого кома в горле. Его настроение сменяется с разочарования на апатию, а апатия сменяется лёгкой яростью. Он словно собака, которая гоняется за своим хвостом. Хотя, одно чувство остаётся неизменным. Такое же постоянное, как тот комок нервов, что он не может проглотить. Это корень всех его грустных мыслей. Он всё ещё в тебя влюблён. Что может быть ещё более жалким? Его жизнь всегда была убогой, но раньше его тёплые воспоминания о детстве не были столь грустными. Может, всё дело в том, что он не обращал так много внимания на страдания, как сейчас. Нет, дело в том, что тогда он только с ними знакомился. Всё меняется, ветер меняет направление, бла-бла-бла, да похуй. Если страдание любит компании, тогда какого чёрта он так одинок? Какого хуя он стал таким одиноким? Разве постоянное общество друзей не должно ограждать от этого чувства? Ну, видимо нет. Так тупо. Так разочаровывающе. Если бы вы всё ещё были друзьями, ты бы над ним рассмеялась. Ты бы сказала, что никогда не думала, что он такой ранимый за всей этой язвительной оболочкой. Но за всеми этими комментариями скрывалась бы нежность, тот самый взгляд, который как бы говорит: «Эй, я понимаю, жизнь в большинстве своём отстой». Ты бы поняла. Ты, его Бэмби, конечно же, ты бы поняла его, как никто другой. Нет, не поняла бы, он просто пытается быть оптимистом, что очень глупо. Тебе плевать на него, как и на всю остальную компанию. Может быть так было всегда. Где-то на заре нового десятилетия и месяцев после ужасающего случая с клоуном-убийцей, ты медленно начала отстраняться от них, словно бумажный кораблик в океане — белая точка вдалеке, у горизонта, такая загадочная и недосягаемая. Он видит тебя в школе, и дела у тебя идут лучше, чем у всех них вместе взятых. Ты так изменилась, что он едва ли тебя узнает большую часть времени. Это отрезвляет, хотя и дико бесит, потому что, кажется, ты единственная, кто смог сбежать от тех воспоминаний в отличие от остальных. Он всё ещё в тебя влюблён. Он всё ещё считает тебя привлекательной; привлекательнее, чем раньше, на самом деле. Он всё ещё хочет смеяться над твоими шутками и сидеть с тобой во время обеденного перерыва. Он всё ещё хочет назвать тебя Бэмби, не звуча при этом отчаявшимся. Но все влюблённости полны отчаяния, разве нет? Он прочитал это однажды на стене на пересечении 7 и 11 улиц, когда он накурился. Кто бы это не написал, он был чёртовым гением и, скорее всего, таким же жалким, как и сам Ричи. Дождливо. За окнами Дерри выглядит как месиво размазанных контуров, ещё более уродливый, чем обычно. В «Harry Bompton’s Ice Tea House» как обычно полно подростков в это время. Пятница, конец уроков. Не сказать, что в этом городке есть лучшее развлечение, чем выпить здесь чего-нибудь согревающее и, возможно, с очевидно поддельным удостоверением личности купить пива или стакан виски. Официанткам здесь плевать. По крайней мере, тебе было плевать. Ричи осматривает заведение, не обращая внимания на полчища возбуждённых студентов, громко обсуждающих планы на выходные. Он замечает Шелли Джонсон в бирюзовой униформе за прилавком, мило улыбающуюся своему парню. Тебя нигде не видно. Разве ты сегодня не должна работать? Он знает, потому что каждую пятницу он бродит по улицам в поисках развлечений. В один из таких дней, проходя мимо, он увидел тебя, бегающую от стола к столу, через огромное окно. Ему нужно покурить. Его всегда можно найти в этом облаке дыма и тревоги, которую он так старательно пытался скрыть, но все попытки были неудачными. Но сейчас он застрял здесь, он и Эдди. Стэн тоже здесь, выглядит он ужасно бледным и видно, как ему неуютно в своей рубашке, но Ричи предпологает, что это только из-за нынешней компании. Их не назвать друзьями, если честно. Уже не назвать. Ты и Стэн первые отделились от компании, медленно разрушая всю группу в целом. Он чувствовал, как всё трещит по швам. Это было мучительно. Нажмёшь слишком сильно — и пойдёт кровь. Так было не всегда — напряженная тишина и Эдди, Господи благослови его хронически больное сердце, бормочет что-то про аллергены, респираторы и взял ли он с собой укол адреналина. Опять? Конечно взял, он показывает его Стэну так, словно хвастается значком бойскаута, который получил бы, если бы его мама когда-нибудь разрешила ему к ним присоединиться. Хуйлуша никогда бы не позволила. У Ричи есть некая закономерность, которую легко заметить, если вы достаточно хорошо его знаете: если он где-то, где ему неудобно, неловко или если он злится — он убежит куда-нибудь в далёкие и приятные воспоминания. Он хорош в сбегании. Было много практики. — Да, хорошо, Эдди, — начинает Стэн, аккуратно отталкивая руку Эдди с этим грёбанным шприцом. — Слушайте, есть кое-что серьёзное, о чём я хотел бы… — Стэн обычно любит делать из мухи слона, так что Ричи решает, что лучше своё внимание обратить к окну. Он задумывается, куда ты делась; задумывается над тем, о чём бы ты подумала, если бы вы случайно встретились. Скорее всего ни о чё. Но так было не всегда, нет. — Вообще-то, я даже не… Даже не знаю, с чего начать, так что… — Это тупо. Было уже за полночь и вы опять спорили о чём-то под звуки дождя и грома. Ты всему находила аргументы, и каждый следующий был ещё более нелепый, чем предыдущий. Ваши громкие голоса сменились тихим шепотом — остальные уже спали, блаженно укутавшись в свои спальные мешки, скорее всего видя во снах украденные из дома кассеты или, что ещё хуже, домашку. Это была одна из их ежедневных летних ночевок. Места всегда сменялись, как и обстановка: вчера это был твой задний двор, сегодня вы у Билла в комнате, завтра пойдёте к Майку. Но вы никогда не ходили к Ричи. Просто так получилось. Никто не обсуждал, не поднимал эту тему, просто однажды его пропустили, как и последующие разы. Он был за это благодарен. Честно говоря, Ричи не мог вспомнить, кто начал спор, просто ему была невероятно интересна тема. В свете луны он обратил внимание на твои стриженные волосы и отражение в очках. Он заметил, что твоя любимая игрушка больше не покоилась у тебя в руках, а сидела между вами, словно наблюдающий родитель. Он отбросил её в сторону. Ты охнула, выпрямившись: «Ричи!» — Что? — он пожал плечами, словно ничего не случилось, но на самом деле за твоей реакцией было очень весело наблюдать. Бэмби всегда лучше всех показывает свои эмоции. Очаровательно. Он уже знал, что означает это слово, очень хорошо знал, и использовал его только, когда речь шла о тебе. Комнату озарила вспышка света, ты вздрогнула и накрылась покрывалом, когда раздались звуки грома. Он тихо рассмеялся. — Не смешно. — Ты так тупо выглядишь. — Ну, ты выглядишь тупее. — Нет, ты выглядишь тупее. Кто-то пошевелился и кинул что-то тяжелое, что, отскочив от головы Ричи, упало на пол. Ботинок. — Вы не могли бы уже заткнуться? — Беверли. Ты хихикнула. Вскоре после этого она снова заснула. Когда вновь наступила тишина, а его сердце успокоилось, он вновь заговорил, пряча руки за спиной. — В любом случае… я свожу чикуль с ума. — Нихуя не так, — фыркнула ты. — Девочки не должны материться, Бэмби. — А мальчики не должны врать, но вот в каком мы оба положении. Придурок. — Да я хоть раз тебе соврал? — Прямо сейчас, тупица. — Что ж, я докажу, — он сел прямо, а ты убрала с головы покрывало, с любопытством глядя на него. — И посмотрим, кто будет смеяться последним. — Как ты собрался это доказать? — спросила ты. Он вдруг с горечью подумал, что ты слишком много времени проводила со Стэном. Он вновь пожал плечами, поправил очки и собрался сказать следующую фразу настолько беспечно, что ему не помешало бы успокоительное Эдди. — Я тебя поцелую, — просто сказал он и заметил, как расширились твои глаза во вспышке света. Прогремел гром. Показалось, словно дом тоже затрясся. Или может трясся только он. Казалось, что он ждал ответа слишком долго, состарился и засох, но через мгновение ты медленно подняла голову, испуганная словно котенок, готовая сбежать при любом неверном шаге. И этот шаг, судя по всему, был самым ужасным возможным вариантом. К чёрту, худшее, что могло бы случиться — это пощёчина, которую он бы принял с гордостью, как мужчина, коим он и являлся, и точно бы не плакал в подушку. Кроме того, если бы ты сказала, что тебе не понравилось, он всегда мог сказать, что твоя мама говорила обратное прошлой ночью, ты бы его сразу же убила, и ему бы не пришлось ходить с этой ношей стыда всю оставшуюся жизнь. Он не был уверен, что он делает, и, очевидно, ты сама не понимала, что происходит. Его губы прикоснулись к твоим, ваши очки стукнулись друг о друга, и он сразу же отскочил от тебя. Честно говоря, это не было так здорово, как все об этом говорят, но чёрта с два он бы в этом признался. Однако, видеть тебя столь взволнованной оказалось приятным бонусом. Он слишком весело улыбнулся и слишком громко засмеялся. Ботинок Беверли вновь нашёл свою цель в его лице, но в этот раз он увернулся, учтиво и хладнокровно (более, чем обычно). — Какой ты урод, Ричард, — промямлила ты, и весь его образ рассыпался в ту же секунду. В любом случае, он не позволил это увидеть. — А я думал, что я придурок. В ответ ты лишь оттолкнула его, укутываясь в спальный мешок и пряча от него свое лицо. — Плохой ночи, — произнесла ты в подушку. — Ужасных снов. — Ой, да ладно тебе, Бэмби, — в его голосе звучало разочарование, и он даже ощутил это чувство внизу живота. Он пока не хотел спать, он хотел ещё поболтать или поругаться, или… Он гений, он чёртов гений. — Так быстро сдаёшься? Я думал, что мы выясним, кто из нас лучше целуется. — Мамка твоя. Отстань. Его переиграли. Перехитрили. Его самая выигрышная фраза была использована против него самого. Тяжело вздохнув, он рухнул на подушку и снял очки. Как и было сказано, он закусил язык и не осмеливался произнести и слова. Тишина затянулась, его глаза начали тяжелеть, пока он смотрел в потолок, но… Ты перевернулась, высунув голову из спального мешка и плотно сжав глаза, притворяясь, что уже заснула, но получалось не очень хорошо. Твоя рука тоже высвободилась из мешка и упала в пределах его досягаемости, такая одинокая, но такая манящая. Если бы это произошло пять минут назад, он наверняка бы сбегал к холодильнику за льдом и положил бы его прямо тебе в руку. Но это было бы пять минут назад, а не сейчас. Сейчас, несмотря на все ваши ссоры и твои утверждения, что ты его просто не выносишь, он знал, что ты никогда бы не протянула ему руку, если бы не хотела, чтобы он её взял. Он по неизвестной причине нервничал сейчас больше, чем перед первым поцелуем. Поцелуй он всегда мог развернуть в шутку, но это? Нет, это не было чем-то, от чего он мог легко отмахнуться или забыть. Это ощущалось слишком реальным. Он понял, что испугался. Медленно и осторожно он взял твою руку. Во вспышке молнии он заметил, как уголки твоих губ поползли вверх прежде, чем ты успела сделать своё выражение лица нейтральным и спящим. Он хотел сказать тебе, что выглядишь ты так же глупо, как он себя ощущал. И он собирался так и сказать, но вместо это лишь прошептал: «Спокойной ночи, Бэмби». — Спокойной… — Ричи, — это мечтательное воспоминание прерывает плаксивый голос, который он просто терпеть не мог — Стэн. Он вновь внезапно оказывается в «Tea House», сидя за круглым столом с другом и врагом, и ощущая себя совершенно не здесь. — Ты вообще слушаешь? — шипит с обидой Стэн. — Это серьёзно, чувак. — Да, да, не сомневаюсь в этом. — Ребята, — вмешивается Эдди, поднимая руки вверх. — Прекратите, ладно? — он внимательно смотрит на каждого из них по очереди, убеждаясь, что они его услышали. Они услышали, но только ради Эдди. — Слушайте, я понимаю, что все… — он прерывается. Его глаза с тревогой оглядывают заведение, — до сих пор немного на взводе, после всего, что сегодня случилось. — Его рука тянется к препарату, но он каким-то чудом воздерживается. — Ты поэтому нас сюда позвал, так? Стэн? Стэн бледен и молчалив. Кивает, но лишь после глубокого вдоха и выдоха. Кажется, буклетики Эдди о тревожности хоть кому-то помогли. Ричи не их тех, кто часто паникует (это спорно), но то, что произошло на перемене, было как минимум жутко. Волосы встали дыбом, и перед глазами внезапно всплыло множество ужасных воспоминаний, которые он почти забыл. Вместо обычной мелодии перед каждым выпуском новостей прозвучала знакомая мелодия, которую узнали немногие. Вместо унылого школьного коридора он перенесся в давнее лето, когда он столкнулся с клоуном-убийцей вместе с людьми, с которыми он больше даже не общается. — Но случилось кое-что еще, — паникует Стэн. — Это Т/И. Я… я думаю, она пропала. Планета сходит с орбиты. Ричи откидывается на спинку сиденья, как будто из него вышибли весь воздух. Он моргает, качает головой, снова моргает, словно это поможет ему быстрее воспринять слова Стэна. Но это не помогает. Он нервозно улыбается. — Не смешно, чувак, — бормочет он. Стэн качает головой, и от этого движения Ричи начало тошнить. — Я не… я не шучу. Я серьёзно. Думаю, с ней случилось что-то плохое. И я думаю причина этого — Пеннивайз.