***
— Вы знаете, ещё не одна книга не производила на меня такого впечатления. — тихо сказала Пик, пока миссис Йегер, открыв дверцу буфета, задумчиво рассматривала ряды белых тарелок. — Дорогая, ты знаешь, это хорошо, когда человек чувствует. — Дина встала на цыпочки, потянулась к верхней полке. — Бывает и так, что живешь-живешь, а дни всё тянутся и тянутся. Как во сне. — ответила она немного сбивчиво, с одышкой: сказывался возраст. — Нет, со мной так не будет: я собираюсь взять всё от жизни. Пик сидела за столом и, подперев голову рукой, задумчиво смотрела на пламя свечи: электричество отключили несколько часов назад. С тихим хлопком погасли фонари на их улице, и соседи поговаривали, что это из-за сильного ветра, который всегда сопровождал осень и был неизменным спутником дождя. И во взгляде темных глаз, молчаливо обращенных к женщине, читалось желание оказаться там, среди бушующей стихии, а не бесцельно сидеть в ожидании чего-то. В позе стройного тела каждый жест, каждое движение выдавало нетерпение, которое снедало её изнутри: то она поправляла тёмный локон, то хваталась за край белого воротничка рубашки. — Все так говорят… — услышала Пик полувздох-полушепот. — И я так думала, а сложилось все по-другому. Как видишь, я вышла замуж, а потом родила и первого сына — Зика. Пик прыснула со смеху, но тут же стыдливо прикрыла рот рукой. — Извините, — она прочистила горло и подняла на Дину большие, странно блестящие в темноте глаза, — я просто очень удивилась, когда узнала, что у Эрена есть старший брат. Это не в его духе — скрывать что-то от друзей. Можно сказать, он продержался стоически долго: Эрен слишком простодушен для тайн. — Точно подмечено. — с улыбкой сказала Дина, умасленная словами Пик. — Поэтому за него я спокойна, но вот Зик заставляет меня волноваться. Представляешь, живёт, как затворник, да ещё и бороду отрастил! Не удивлюсь, если увижу сегодня не своего сына, а настоящего волшебника. — Эрен говорил, что Зик недавно вернулся из-за границы, где работал с каким-то издательством. Не похоже на затворника. — задумчиво ответила Пик. — Да-да, всё верно, но… Он совершенно не умеет радоваться жизни! В нём не чувствуется молодость, а ведь ему всего двадцать восемь! Невысокая и хрупкая, Пик сидела среди грузных теней мебели, находя спасение от реального мира в пламени свечи. Смотря на него, она представляла себя где-то далеко-далеко. Там, где не было этой грязной кухни, этих кастрюль и тарелок, которые постоянно напоминали ей о земном, о мелочном и пустом. «Молодость — молодость! — горько думалось ей. — В чём она — это молодость? Эх, миссис Йегер, ничего вы не понимаете. Не видите вы своего сына». Пик тоже не могла разобраться со своими желаниями, да и это слово — молодость — оставалось для неё тайной. Она точно знала только то, что желала чего-то большего, но единственным её проводником в лучшую жизнь из мечтаний оставались книги. Она читала их и днём, и ночью: во время уроков и после того, как в комнате родителей гас свет. Казалось, что положенную ей жизнь Пик уже прожила, а для этой у неё не осталось чувств. Только в книгах она ощущала прохладу осени и дыхание юной весны, вместе с которой к ней словно возвращалась её собственная молодость. На улице особенно сильно завыл ветер, и вскоре через открытую форточку в кухню ворвалась какофония из сигналов автомобилей и криков людей: неожиданно начался дождь. — Боже мой, — прошептала Дина, — боюсь, что семейный ужин не состоится. — Да. Кажется, сегодня мистеру Йегеру придётся задержаться в больнице. — сказала Пик, медленно поднимаясь из-за стола. Неосторожное движение — запнулась о табуретку. Слабо улыбнулась на испуганный вздох Дины, которая относилась к болезням — будь то обычная простуда или хромота Пик, которую за это она очень жалела — внимательно, даже профессионально, словно это она была врачом, а не её муж. «Наша хромоножка», — по-доброму называл её за это Эрен, и в душе Пик, не в силах побороть гордость, всегда обижалась, хоть и понимала, что обиды — удел слабых. Скоро он должен был прийти домой: последний раз она видела друга после уроков: со звонком его гибкая фигура исчезла из суматохи классной комнаты, и его смех в веселой компании Пик услышала уже на улице. Она подошла к окну и с удовольствием приложила ладони к холодному стеклу. Мягкий свет освещал её спину, скользил по гладкой ткани рубашки и с водопадом теней исчезал в складках юбки. Пик улыбалась собственным мыслям: ливень стал вторым знаком за сегодняшний день. Значит, предчувствие не обманывает её: скоро в жизни наступят перемены.***
Зик был зол: он не смог встретиться с Фридой, забыл на работе документы, а когда вспомнил об этом, начался ливень. Первые капли он даже не заметил, но, когда вода стеной обрушилась на узкие улочки, ему невольно пришлось пробежаться до станции, где он вначале открыл сумку, осмотрел книгу и только потом снял мокрое пальто. Когда двери электрички открылись, он испытал и радость, и досаду: так неуютно было в теплом вагоне, так неправильно было то, что за окном бушевала природа, а здесь, на деревянных сидениях, безмятежно сидели сытые люди. Ему иногда казалось, что только в природе он мог найти спасение от этой обывательской глупости. И таким бессмысленным, пустым казалось всё в сравнении с той, прошлой жизнью, где люди знали цель, смысл своего рождения. Неприятности преследовали его попятам. Когда Зик открыл дверь подъезда, он думал, что смог перехитрить их, но на самом деле они только затаились, чтобы из тёмного уголка сделать очередную пакость. Иначе как можно объяснить то, что он споткнулся на последней ступеньке? Несмотря на то, что он уже давно не зависел от родителей, да и считал себя взрослым человеком, невидимая сила заставила его перед квартирой остановиться, пригладить волосы и поправить ремень сумки, словно он был школьником, который старался умаслить учителя. Когда тяжелая дверь со скрипом открылась, и ему улыбнулось родное лицо, Зик перешагнул порог с радостным чувством. И даже тот, кто вторым голосом неизменно жил в голове, не мог перебороть его личность — настоящую личность — которая ходила по земле и смотрела на мир в настоящем. Казалось, тот голос умолк. Но стоило Зику пройти по узкому коридору к вешалке, где уже висело чье-то маленькое клетчатое пальто, как появилось предчувствие. Оно тоненьким голоском шептало на ухо какие-то глупости, призывало скорее пройтись по комнатам, узнать: она ли это? Зик понял, что это была не самая противная пакость, когда увидел на кухне Пик. Она стояла у окна и, кажется, что-то рисовала на запотевшем стекле. Оторвавшись от своего занятия, она повернулась вначале неохотно, но, как только увидела вошедшего, глаза её удивленно расширились и не щеках вспыхнул румянец. Убивая волосы, она нервно мазнула рукой по лицу и неловко задела локтем стекло. Разозлилась, смутилась ещё больше, но к своей чести смогла почти спокойно поздороваться. Зик выдавил из себя улыбку и повернулся к матери, собираясь сказать что-то насмешливо-ироничное. Видимо, судьба приняла его вызов и теперь испытывала, проверяла на прочность: справится ли? — Как-то маловато людей для семейного ужина, не считаешь? — обратился он матери и бросил Пик: — Не каждый день встречаешь случайных знакомых? Как ты считаешь? — А сейчас вы куда более разговорчивый. — спокойно ответила Пик, в душе надеясь, что он не расскажет миссис Йегер то, как утром она приставала к её сыну с глупыми вопросами.