мне идти по мирам

      Локсия сумела таки оттяпать всю кровать и теперь развалилась на ней без всякой надежды для кого-либо ещё. Хранитель закатил глаза. Встал на три минуты водички попить, называется. Он несколько раз попытался бесцеремонно подвинуть девушку. Безрезультатно. В ее коротком невнятном мычании угадывался адрес и направление движения. Идти туда Хранителя не тянуло. Видимо, досыпать остаток ночи придётся на кресле. «Если только кому-то самому не захочется встать за водичкой», — мстительно подумал Хранитель.       Поздним вечером Локсия вдруг заявилась к нему с бутылкой белого вина и объявила, что согласно календарю Семерки устанавливает на праздничное время перемирие. При этом продолжительность его была пока не определённой. Несмотря на это, последние полбутылки они пили практически на скорость, из-за чего вино закончилось быстро. Хранителю показалось, что даже в период большого затишья, мелкие противостояния и пикировки им не надоедят никогда.       — У тебя же что-то осталось, да? — с надеждой спросила Локсия. — Хорошо же сидим.       Сидели и правда хорошо. Хранитель сдался.       — Коньяк есть. Хороший.       На этой фразе его все же ощутимо передернуло. Коньяк был чуть ли не единственным напитком, существовавшим во всех мирах, и даже именовавшимся везде практически одинаково. Последний раз эксперименты с ним в компании случайно заглянувшего лечить душевную тоску и сердечные раны старого приятеля — бродяги из какого-то отражения Пятерки — закончились крайне неудачно. Что однако не помешало Хранителю немного початую вторую бутылку припрятать на будущее на непредвиденный случай. Приятель потом усиленно делал вид, что не знает, куда они ее поставили, а выискивать что-то в разведенном беспорядке не собирается.       Судя по всему, Локсия тоже была не в восторге.       — Даже разбавить нечем? — поморщилась она. — Не люблю коньяк.       Хранитель плюнул и сдался полностью. Портить вечер почему-то не хотелось. Он достал из старой и вросшей в пол дубовой тумбочки, импровизированно переделанной под бар, две бутылки.       — Не то, чтобы этим можно было разбавлять. Градус тот же, если не больше. Подарок. Сначала хотел оставить до лучших времён, но уже все равно. Пьётся, как вишневый компот.       Локсия усмехнулась.       — И не таким баловались. Традиционно, по-гусарски?       Потом они по очереди пили, травили байки, плавно перетекавшие в философские споры и обратно, пытались превратить беспорядок в комнате в карту расположения на оси Семерки всех известных им отражений, снова пили, рассуждали, кто из писателей-фантастов действительно был странником и писал мемуары, а кто творил сам по себе, и почему вторые преуспевали даже чаще, выходили проветриться под унылый моросящий дождь, старательно перекладывали друг на друга обязанность найти утром пиво, а ещё лучше — сидр, и снова пили...       Когда коньяк улетучился, а настойки осталось на несколько глотков, Локсия приняла лежачее положение, закинула руки за голову и внезапно посерьёзнела.       — Странный ты человек, рини. Хотя в некотором роде и не человек...       Хранитель уселся рядом, деловито отобрал у неё подушку и почему-то спросил:       — Что, настолько плохой?       — То, что в обычном режиме ты самовлюблённая эгоистичная скотина, ты прекрасно знаешь и без меня. Но я не об этом сейчас. Мне достаточно редко удаётся найти того, с кем бы было сложно играть и легко при этом разговаривать. К тебе вроде как нельзя применять отточенную в девяносто девяти случаях из ста механику действий, поэтому приходится разрабатывать новую, а потом понимаешь, что по сути изменилась-то только очередность побед и поражений.       Хранитель пожал плечами:       — Откровенно говоря, про свою собственную игру я вспомнил снова, когда появилась ты. Да и сам до сих пор не разобрался, как работает стратегия. Только почему-то работает всегда. По крайней мере, получаю я все, что хочу в итоге. Кроме одного. Кроме одного... - он уловил мимолетное движение глаз девушки. - Не надейся, не расскажу. По крайней мере, пока что.       Настаивать Локсия явно не собиралась.       — Ты уже говорил, что искал себе противников раньше. И сейчас повторил, что игры вёл. С кем?       — С судьбой. И проиграл, — вздохнул Хранитель.       Локсия прищурилась.       — Рини, это не ответ, и ты это знаешь. С кем конкретно?       — Ладно, если тебе интересно. Их было много, но самыми достойными были те, из-за кого я в итоге стал рини.       А вот этого Локсия не ожидала. Хранитель вдоволь насладился ее остолбеневшим видом и многозначительно спросил:       — А ты в своём возрасте все ещё думала, рини находят в капусте?       — Нет, но... — изумленно протянула девушка. — Ведь рини - дети потоков. Вы же не рождаетесь, а просто выходите из потоков уже полностью сформировавшейся личностью с полноценным набором знаний. Остаётесь там, где нужны, когда на неделю, когда навсегда, живете, работаете... И пусть у каждого свой не меняющийся с течением времени возраст, характер и устремления, но человеку нельзя стать рини по щелчку пальцев. Это... абсурд!       — Рини же может стать человеком. Когда захочет.       — Не неси мне заведомую чушь, тут другой механизм процесса. И обратного пути нет. Если рини превращается в человека, он теряет бессмертие, силу, контроль над потоками. Единственное, что остаётся — стать наследником, чтобы хоть так иметь доступ к другим мирам. И пусть это того стоит, но цена... - Локсия прикусила язык, но Хранитель мысль уловил. И чуть было не заорал от обрушившихся на него откровений.       — Удивительные познания для того, у кого когда-то там «в роду были рини», —он усиленно старался говорить без интонаций. — Ты хотела договорить, что цена — отпущенный срок обрушившимся на тебя, как ураган, одновременно всем чувствам, доступ к которым ранее был закрыт. Тринадцать лет. Ирония судьбы, но возраст начала странствий наследников. А потом — полная потеря памяти, а вместе с ней - личности, и влечение разной степени жалости существования где-то в другом мире, вдали от всех, кто тебя знал и любил.       Локсия выдохнула и приподнялась. Продолжать было жестоко, но Хранитель знал, что не сдержится. Не имеет права сдержаться. Рини, в конце концов, действительно не чувствуют, как бы больно сейчас не было, и он добил:       — А если сопоставить мои некоторые знания о политике с твоей реакцией, то и вдали от маленькой трехлетней девочки, оставив ей убитого горем и непониманием происходящего отца и имя храброй птички, выводящей птенцов даже в невероятных условиях...       Локсия ударила его резко и наотмашь.       — Не. Смей. Лезть. В. Мое. Прошлое.       Хранитель потёр щеку. Заслужил.       — Я лезу, чтобы ты поняла. Когда-нибудь они придут и за тобой. Бывших рини не бывает. А если и бывают, то считается, что платить их детям. Занимать их место. Можно не соглашаться. Но они придут ещё раз. И будут являться, пока ты не сдашься. Пока не проиграешь. Пока не станешь рини. Об этом мать тебя не предупреждала, верно? Так что не надо говорить мне про ренегатов из наших рядов.       Локсия одним глотком допила настойку и выдавила:       — Спасибо. Я приму это к сведению. Но я не проиграю. Кто угодно, только не я. А сейчас я хочу спать.       Хранитель понял, что разговор окончен.       — У меня одна кровать, — хмыкнул он.       — Тогда тебе не повезло, — парировала девушка. — К утру тебя на ней не будет. - С этими словами она откинулась на спину и натянула на себя плед.       Хранитель остро почувствовал, что после всего случившегося, перед тем, как упасть рядом с ней, ему срочно надо умыться холодной водой. Глядя в зеркало на своё мокрое отражение, он прошептал: «Вот поэтому и достойный соперник. Вот поэтому и одинаковые». Хранитель провёл рукой по волосам. Виски свело фантомной болью из прошлого.