Габриэль
28 ноября 2017 г. в 12:36
Примечания:
Не бечено
Габриэль Агрест, сидя в своем кабинете поздно вечером, вновь предавался тягостным думам. Он залпом выпил порцию бренди и едва удержался от того, чтобы не швырнуть роксом в портрет жены. Господи, как же он устал! От бесконечной заботы, от ласковой улыбки, вообще от присутствия супруги. Без Анны модельер вновь чувствовал себя самим собой, а теперь... Мужчина отставил бокал, сложил руки на столе и обреченно уронил на них голову. Ненависть и отвращение к самому себе буквально душили его. Во что же он превратился? Когда-то волевой и самодостаточный Габриэль сейчас не походил даже на собственную тень. «Подкаблучник», – раздраженно подумал он о себе.
Агрест и сам не понимал, как это случилось. Просто в один прекрасный день осознал, что не может сказать собственной супруге «нет». Какой бы сферы жизни вопрос ни касался, его ответ всегда был: «Хорошо, как скажешь». Даже если самого модельера это не устраивало. Но страшнее всего было то, что он ничего не мог поделать. Анне стоило лишь посмотреть ему в глаза, и мужчина терял волю, словно попадая под действие гипноза или искусного внушения. Жена вертела им в угоду своим желаниям, не забывая при этом лучезарно улыбаться. Габриэль одновременно ненавидел её и обожал до безумия. Не мог прожить без неё ни дня и страстно мечтал, чтобы она вновь исчезла из его жизни.
Он бы уже давно сбежал от супруги, но это противоречие буквально рвало его на части. Агрест долго не мог найти ему объяснение и только спустя годы, тайно посетив психотерапевта, наконец получил ответ. Модельер находился в сильной психологической зависимости от собственной жены. В пять лет потерявший мать, он получил на почве этого психологическую травму, которая дала о себе знать в тот момент, когда мужчина повстречал свою будущую жену. Каждый день, купаясь в заботе и внимании со стороны Анны, он неосознанно проецировал на нее образ покойной матери, что породило и соответствующую манеру поведения. Вначале Габриэль оказался шокирован и даже раздражен подобным диагнозом, вслух назвав все это бредом. Но стоило психотерапевту задать Агресту один-единственный вопрос касаемо Адриана, и он тут же поумерил негодование.
«Испытываете ли вы неприязнь к сыну за то, что он перетягивает внимание вашей жены на себя?». Модельер кивнул. Неприязнь – это мягко сказано. Порой он опускался до откровенной ненависти к собственному ребенку. Мужчина отчаянно завидовал тому, что жена находится постоянно рядом с Адрианом и все её мысли занимает только он. Из-за этого Габриэль всячески отыгрывался на собственном отпрыске, прикрываясь ролью строгого родителя. Сыну постоянно все запрещалось. Он фактически жил под домашним арестом, не имея возможности общаться со сверстниками. Иногда Агрест задумывался о том, почему супруга никогда не возмущалась по этому поводу, но списывал все на тонкости её воспитания. В её семье слово мужа ставилось превыше всего.
Неизвестно, сколько бы все это продолжалось, но в один прекрасный миг жена просто взяла и исчезла. И вместо того, чтобы начать паниковать, модельер неожиданно вздохнул с облегчением. Казалось, будто он очнулся от долгого сна. Осознавая, что теперь им с сыном нечего больше делить, мужчина смягчил свою линию поведения, предоставив Адриану чуть больше свободы. Но прошел год, и он стал тяготиться таким положением дел. Ему отчаянно недоставало Анны, и Габриэль был готов на все, лишь бы вернуть её обратно, хоть даже и не представлял, где она. Дошло до того, что он достал из сейфа свой талисман Мотылька и начал терроризировать Париж в облике Хищной Моли. Пользуясь суматохой, он посылал своих чешуекрылых приспешников в разные уголки города в надежде узнать хоть что-нибудь о пропавшей жене. Но тщетно. Когда состояние Агреста почти достигло апогея, Анна неожиданно вернулась домой. Это настолько обрадовало модельера, что он даже не поинтересовался у супруги, где же она пропадала все это время. Главное, что она была рядом с ним. Остальное неважно. Хищная Моль тут же исчез, а талисман Мотылька вновь был заперт в сейфе...
Шли годы. Адриан вырос, обзавелся семьей и привел жену в отчий дом. Поначалу мужчину это даже обрадовало, поскольку теперь все внимание Анны будет доставаться лишь ему одному. Но наступил такой момент, когда он пресытился её заботой и стал недолюбливать супругу уже за навязчивость. Габриэль чувствовал себя бесконечно одиноким и несчастным от того, что ни с кем не может поделиться своими проблемами. Не потому что его некому было выслушать, а потому что Агрест считал плакаться кому-то в жилетку ниже своего достоинства. Неизвестно, сколько бы все это длилось, пока не произошел случай, полностью перевернувший картину мира модельера.
Это должен был быть один из самых спокойных его вечеров. Анна вместе с сыном отбыла на очередное светское мероприятие, от которого мужчина так удачно открестился. Он покинул кабинет и направился в малую гостиную в надежде хоть немного отдохнуть. Но каково же было удивление Габриэля, когда он застал там горько плачущую Маринетт. Удрученный вид девушки породил в Агресте какое-то необъяснимое и совершенно новое для него чувство. Он стремительно подошел к невестке, сжимающей в объятиях диванную подушку и осторожно дотронулся до её плеча. Дюпен-Чен резко обернулась в его сторону, затем вдруг отбросила подушку и, вскочив на ноги, тут же прижалась к модельеру и заплакала пуще прежнего.
«Я так больше не могу! Я делаю только то, что хочет Адриан, и не могу этому воспротивиться. Он словно подавляет меня одним своим присутствием!», – причитала она сквозь рыдания, отчаянно цепляясь за лацканы его пиджака. Мужчина был растерян. Но сумел взять себя в руки и осторожно опустился на диван вместе с рыдающей у него на груди Маринетт. Габриэль откинулся на спинку и несмело приобнял девушку, которая, казалось, стремилась облегчить свою душу.
«Я устала! Это зависимость! Болезнь!! Почему я такая с ним? Я хочу быть сама собой, а не безвольной марионеткой!!». Агрест вслушивался в поток слов, и его сердце периодически пропускало удары. Невестку постигла та же участь, что и его. Невозможно! Такого просто не могло случиться! Но, продолжая слушать надрывный монолог девушки, модельер все больше преисполнялся сочувствием. Она тоже страдала, но в отличие от него нашла в себе силы признаться в этом кому-то еще. Мужчина тяжело вздохнул и тихо произнес: «Значит, ты мой товарищ по несчастью». Маринетт подняла на него взгляд, и Габриэль впервые за все время их общения не смог подобрать слов. В небесно-голубых глазах было столько боли и испуга. Они жадно вглядывались в его серые, словно ища утешения и поддержки. То, что так было необходимо ему самому...
Агрест даже подумать толком не успел. Спустя мгновение девушка уже нежилась в его объятьях, перекинув свои ноги через его. А модельер тем временем успокаивающе перебирал темные локоны, позволяя невестке выплакаться в полной мере. В этом не было никакого подтекста, просто дружеская поддержка, даже, скорее, отеческая. Мужчина тихо шептал Маринетт слова утешения, и она постепенно стала успокаиваться. Они просидели до тех пор, пока девушка не заснула у него на руках. Выждав для верности некоторое время, Габриэль поудобнее перехватил её и встал с дивана. Он отнес её в спальню сына и, бережно положив на кровать, заботливо укрыл одеялом. Невестка умиротворенно выдохнула во сне, и её губы тронула улыбка. Кажется, впервые за долгие месяцы. Эта улыбка согрела сердце Агреста, словно предназначалась только ему, и это заставило его улыбнуться в ответ. Он тихонько покинул спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Модельер направился в свою комнату и обессиленно упал на кровать. Мужчина был эмоционально выжат, но впервые за долгое время он по-настоящему счастлив.
Утром, спустившись на завтрак, Габриэль был очень удивлен, заметив Маринетт в столовой, поскольку только он имел привычку вставать так рано. Девушка, запинаясь и слегка краснея, извинилась за свое вчерашнее поведение, заверив, что больше подобное не повторится. Агрест заверил, что все в порядке, а затем, неожиданно для себя, пригласил её присоединиться к нему за завтраком. Следующие полчаса за чашкой кофе пролетели, словно мгновение. Модельер смотрел на свою невестку и, казалось, видел её впервые в жизни. У них нашлось довольно много общих тем для разговора. Дюпен-Чен жадно вслушивалась в его рассказ о предстоящем показе, то восхищенно ахая, то засыпая мужчину вопросами. Ему показалось это забавным. Габриэль едва успел обдумать одну идею, как она уже слетела с его губ: не хочет ли Маринетт помочь ему с эскизами? Насколько он помнил, она подавала неплохие надежды как дизайнер, а Агресту сейчас лишние руки не помешают. Девушка, едва не визжа от радости, мгновенно согласилась.
Помощь невестки оказалась весьма кстати. Она старательно выполняла все, что говорил ей модельер, причем понимая его буквально с полуслова. Они так хорошо сработались, что у мужчины, впервые за долгое время, выдался полностью свободный вечер. И Габриэль решил провести его в обществе Дюпен-Чен. Они проболтали до глубокой ночи. С каждой новой фразой Агрест все больше преисполнялся симпатией к Маринетт. У них было так много общего, что модельер мог смело назвать её своей родственной душой. Но вместе с этим он почувствовал ощутимый укол зависти. Вот бы Анна была хотя бы вполовину такой же, как её невестка.
Во время беседы Дюпен-Чен поделилась с ним своей мечтой, правда, затем стушевалась и тихо проговорила, что уже упустила свой шанс. Но мысли Габриэля уже было не остановить. Вот оно, то, что он так давно ждал! Маринетт вполне могла стать продолжательницей его дела. Агрест словно чувствовал: на девушку можно положиться. И плевать, что у неё не было соответствующего диплома, эта проблема была легко решаемой.
Со временем модельер настолько свыкся с обществом невестки, что уже не представлял себя без него. Она умела быть серьезной, когда это требовалось, могла весьма остроумно и даже к месту пошутить. А одной её легкой улыбки было достаточно, чтобы развеять тоску в сердце Габриэля, разом избавлявшей его от тягостных мыслей. Он неизменно улыбался Дюпен-Чен в ответ, чувствуя себя при этом легко и свободно. Но вскоре эти ощущения породили в нем страх, поскольку Агрест нашел им лишь одно объяснение – любовь. Он не мог поверить, что вот так запросто влюбился в кого-то ещё, кроме Анны. Но это странное чувство с каждым днем разрасталось все больше и больше, до тех пор, пока модельер не выдержал. Снова звонок психотерапевту, снова кушетка, снова попытка понять себя.
Врач и подтвердил, и опроверг опасения мужчины, дав им несколько иное толкование. Габриэль действительно любил Маринетт, но не как женщину, а как… собственного ребенка. Оказывается, тот случай с истерикой невестки не только перевернул привычную картину мира Агреста, но и в буквальном смысле заставил его вновь почувствовать себя мужчиной. То, как девушка нуждалась в нем, взволновало его душу, но так как она была вдвое младше модельера, его подсознание предпочло воспринимать Дюпен-Чен как дочь, нежели возлюбленную. Иными словами она ненароком разбудила в мужчине родительский инстинкт.
Узнав, что в его чувствах нет ничего крамольного, Габриэль вернулся домой окрыленным и в какой-то степени «повзрослевшим». Агрест вдруг осознал, что просто не имел права быть слабым, ведь впервые в жизни нуждался не он, а в нем. Модельер позволил этому доселе неведомому чувству захватить себя целиком и полностью. Он вновь ощущал себя прежним, полноценным человеком, каким он и был до встречи с Анной. К слову, теперь мужчина уже не так остро реагировал на жену. Нет, он по-прежнему любил её всей душой, но теперь в его сердце появилось место для еще одного человека. А значит, все свое внимание и заботу мужчина теперь делил пополам. Психотерапевт ненароком выразил надежду, что этот случай поможет Габриэлю наладить отношения еще и с сыном. Вот только Агрест едва не рассмеялся на эти слова, поскольку ему было откровенно наплевать на Адриана. Пускай Анна занимается своим ребенком, а модельер будет заниматься своим...