The Fall.

      Осень — ясный, прозрачно-оранжевый луч.       Очередная железнодорожная станция раскинула вокруг разнонаправленные щупальца своих рельсов. Низкое солнце подсвечивало столбы с табличками-указателями, и их длинные тени разрослись по земле частоколом забора.       Мы сидели и ждали поезд.       Автоматический голос, гулко раздающийся по вокзальной площади эхом, говорил что-то о проверке багажа, южном крае платформы и услугах Red Cap.       Рассел открыл пакетик с орешками, упаковка порвалась, и всё содержимое высыпалось на пол.  — Ну вот, — огорчился барабанщик, — каждый раз мне не везёт.       Мёрдок стоял в стороне и курил, задумчиво уставившись на табло. Поезд в Сиэтл прибывал ровно через восемь минут.  — Надо было поесть в той столовой, — вздохнул Рассел, — так и знал. Теперь уж нескоро дождёмся нормального обеда. — Он с сожалением потёр живот.       Нудл дремала на сидении рядом со мной в какой-то причудливо неудобной позе. Меня покоробило от одного этого вида, я осторожно подставил гитаристке под бок свою сумку и уложил на неё.       Где-то за верхушками вокзальных столбов разливались краски заката. Солнце, запутавшись в линиях электропередач, точно золотистое яйцо в веточках гнезда, медленно скользило к горизонту. Оранжевый желток его растёкся по всему небу, заливая медно-алыми оттенками. Рельсы, уходящие вдаль, загадочно мерцали, усыпанные алмазными блёстками лучей.       Неторопливый гомон, царящий вокруг, мелькающие силуэты людей, слоняющихся по вокзалу, вспыхивающие то и дело на табло надписи, — всё это создавало какой-то отчётливый, тихий и размеренный ритм. Было спокойно.       Золотая пелена неба нависала над головой. Небо затопляло собой всё пространство.       На горизонте показалась чернеющая угольком точка. Послышался грохот подходящего состава.  — Пошли, уже пора, — Мёрдок выбросил сигарету в урну.  — Нудс, милая, пойдём. — Рассел чуть потормошил спящую Нудл. — Скоро сможешь отдохнуть… Ещё немножко.       Поезд, шумный и горячий, остановился, дыша в лицо раскалённым пыльным воздухом. Два глаза белых огоньков на его передней части вылупились из сумеречной темноты. Солнце, отсвечивающее от гладкой поверхности вагонов, подожгло их неосторожной искрой своих лучей, и они полыхали, точно стога сухой травы, охваченные пламенем, то и дело вспыхивая золотым и оранжевым. Я зажмурился: весь вокзал объяло сияние, словно кто-то рассыпал мешок блестящего порошка и развеял по ветру.       Жёлтое небо, горящие в свечении заката рельсы, стенки поезда, плавящиеся от лучей, точно ледяные, и сверкающая кварцевая пыль вместо воздуха… Создавалось лёгкое впечатление инопланетности пейзажа.       Мы погрузились и отъехали.       Настала пора прощаться с городом Окленд. Калифорния… мне всегда нравилась Калифорния. Золотой штат… Золотой Запад. Щедрая, солнечная Калифорния… Мне кажется, само её название испещрено прожилками какого-то мерцающего золотистого света.       Примерно такого, какой сейчас рисовал блестящие узоры по поверхности облаков на горизонте. Это выглядело так, словно кто-то пустил сверкающую раскалённую стрелу сквозь их ватную пелену, и она пролетела там, очертив в небесах огненный след и погаснув где-то на краю небес одной из самых далёких и самых разноцветных звёзд…       Серовато-сиреневый пух облаков на востоке походил на клубы дыма после пожара. Западная часть горизонта сияла и плавилась лавовыми потоками. Солнце тихо скользило по апельсиново-золотому морю.       Я бездумно глядел в окно, позволяя этому сиянию растворить все свои мысли, точно соль в тёплой воде.       В купе было тихо, Мёрдок с Расселом куда-то вышли.       Нудл беспокойно ворочалась на своей полке.  — Нудс, ты в порядке? — спросил я.  — Угу, — Нудл наконец приняла положение лёжа на спине и зажмурилась, приложив руку ко лбу.  — Тебе нехорошо? — я с некоторой тревогой поглядел на неё.  — Немножко… — она полежала несколько мгновений, затем чуть застонала и снова перевернулась набок.  — Тебе нужно было остаться в госпитале ещё хотя бы на несколько дней… — я тяжело вздохнул.  — Не-е. — Нудл приоткрыла один глаз и улыбнулась. — Это ничего, скоро пройдёт. Просто иногда голова начинает сильно болеть, и я оттого не могу уснуть. — Она вновь легла на спину и поглядела в потолок.  — Ты принимала лекарство? — я озабоченно нахмурился.  — Да, — отвечала Нудл, — но они не очень-то помогают. — Девушка поморщилась и закрыла ладонями лицо.       Я снова вздохнул.  — Может, тебе принести что-нибудь? — предложил я. — Чая, например… Чай, он вроде бы, э-э… давление повышает, или что-то в этом роде… — Я неловко замолчал, не зная точно, зачем я несу всю эту ерунду. Я помнил, что, когда у меня болела голова, мне всегда становилось немного легче от чая или кофе… Конечно, я далеко не врач и совершенно не смыслю, что делать в подобных ситуациях. Нудл всё-таки следовало несколько дольше пробыть в больнице под квалифицированным присмотром. Как всегда, сорвалась с места, не выздоровев до конца… Ребята почему-то не остановили её, — Мёрдок, само собой, был слишком занят мыслями об успехе и престиже группы, чтобы заботиться о такой мелочи, как здоровье кого-нибудь из нас, а вот от Рассела я никак не ожидал подобного легкомыслия. Он, помнится, сказал что-то вроде «каждый сам несёт за себя ответственность». Но это же совсем неправильно… Нудл ведь всё ещё не стало лучше. Ей нужна помощь… Почему им опять всё равно?.. Может, каждый и сам за себя в этой жизни, но разве при этом нельзя заботиться хотя бы о тех, кто тебе близок? Я, правда, совсем не умею делать это и даже понятия не имею, как, но…       Во всяком случае, мне бы очень хотелось чем-нибудь помочь.  — Да нет, не нужно, — проговорила Нудл, — спасибо. — Она повернулась ко мне, слегка приподняв уголки губ. — Честное слово, мне сейчас ничего не надо.  — Н-но ведь тебе плохо, — сказал я с отчаянием, — ты… ты же сама говорила, что, если человеку плохо, надо… надо о нём заботиться. — Я растерянно опустил глаза.       Нудл помолчала, снова уставившись в потолок.  — А ты спой мне тогда что-нибудь, — попросила вдруг она, — только негромкое. Я иногда засыпаю, когда ты что-то рассказываешь или поёшь… — Девушка смежила веки, лицо её снова озарилось мягкой улыбкой.  — Я такой скучный?.. — я помимо воли слабо усмехнулся.  — Нет, совсем нет, — возразила Нудл, — просто… твой голос как-то успокаивает. От него спать приятно.  — Ну хорошо, — я немного удивился. — Х-хорошо, сейчас… — я полез за гитарой. Спеть что-то негромкое и успокаивающее?..       Я рассеянно бросил взгляд в окно. Солнце продолжало скользить по небу, скатываясь по склону далёких гор. Сияющий след его расплывался на горизонте пятном. Размашистый, как мазок, сделанный кистью художника от всей души… щедрый, золотой. Солнцу совсем не жалко тратить своих красок, чтобы одарить ими весь окружающий мир. Солнцу не жалко своего света и тепла…       Солнце щедрое, оно не боится обеднеть от того, что делится светом. Оно заботится обо всех и о каждом… Я не хочу верить, что солнцу плевать на наш мир.       Может, я просто покладистый дурак. Наивный и откровенно неспособный на цинизм, как бы ни старался. Я часто рвусь кому-то помочь и кого-то понять, когда в этом, может быть, нет никакой реальной необходимости. Ну и что? Я не хочу верить, что всё так… что в жизни нужно обязательно обрастать шипами, чтобы никто не трогал, что нужно постоянно бояться прикоснуться к кому-то, чтобы не обжечься.       Бобби был прав, когда говорил: не надо бояться дарить свой свет.       Солнце ничего не боится, и поэтому всегда побеждает. Оно бесстрашно заглядывает даже в самый тёмный уголок и заполняет его красотой. Заполняет жизнью. Жизнь побеждает смерть, свет потопляет тьму, словно дырявый корабль, не оставляя ей ни единого шанса… Свет всегда сильнее, что бы ни говорили. Что может быть сильнее того, что, минуя и выматывающие битвы, и хитроумные ловушки, всякий раз возрождается? И поэтому солнце всегда восходит вновь. Оно вновь побеждает и восстаёт над горизонтом, и ночь разбивается на сотни блестящих осколков-звёзд.       Светлое солнце. Солнце скользит к краю неба, сонное и улыбающееся мягкой спокойной улыбкой.       Я не верю в богов, ни в одного из них, но я верю в солнце. Может быть, я пустой мечтатель, но у меня, во всяком случае, есть то, во что я верю.       Я тихо заиграл какой-то простой мотив. А затем запел — первое, что пришло мне в голову.  — California, Oh, ocean now, I come again before you… Rode along with you In the slipping of the sun…       Калифорния. Золотая Калифорния…       Самый золотой свет — на закате, когда солнце медленно скользит вниз по небосводу. Самое золотое время — осень, закат года…       Я просто погружаюсь в океан света и представляю, как, оседлав быструю стрелу луча, я медленно скатываюсь по склону горы. Я скольжу вместе с солнцем, плавно раскачиваясь на его волнах… Мерный ритм мерцающего сияния убаюкивает.  — Sun on dreamers, Repeat the faithful once again, Like water on the mountains, that It’s the slipping of the sun…       Солнце. Кто-то думает, что спутник мечтателей — это вечно унылая и меланхолично-холодная луна, но я считаю, что они неправы… Ведь мечта — это солнце. Она прогревает всё внутри, переполняет тебя до края, словно золотое сияние.       Солнце — для мечтателей. Для тех, кто грезит днём и порой не может уснуть ночью. Для тех, кто не теряет веры и, что бы ни случилось, снова и снова повторяет слова, которые придают его сердцу силы чего-то искать… Вновь и вновь.       И они найдут, ведь сила солнца настолько мощна, что способна поглотить всё. Все страхи и сомнения. Все уродливые тени и призраки.       От солнца просто не скрыться, — как не убежать и от своей мечты.       Солнце скользит по небесной лыжне, его свет чистый и прозрачный, как горная вода. Оно сбегает по горным тропинкам блестящими ручьями, затопляя долину безбрежным мерцающим озером. Переливающиеся оранжево-золотистые волны катятся, неторопливо колыхая солнечную ладью, в которой оно спускается за горизонт… клонится к закату.       Солнце соскальзывает вниз, будто комочек растаявшего мороженого.  — Как хорошо, — сонно пробормотала Нудл, — спасибо. — Она зевнула и затихла.       Я встал, прислоняя гитару к стене, и приблизился к девушке. Нудл дышала глубоко и спокойно: кажется, наконец заснула. Я осторожно укрыл её одеялом, затем снова отошёл к окну.       Что ж, мы покидаем Калифорнию и движемся в Вашингтон. Вскоре снова будет суета, снова будет суматоха… Но сейчас спокойно. Значит, можно сполна насладиться этим... Насладиться теперешним моментом, раствориться в нём.       Кажется, девиз города Окленда — Love life… Люби жизнь.       Закат стекает по облакам оранжевыми струйками. В просвечивающем, почти стеклянном янтаре лучей всё видно с прозрачнейшей чёткостью. Солнце не искажает мир.       Свет луны — искажённый свет, это лишь та малая часть, которую она принимает от солнца, преломляет под своим углом, коверкая по собственному умыслу так, как ей нужно для каких-то личных целей… Луна эгоистичная, луна вечно одинокая. Она холодная и далёкая, замкнутая и слепая, она не видит полной картины мира.       Солнце не лжёт, не запутывает. Оно прямое и ясное. Оно рассеивает все сомнения и заблуждения. Именно поэтому оно никогда не будет одиноко… Одинок лишь тот, кто постоянно лжёт, и главным образом — самому себе. Солнце не одиноко: оно дарит любовь от своей внутренней полноты и честности, и получает в ответ любовь тех, кто жив благодаря его свету…       Закат — это не смерть солнца. В его золотом свете, когда день клонится к своему исходу, всегда хорошо видно, куда привёл тебя твой путь. В янтарном сиянии зарниц становится отчётливо ясно, за какой мечтой ты бежал…       Закат — время подведения итогов. Золотая осень — время сфокусироваться на себе и сделать верные выводы. Чтобы сжечь в её алом пламени всё отжившее и ненужное, очиститься и освободиться… И затем начать новый путь. С чистого листа. С белого дня… каждый день мы получаем свой новый шанс. Свет солнца никогда не исчезает бесследно, и ни один из его даров не остаётся растрачен впустую, поэтому не стоит сдаваться. Ведь никогда не знаешь, что принесёт с собой новый день. Порой свет, вложенный солнцем в сухую и безжизненную землю, воздаётся к утру побегами удивительно прекрасных всходов.       Золотое солнце скользит к горизонту. Оранжевые лучи скользят по рельсам, превращая их в сверкающие дорожки.       В свете солнца всё становится видно. Всё становится ясно… Ясно, как день.       И мне ясно одно: я — это я. Я просто такой, какой есть. Где я нахожусь, на каком месте, — это совсем неважно… я просто должен делать то, что делаю. Быть тем, кем являюсь, и этого достаточно.       Солнцу всё равно, в какую страну его занесло, оно просто светит, потому что это его задача.       Солнце всегда побеждает потому, что остаётся самим собой, никогда не изменяет себе и своей сути. Его любят просто за то, что оно есть… Солнце не боится дарить свет, но нисколько не теряет от этого, ведь оно не делает ничего, противоречащего своей природе.       Думаю, нам стоит брать с него пример.