Темное наследие

Драко довлел на постели немым осуждением: веки его оплыли, сухие губы не двигались, а руки бесполезно лежали вдоль тела; ладони исчертили тонкие шрамы, грудь западала под неуловимое дыхание, и растрепанные волосы почти сливались с белоснежной подушкой. Для влюблённых глаз — сплошное мучение. За окном брезжил рассвет, а Драко никак не приходил в себя, поэтому, сидя в кресле, Гермиона с маниакальным упорством прокручивала в голове недавние события и пыталась понять, где и когда она ошиблась. И ошиблась ли вообще! То, что оглушило Малфоя, чтобы позволить диббуку овладеть им, не давало покоя. Не зная точно, что это за магия, сложно предугадать последствия, а тем более — бороться с ними. Приходилось лишь ждать. Гермиона следовала известному золотому правилу: не навреди. Вряд ли бы Реддл оставил диббука без добычи. Скорее, подал бы на блюдечке, как адский обед. Но чем больше проходило времени, тем сложнее было справиться с разумно-неразумными страхами, и надежда на то, что всё будет хорошо, исчезала с каждым бессознательным вдохом Драко. Перед глазами с жутким постоянством всплывало его бледное лицо, искажённое болью и страданием. И как только она позволила ему пройти через это, разумным столбом маяча в сторонке? Как смогла слышать крики отчаяния и сохранять хладнокровие? Как?! «Сухарь». Может, и сухарь, но теперь каждый стон Драко острым эхом звучал в её сердце и обжигал солёными слезами. Столько боли… Столько ран — видимых и невидимых… и всё из-за кого? Из-за неё. Гермиона плакала. Сдержанно и искренне. Потому что она не придумала ничего лучше, чем отправить его не к Гарри — к убийце. А что, если всё не так, как кажется, и Реддл смертельно ранил Драко? Потому что Волдеморту просто нравится убивать. А Непростительно-глупая-Грейнджер возомнила себя знатоком чьих-то душ! Её тянуло взять Драко за руку, погладить по волосам, но прикосновения для него не благо, а яд. Гермиона почему-то не сомневалась, что метка, как часть мира Реддла, реагирует на неё неспроста. Может, дело в проклятье, может, в её крови, а может, в чём-то ещё, но размышлять об этом сейчас не хотелось. И без того мозаика разом сложилась: клеймо Волдеморта несло с собой смерть. Но почему? Почему теперь? Почему Малфоям? Вопросов не счесть. Врунишке придётся на них отвечать, а она не имеет права даже коснуться Драко. Того, кого любит. Перед страхом потери это чувство заявляло о себе особенно сильно. Мучило всё настойчивее. Навязчивый страх, что она может больше никогда не почувствовать его губ, не услышать язвительных замечаний, не растаять от ласковых слов погружало её в личный океан боли. Но самое страшное — Драко может никогда не узнать, что значит для неё. Это пугало так сильно, что Гермиона упрямо отгоняла от себя подобные мысли, приятно обманываясь, что Малфой хотя бы слышит её… Слышит, как она шепчет его имя. И что он должен-должен вернуться! Пусть не идеальным, но прежним. «Глупо, конечно…» Только это лучше, чем взывать в пустоту. Гермиона беспокойно вертела на пальце золотое кольцо. Каждый раз перед тем, как потянуть за него, её сердце билось в груди кровавым тараном. Она безумно боялась, что подарок соскользнёт с руки. Ведь это будет означать только одно: Драко умер. По её вине. И это невозможно простить. Ни Нарциссе. Ни самой себе. А значит, Гермиона не сможет вернуть кольцо. Наверное… От стыда и боли. Драко точно всё рассчитал. А если сможет, Нарцисса исполнит последнюю волю сына даже в отношении грязнокровки. Опять — наверное… «И зачем Драко мне врал? С самого начала врал! Я ещё поговорю с ним, когда очнётся…» Гермиона запрещала себе думать: «Если очнётся». Он не посмеет теперь умереть! Она ведь должна ему поцелуй. И пару затрещин… За ложь. Хотя они действовали на Драко абсолютно непредсказуемо. Она вздрогнула, когда Малфой вдруг застонал. Ещё почти час он бредил, покрываясь холодным потом. Драко трясло, и она накрыла его всем, что смогла найти. Гермиона боялась и на минутку прилечь рядом, лишь бы не заснуть от усталости. Она нервной сиделкой следила за его лихорадкой и страстно желала, чтобы это была реакция на шок, а не агония. Только ближе к восьми, когда она, измученная терзаниями, едва не задремала, Драко открыл глаза. Он медленно осмотрелся, пытаясь осознать произошедшее, увидел сидящую у кровати Гермиону, смешно клюющую носом, и тускло, но иронично заметил: — Вот я везунчик, женился на соне… Конечно, я понимаю, что в болезни и здравии, но можно мне поворчать? — Малфой натянуто улыбнулся и уже серьёзней добавил: — Судя по твоему виду, всё прошло не слишком гладко. Ведь она плакала — это как дважды два. Он ослаб, но не ослеп. — Ты очнулся, — нечаянно обронила Гермиона, пригладив помятую простынь, и с облечением выдохнула. Драко с неохотой перебирал события последних часов, пока Грейнджер пыталась сдержать слёзы радости. — Вот этого не надо, — похрипывая, предупредил он, безвольно сбрасывая с себя покрывала. — Я не люблю ваших слёз. Не знаю, что с ними делать! Лучше скажи, что всё получилось, потому как ублажить Поттера ты меня не заставишь. Даже если разденешься! Остряк. Гермиона с укором качала головой: — Сейчас намного важнее другое: как ты себя чувствуешь? — Живым, как же ещё. И мне лучше знать, что важнее! — от волнения вспылил он, но вовремя спохватился: — Нет, ну правда, не переводи тему. Я что, всё испортил? Иначе чего скрывать? — Нет, не испортил. — Гермиона приоткрыла ящик прикроватной тумбы, и в руке засверкало огненное перо. — Ты молодец… — Не я, а мы, — поправил он и нахмурился. Драко приподнялся на постели и провёл пальцами по перу: «Надломилось, но магии не растеряло». — Последнее, что я помню — как пытаюсь достать палочку… Что произошло? — он опустил руку, оставив Грейнджер причину недавних мук. Она, не спеша, рассказала Драко всё остальное, наблюдая, как он поёжился при слове «диббук». Повествование вышло коротким, но пугающим. — Я же говорил, что мы справимся, — на ходу привирая, полусиял Малфой: он был горд собой. Выкуси, Тёмный Лорд! Драко ухватился за прикроватный столбик и сел на постели, всматриваясь в свежий шрам на руке. — Может, отметим? — победитель символически опрокинул «стопку» и потянулся за стаканом воды, предусмотрительно наколдованным Гермионой. Почти счастливый, он жадно приложился к нему, горло саднило. Сейчас вода — как глоток воздуха — бесценна. И до зелья осталось совсем чуть-чуть. — Не знаю, о чём я думала, — бормотала Гермиона, комкая низ рубашки. — Нам невероятно повезло… Просто невероятно! Диббук… — И хрен с ним! — перебил Драко. — Долго я был без сознания? — Достаточно, — она перевела дыхание. — И ты… бредил. Его спутанная однообразная речь до сих пор стояла в ушах. Он звал маму, Гермиону… министра. Он спорил с собой. И с отцом. И просил-просил найти его палочку. Но, увы, совсем этого не помнил. — Мучил эротическими фантазиями? — Драко изобразил сострадание. — Так ты поэтому упаковала меня по полной? Чтобы не приставал? Я ж и в беспамятстве могу… — он усмехнулся, отставив пустой стакан. — Если бы… — Грейнджер на миг смутилась. — Тебя лихорадило, и я пыталась тебя согреть. — Так раздела бы и прижалась покрепче, — без стеснения предложил он. — Желательно голой, я бы не обиделся. Гермиона ожидаемо взбунтовалась: — Это ты сейчас серьёзно? После того, что я узнала? Про метку, про боль, про тебя! И какого дьявола ты мне лгал? Ах да… Он же выболтал лишнее. И про метку тоже? Но когда? Драко удивился нахлынувшему чувству облегчения от того, что правда всплыла. Возможно, у тиса. Тогда чёртова метка как-то прижухла в «объятиях» Реддла. Словно скучала. А Грейнджер не дура: свела все факты. Увы и ах. — Не лгал, а не договаривал, — поправил её Малфой. — А герой не обязан ничего объяснять, Поттер не говорил? Мы вернулись, и самое время почивать на лаврах, — он похлопал по постели, приглашая к действию, — где моя награда? Кто-то что-то мне обещал… Каков шельмец! — Никаких поцелуев, — Гермиона покраснела, будто ощутила их в самых интимных частях своего тела, но застывшие на языке слова сами слетели с её губ: — Пока не расскажешь мне о проклятии! Драко грамотно сбегал от колючего разговора: — А что там рассказывать? Что оно смертельное? — и без того очевидно. — Давай вернёмся к Живой воде, это поинтереснее тёмной магии. — Я тебя сейчас стукну! — несерьёзно вспылила Грейнджер, вскочив с кресла. — Рассказывай! Было ясно, что уговаривать её бесполезно. — Гру-удь покажешь? — тягуче спросил Драко, изучая её очертания. — Тебе не удастся отвертеться, — настаивала Гермиона, ловя раздевающий взгляд. — Твоя жизнь не игрушка, а Живая вода не всесильна, ты это понимаешь?! — Не успел очнуться, и начались допросы! — ядовито попенял он. — Не стыдно? — Представь себе, нет! Ты женился на бессовестной морде, — она скрестила на груди руки. Чтобы тот не пялился на неё! (На грудь — не на всю Гермиону.) — Мы поговорим, когда ты отдохнёшь, — он подцепил с тумбы палочку и лениво повертел в пальцах, чувствуя её неповторимую магию. Понятно, почему Поттер влюблён в чёртову деревяшку с пером Феникса: своя рубашка ближе к телу. — Тебе надо поспать, ты устала. Гермиона вскинула подбородок: — Я не могу спать, пока ты медленно умираешь! — Или марш в кровать, или я отправлю тебя спать своим способом! — И не мечтай, — на миг она сжала настырные губы, наблюдая, как Малфой изучает наплывы на боярышнике. — Считай, что это шантаж… Она приблизилась, нависая над ним грозным колоссом. Только что ногой не топнула. — Думаешь, я о сексе? — Драко ухмыльнулся. — А я о магии. Спокойной ночи, мисс Грейнджер… «Миссис не посмела бы со мной спорить». Он качнул палочкой, и бунтарка, осев на кровать, провалилась в сон, как только её голова коснулась постели.

* * *

Гермиона проснулась после полудня, когда солнце вовсю светило из-за верхушек деревьев. Она потёрла глаза, лихорадочно обвела комнату взглядом и заметила Драко в любимом кресле, нога на ногу. Малфой уже успел привести себя в порядок, сменил рубашку и брюки, и определённо выглядел гораздо лучше. Даже голос звучал вполне уверенно: — Как спалось? — растянув губы, он излучал самодовольство. — Ты… ты меня вырубил! — запинаясь, возмутилась Гермиона, вскакивая с постели и пытаясь хотя бы внешне оценить его состояние. То есть здоровье, которое, не исключено, вот-вот пошатнётся — совсем капельку — потому что нотации она ему обещает. — Вырубил, — подтвердил он, кивая. — И получил от этого удовольствие! — У тебя совесть есть?! — бушевала Гермиона, оправляя одежду. — Как раз смотрю на неё, — Драко уставился на сердитое лицо и снизошёл до маленькой лести: — Она — само очарование. А уж когда злится… — Под…подхалим! — Гермиона снова сбилась. — Ты не должен был так делать, — единственный упрёк, на которых хватило сил. — Прелесть быть Малфоем в том, что я никому ничего не должен, если, конечно, мы не женаты, — серьёзно заявил он и поднялся: — А вот ты мне должна!.. — после битвы с Реддлом его откровенно тянуло на земные радости. И смущать Грейнджер — одна из них. — Не тебе напоминать мне о долге, — отчитала Гермиона. — Самое время снять кольцо, — она выставила левую руку, хотя не сомневалась, что хитрец выдаст свои аргументы. — Только после вас, — он чуть склонился в притворном поклоне. Очередная дуэль?.. — Не надоело? — Гермиона шепнула «Депульсо» и дёрнула за кольцо, хотя прекрасно знала, что Оковы не снять. — Ты ж моя труженица… — клоуничал он. — Дружков не пробовала позвать? Может, помогут. — Думаю, Люциус сделает это охотнее, — не веря самой себе, пригрозила Гермиона. — А кровь не вода, ты сам сказал. Кхм… Действительно, может сработать, только: — Если уж блефуешь, то блефуй убедительнее, — спокойно выдал Малфой. — И чтоб окончательно поставить точку в этом вопросе: когда отец узнает, кто помог мне с Живой водой, откупится ещё хлеще! — он сморщил лоб, подыскивая варианты: — Хочешь маленький остров в Карибском море? Гермиона спешно открестилась: Упаси бог. — Тогда сними сам, не буди во мне ведьму! Спорить с Грейнджер себе дороже, но возбуждающих аспектов никто не отменял: — Когда свиньи полетят*, — заявил Драко, как коршун кружа вокруг Грейнджер. — Не я один сейчас нарушаю обещания! — Я не нарушаю обещания, — бесцеремонно отбилась она. — Я тебя ими кормлю! Это у нас семейное… Гермиона подошла к комоду и выложила из зачарованного кармана ингредиенты для зелья: соль, серу, ртуть, цветки омелы… Но Драко перехватил её руку, тянущуюся в карман за очередной вещицей: — Прекрати превращать мою спальню в кладовку! — он подцепил флакон с серой, едва не отбросив его в сторону. Непокорность Грейнджер сводила его с ума. — Ты же хотел вернуться к Живой воде, — припомнила она, вытягивая из цепких пальцев свою ладонь, а заодно и пузырёк с сульфуром, и проверила ингредиенты: «Ничего не забыла?» Перо Феникса у них. «Чёрт бы его побрал…» Помидор — на месте. Даже два, как приятное напоминание. А ещё — рог единорога, от которого до сих пор тёплые мурашки по коже и тихое возбуждение. Плюс медный котёл, с грохотом водружённый под изумлённо насмешливые глаза Малфоя. «Что тут такого?» Лучшая студентка Хогвартса вполне себе организованная. А медь в качестве выбора — аксиома для каждого колдомедика, она лечит. — И я вернусь, — Гермиона повернулась к Драко, буравя уклончивое лицо. — После того, как поговорю с хозяином этой кладовки, — поддела она. — А для моих обещаний ты ещё слаб. Она едва-едва улыбнулась, внушая недвусмысленную надежду. — Святая наивность… — он почесал кончик носа, будто опять привирал: — Для справки, на будущее, для таких обещаний я всегда готов. И не ра-а-аз! — протянул он. — Даже при свете дня. — Развлекаешься? — пронзила Гермиона и почти толкнула его в плечо… Не смогла. Её рука зависла в воздухе, потому как хватит причинять ему боль. — Я бы укусила тебя, но ты сочтёшь это за прелюдию… — Кусай. Я вкусный. Особенно по краям, — он улыбнулся и будто прочёл мысли. — На боль мне плевать! Твоё признание звучит у меня в голове… снова и снова. — Да, но мне не плевать! — спорила Гермиона. — Как я буду целовать тебя, зная, что… Она сглотнула: «Я тебя мучаю». — Как? — сладко выдохнул Драко и склонился к её лицу. Приобнял за талию, храбро дразня метку. — Надеюсь, так же, как раньше, — он заскользил губами у самых губ, тихо соблазняя: — Так же нежно… так же смело… так же обречённо… Гермиона таяла от такой близости, но: — Тогда я ещё не знала, что ты мне врал, — практически обвинение. — Только зачем?.. Она закусила не столько нижнюю губу, сколько явное искушение. Наверное… зря. Драко сразу же отступил, резко сунув руки в карманы. Голос его сразу переменился, он был взвинчен: — Что ты хочешь услышать? Что я хотел жить? — злился он. — Да, я хотел! И сейчас хочу. Да, Живая вода нужна и отцу, и мне. Иначе мы оба обречены, Волдеморт об этом позаботился. Всё?! Или ты и теперь недовольна? — Я была бы довольна, скажи ты мне это тогда, в библиотеке! На худой конец, в Мэноре. Но нет… Куда там откровенничать с Грейнджер! Ты же Сам-себе-кукловод-Малфой! Приложила. — Ты… — он сжал кулаки, сдерживая мелочный гнев, и чуть не подавился едким «сдурела». — Это ты со своими ам-би-ция-ми, — по слогам выдал Драко и изобразил кавычки, — и гриффиндорской натурой не оставила мне выбора. Дружки привили тебе вшивую мораль, где Малфой — хитрый ублюдок! Он не забыл презренный пинок в исполнении нищеброда. — Ничего подобного! — негодовала Гермиона, борясь с желанием стукнуть кого-то по лбу. — Я бы всё равно помогла тебе. — Может быть, — он пожал плечами. — А ещё без конца жалела бы! Бедный, несчастный Малфой… — и прости-прощай ночи с ним. — Ты бы согласилась на секс с умирающим? — не дожидаясь романтической фигни, он пресёк её на корню: — Не смеши меня! Такие отношения ни к чему не ведут. — Ты не можешь знать это наверняка! — Гермиона выпустила невидимые иглы. — Как и ты! — Драко верил в то, что говорил. — Ты даже простить какую-то ерунду не можешь, — «укусил» он, саркастично швыряя своё обвинение: — Конечно, какое тебе дело, чего стоит правда, если в башке лишь долбаная до дури честность! Ты никогда не думала, что ложь — тоже истина? И она сильнее паршивых правил! Потому что логична. — Правда не больнее лжи! — не унималась Гермиона. — Ну и когда ты собирался принять воду? На пару с отцом? — (подальше от неё?) — Посмеялись бы, какая Грейнджер дура… Драко осклабился. — Паршивая у тебя фантазия, Грейнджер. А как же наградить тебя Обливиэйтом? Во благо семьи. Я же лгун и мерзавец! — закипал он. И, хлопнув дверью, скрылся из виду. Гермиона тяжело вздохнула и побрела в ванную. Непростой разговор вдруг вышел из-под контроля. Ссоры с Роном так её не мучили… То есть мучили, конечно, но не настолько, чтоб ощущать себя в чём-то виноватой. Хоть каплю! Словно она не слишком дорожила их отношениями. Но сейчас даже дышать удавалось с трудом. Тело ныло. Душа тоже. А старый демон внутри твердил ей: «Зану-у-уда». И моралистка! От этого становилось ещё хуже. Пора поостыть. И перестать упрекать Драко. В конце концов, у всех своя правда, её лишь нужно услышать. И его мотивы не важнее проклятья. Позволив себе привычный моцион, Гермиона выбралась из душа встревоженней, чем прежде. А что, если Малфой опять сбежал? От её нотаций. Но она не сухарь и не зануда, она просто узнала горькую правду и… …испугалась за него. Очень испугалась. До нервного срыва. Оттого и превратилась в мелкую фурию. Она толкнула входную дверь, толком не высушив волосы, и на пороге едва не столкнулась с Малфоем. — Прости, меня занесло, — обронила Гермиона, тут же уткнувшись лбом в его грудь. И почувствовала на своей голове осторожные касания — это он поправлял её непослушные пряди. Милая забота. — Прости, что не сказал правду раньше, — Драко, может, и вспыльчив, но отходчив. — Я не хочу больше ссориться, — приобняв его через ткань, призналась Гермиона. — Я очень… очень хочу понять, почему так действую на тебя, — она пошла на маленькую ложь, не выдавая ему свои страхи. (Не тащить же Драко ещё и в них). — Потому что в борьбе с проклятьем это подсказка, — отгоняя искушение простоять так вечность, она собирала сведения воедино, — в магии нет мелочей. Гермиона отступила, отогреваясь под его тёплым примирительным взглядом. — По-моему, всё вполне объяснимо. Метка — порождение Тёмного Лорда, и боль от твоей близости всего лишь трансформация его ненависти к… — Драко потёр переносицу, очевидно, закрываясь от случайного оскорбления. — Ну, ты поняла, — он был порядком на взводе, но не Грейнджер стала тому причиной, а Живая вода. Ведь впереди самый страшный экзамен: на жизнь. — Пошли, я оттащил всё в столовую! Он качнул головой в нужном направлении и зашагал прочь. — Между мной, тобой и меткой какая-то связь. Я уверена! — Гермиона засеменила следом. — Тогда спрашивай, что угодно, — в голосе Малфоя по-прежнему угадывалось беспокойство. — Только не удивляйся, если я вдруг скорчусь от боли. Метка не позволяет о ней долго трепаться. Как и трепаться вообще! Она будто живая гадина, у которой есть инстинкт самосохранения. Моему отцу болтовня обошлась слишком дорого. — Дорого?.. — переспросила Гермиона, словно не расслышав, и за секунду обогнала Драко: — Она что, мучила его при попытке рассказать о ней? Она бы и Драко измучила. — Дважды, — кивнул он, вспомнив причитания мамы. — Но в проклятье никто не поверил. В Мунго сплошь идиоты! — Не. Все, — задумалась Гермиона, бесцельно разглядывая ингредиенты для зелья, аккуратно разложенные на столе. А лучшая студентка — дура из дур. — Прости… — вновь извинялась она.— Любое проклятье не в радость. А я б могла догадаться, с чего ты так… Драко тут же отмахнулся: — Стоп! Оставь свои «могла бы» мне. — Но теперь-то я знаю… про метку, — с опаской добавила Гермиона. — И пытки ни к месту. Она не сможет этого изменить. — Не сможет, — согласился Малфой. — Но любовью ко мне не воспылает. Как и Тёмный Лорд — не простит. — Так он проклял вас обоих? — за побег. Не очень умный вопрос, но само собой сорвалось. Этот факт тоже отдавал ложью. — Нет, Волдеморт наказал лишь отца, — Драко отшатнулся от нелёгких воспоминаний. — Не смертельно, но наказал. Кто ж знал, что он достанет нас и с того света, — его передёрнуло. — Руквуд уж точно такого не ожидал! — То есть обречены все Пожиратели? — Гермиона урывками воскрешала заметки в Пророке о смерти Яксли и прочих. Так это не роковая случайность? — Отец уверен, что да. Но я страдаю от метки меньше, — (если не считать Грейнджер,) — что тоже вполне объяснимо. Я же неофит, — он скорбно усмехнулся. — Звучит как какое-то извращение. Драко обходил стол, вглядываясь в пустые стулья, и Гермиона невольно подумала, что он тонет не в самых приятных воспоминаниях. — Это довольно странно, — она потёрла виски. — Как будто метка считает вас ответственными за смерть Реддла. Давних последователей — больше, тебя — меньше. Напрямую вы не виновны, однако она вам… мстит? Что-то такое вертится в голове, но пока безрезультатно. Рассказывай дальше! — А зачем? — резко возразил Малфой и не стеснялся в выражениях: — Зачем копаться в этом дерьме? Я хочу забыть о Тёмном Лорде, ты что, не понимаешь? Хочу стереть эту дрянь! — он сжал рукав, душа, как змея, проклятый череп. — Я больше не Пожиратель. Я не его шавка! Конечно, нет. — Только твоя метка считает иначе, — Гермиона следила, как Драко сжимает и разжимает кулак, будто его пальцы немеют. — Но непонятным образом она держит тебя на поводке! Это бесило. И её тоже. А Малфой почти скрежетал: — Когда-то метка чувствовала, что Волдеморт жив, теперь — что он мёртв, — спину будто пронзило, и Драко спрятал боль за практичным: — Ч-ч-чёр-рт! Метка повинуется его воле, как будто Реддл — хозяин самой смерти, — он посерел от невозможности возможной причины. И мысль сплошной тавтологией засела в мозгу. — Это ведь невозможно, Грейнджер? — жадно вопрошал Драко, пока метка, в подтверждении его слов, чернела и чернела, выпуская незримый яд. И пугала этим. До жути. Но и метка… тоже боится, сука. Малфой даже воспрял. — Повтори, — очень тихо произнесла Грейнджер и безвольно присела на стол. — Что? — Драко терялся. — Про невозможно? — Нет. Что метка чувствовала, что Волдеморт жив, — её голос упал. — Да, отец рассказывал, а что? — Драко продрог, потому что метка вдруг зашлась мертвенным холодом. — Протеевы чары и всего-то! Снейп говорил, — уточнил он. — Однажды я тоже так подумала, но… Грейнджер выпрямилась и замельтешила по комнате: — Как… Как же… Как же… это… невероятно! Поэтому колдомедики ничего и не нашли. У Люциуса. — Причём тут мой отец? — снова терялся Драко, а Грейнджер будто помутилась рассудком: — Знаешь, даже если бы ты рассказал обо всём в министерстве, ответ был бы один: «Смирись». Потому что выхода нет. Ведь Живая вода из разряда утраченного. А то он дурак!.. И без неё сообразил. — Это ведь был ваш выбор: примкнуть к Волдеморту, — вещала Гермиона будто в бреду. — И только ваш! — для Драко — спорное утверждение. Почти оскорбительное. — Визенгамот сделал бы все возможное, чтобы никто не узнал, что это за магия. Даже вы! Потому как легилименцию никто не отменял, а Пожирателей мало волнует моральная сторона вопроса. Началась бы резня, — она ненадолго зажмурилась. — Когда нет Живой воды, спасение достанется лишь тому, кто… Гермиона прикрыла рот рукой, боясь произнести это вслух. — Что ты там несёшь? — от непонимания Драко стал походить на Гойла. — Кому и что достанется? — прикрикнул он. — Я знаю, почему тебе больно, когда я рядом. Да, знаю!.. Может, Гарри и говорил что-то про метку, но тогда я не придала этому значение. Просто забыла. Я ведь ещё не читала книгу о тёмной магии! А когда она ко мне попала, меня интересовали только кре… — Гермиона осеклась. — Опять твой Гарри?! — Малфой, забывшись, схватил Гермиону за плечи: — Давай по существу. — Драко, вы не прокляты. Вы… вы… — она тряхнула волосами, взахлёб выплёскивая откровения. — Понимаешь, у тебя на руке не какая-то метка. А метка с древним заклятьем! Запретным заклятьем. Почти непростительным. О нём остались лишь скудные сведения, текста никто не знает. По крайней мере, не знал. Принеся клятву Волдеморту, вы связали себя с ним — на коже, как на бумаге — Двуликой печатью. Объяснить сложно, но я постараюсь: это такое «жили долго и счастливо и умерли в один день». В этом заклятии жизнь и смерть неотделимы друг от друга, оттого вы и чувствуете их даже на расстоянии. Даже теперь! Конечно, ставя метку, Реддла мало волновала смертельная сторона вопроса. Сейчас бы она его, скорее, порадовала. — Хочешь сказать, что мы с Лордом, — Драко побелел, — типа женаты?! — Не буквально, но да. Смысл в том же. И смерть не повод разлучать вас! А порой даже повод мстить. И от этой магии лишь два способа спастись. Слава богу, что один из них — Живая вода. Тебе невероятно… просто невероятно повезло, что это не Проклятье Морганы, например! Повезло? Малфой бросил «Везунчик!» и оставил последнюю речь без комментариев: — А второй способ? Грейнджер, будто не заметив вопроса, ответила очень тихо, но Драко расслышал каждое слово: — Этот вариант преступен. Но не для метки. Чёрное деяние для тёмной магии. Только для Пожирателей это проще, чем гоняться за единорогами, а тем более — за Фениксом. Потому что доступнее. Не всем, конечно, но всё-таки… — Гермиона, что за второй способ? — слепо настаивал он. — Опустим долгие объяснения. Вместо ответа она задала вопрос: — Давно ты касался Гарри? — Поттера? — Драко округлил глаза, будто сова. — С какой стати? Ха!.. Он мне не подружка. Ты ещё про Уизли спроси! Или про мягкотелого Долгопупса. Зачем мне вообще к кому-то из них прикасаться? Бр-р-р… — он скривился. — И причём тут ты? Что вы опять натворили? Абсурдно, но факт. Гермиона встретила разгадку гордо, вытянувшись в струну и выдавая неоспоримую священную правду частями: — С любым из них ты испытал бы тоже самое. Потому что метка не палочка, чтобы тебя заманивать. Потому что она знает, кто мы. Нас таких четверо, Дамблдора уже нет в живых. Мы убили Волдеморта, Драко. И метка даёт тебе это понять единственно знакомым ей способом… Болью. Приложила вдвойне. И метку тоже. Она притихла подлой змеёй. Гермиона решила, что тянуть с Живой водой дальше нельзя, и водрузила котёл на подставку. — Что ты делаешь? — как оглушённый, спросил Малфой. — Собираюсь избавить тебя от метки, — от мучителя на руке. — А ты против? Малфой подошёл ближе и, словно первокурсник, нерешительно заглянул внутрь котла: Пуст. Но не его голова, что скоро взорвётся от навалившихся истин. От щенячьей нежности перед той, кто не просто отметает сомнения, а дарит уже не надежду — жизнь. — Позже, — он медленно провёл по щеке Гермионы согнутыми пальцами. — Не когда ты дороже целого мира, — он ощущал силу и слабость, вышёптывая признание: — И отталкивая меня, ты делаешь мне намного больнее. — Не говори так, — Грейнджер сдалась. Сдалась навсегда. Она растворилась в прикосновениях его губ. Во власти его языка. В близости его тела. Драко целовал её, перебирая пальцами длинные волосы, и обволакивал своей теплотой и напором. Обхватив талию, он рывком усадил Гермиону на стол, чуть не опрокинув котёл, и позволил отдаться грешным желаниям с нескрываемой тоской. Блуждая руками по груди, он чувствовал бег её сердца и торопился за ним, как шальной, спускаясь к расставленным бёдрам. И разве боль способна его остановить? Нет. Потому что он жив. Он почти в Гермионе. Драко не слышит, но чувствует её согласие. И скоро начнёт её раздевать… — Пожалуйста, нет, — слабея, умоляла она, на пару секунд оторвавшись от мягких разящих губ. Все эти «нет» пора запретить. На хрен! — Но почему-у? — протянул он, покрывая её шею поцелуями. — Пожалуйста, — повторила Гермиона, замечая, как он выдёргивает из джинсов её рубашку. — Не торопись… Сначала Живая вода. — К чёрту зельеварение! — он обхватил её лицо руками, пресекая все возражения: — Я хочу тебя… Очень хочу. — А я хочу, чтобы ты чувствовал меня. И только меня, — а не боль. — Пожалуйста… — Гермиона накрыла его руки своими и поцеловала израненную ладонь. Почти невесомо. Он снова потянулся к губам в надежде переломить упрямство, но новое: — Драко… — решило всё. Он послушно замер, но чертыхнулся. Отошёл, звучно выдохнув. Драко не удержался от нескромного взгляда, мысленно оголяя скрытые джинсами бёдра, и выставил на стол хрустальный фужер: Бам. Она с тевтонским лицом* вернула на место котёл, заправив за уши лохматые пряди: — Я буду рядом. — Лучше б ты была на мне, — не сдержался он. Гермиона, ругая себя, сбивала накал объяснениями: — Моя боль — это очень по-человечески, пойми, а твоя… Драко опять отмахнулся: — Ей-Мерлин, у меня ангельское терпение, — он оправил ремень и шутливо пригрозил: — Но потом я тебя выпорю! — Как скажешь, — она улыбнулась. — Знаешь, когда ты выпьешь Живую воду, метка исчезнет не только у тебя, — она разумно отвлекала их обоих от возбуждения. — Я даже готова поспорить: у всех Пожирателей. У твоего отца как минимум. Вы слишком тесно связаны, а светлая магия не лишена милосердия. — Не скажу, что рад за остальных, — Драко повертел в руке алый помидор, — но не я придумал эти законы, — и едва не надкусил соблазнительный плод: его неприступную магловскую «сущность». Назло. — Если речь пошла о законах, то Живая вода должна быть привязана к создателю, — Гермиона невольно следила за движением его губ, — как Амортенция к предмету любви. И если в любовном зелье это волос, то здесь что, как думаешь? — Банально, но кровь, — предположил он. — Тогда почему в рецепте об этом ни слова? — овощ ни в счёт. — Кровь — атрибут тёмной магии, а вода — нечто светлое, даже благородное, её нельзя очернять, — распаленная Гермиона не умолкала: — Вообще складывается такое ощущение, что рецепт писал не один человек. Разный стиль в описании ингредиентов. — И какой с этого прок? — Драко отложил помидор и потянулся за палочкой. — Мы так и не выяснили, что такое брат ветра. Или ты уже знаешь? — насторожился он. — Ну есть кое-что, — Гермиона смутилась, как провинившееся дитя. — Если углубиться в алхимию, она зиждется на четырёх стихиях. Вот смотри, — она указала на томат, — помидор впитал силу земли. Как и то, что она породила: ртуть и сульфур, — Драко натянул губы и демонстративно звякнул пузырьками, видно, ещё не остыв. — Перерождённая вода — с ней понятно. Огонь под котлом тоже будет! И нам не хватает лишь воздуха. А это… брат ветра. То есть то, что сродни волосу и капле крови. Твоё. Драко оторопел: «Она гениальна. И она… моя». — Брат ветра — моё дыхание? — спросил он, гипнотизируя её необыкновенно умные, открыто притягивающие глаза. — Я сейчас заласкаю тебя до беспамятства! — не думая, брякнул он. Его язык всего лишь озвучил порочные мысли, а Гермиона искала своё «спасение»: — Сначала выпорешь, — она перевела дух. Малфой её добьёт: от его слов любое благоразумие замолкает. Он торопливо взмахнул палочкой над котлом, очищая его от пыли: — Я ни за что бы не догадался насчёт дыхания. И никто не догадался. Наверное… Пока Драко примерно знал, что делать. Он не Гойл: в Хогвартсе не штаны протирает. Разложив вокруг котла горсть соли, щепотку серы и три капли ртути по воображаемым углам, он направил палочку в центр: «Агуаменти». Зачарованная вода, скромно журча, наполнила ёмкость до половины. Он трижды обратил её в лёд, трижды топил огнём, разведённым волшебной палочкой, и то и дело смотрел на Гермиону, будто искал её одобрения. Но колдовал с потрясающей скоростью! Довольно быстро в котле очутились три ложки сока из плода любви, рог единорога и цветки омелы, а он всё мешал и мешал зелье, не переставая. Древняя магия не терпит лени, потому как требует жертв. И она сама даёт понять, когда пришло время для следующего шага: Вспыхивает. Меняется. Закипает. Рисует паром узоры. — Между прочим, — Гермиона, дразня, склонилась к уху Драко, — чаша не входит в состав зелья, её не надо было добывать, — она предусмотрительно отступила. — Но я промолчала и согласилась. После бессовестной выходки в лесу мне пришлась по вкусу твоя затея. А потом всё завертелось, и стало не до того. — И ты теперь решила покаяться? — в глазах Малфоя читалось: «Ну-ну». — Точно, выпорю… Но мне понравилась наша дуэль, — по взгляду стало понятно, что за картинки мелькают в его голове. — Я сейчас будто на СОВ, только профессор вызывает неприличные мысли. Он наколдовал из пара кольцо и стрелу, а именно, щит и копьё Марса — символ мужского начала. Гермиона едва сдержала улыбку, разгоняя дымку рукою: — На кону слишком многое, соберись! Перо Феникса, что неудивительно, Драко схватил последним. — Линзу дай, — взволнованно сказал он, не переставая помешивать капризное варево. — Я же не очкарик, как Поттер, — он требовательно выставил руку: — Гони, ну!.. Я знаю, что ты давно догадалась, раз не прочла ещё одну лекцию. — И когда ты так поумнел? — поддела Гермиона, спешно протягивая линзу. — Я просто надеялась, что ты рос неглупым мальчишкой! — В детстве я частенько поджигал мантию деда, — сознался Драко, сотворив над водной поверхностью воздушные вихри, — даже если от меня прятали палочку. Он сжёг перо Феникса, лёгким взмахом отправил пепел в котёл, и зелье приобрело странный неприятный оттенок бурого цвета. — Долго ещё, как думаешь? — спросил Малфой, всматриваясь в непрозрачную жидкость. — Может, ты уже начнёшь раздеваться? Такие картинки его распаляли. Даже если на них Гермиона покорно протягивала ему ремень. Голой. — Следите за зельем, мистер Грейнджер! — Гермиона будто прочла мысли и хлопнула его палочкой… ниже спины, театрально поправив несуществующие очки. Профессор из неё… как из Драко садовник. Только он приоткрыл рот, чтобы донести, что он думает о её бессовестной выходке, как зелье стало источать резкий сладкий запах, пошло густыми клубами, и пузыри по краям побежали мелкой стальной рябью. Поскольку Живая вода не имела ни запаха, ни цвета, Гермиона отбросила игривость и заявила: — Думаю, сейчас самое время подуть на неё. Так вода тебя запомнит! Всё сходилось одно к одному. Драко наклонился над котлом, глубоко вдохнул аромат зелья, едва не прослезился от его резкости и выдохнул свою «метку» прямо на бурлящую поверхность. Почти сразу варево изменилось, посеребрело, как кровь единорога, и… перестало кипеть. Создалось впечатление, что, несмотря на горящий огонь, оно стало холодным, как зимнее озеро, покрывшись прозрачной коркой. Поэтому Малфой не загасил пламя, а положил волшебную палочку на стол и зачерпнул содержимое котла хрустальным фужером, не чувствуя никакой боли. Зелье не обожгло его, оно лишь окутало прохладной влагой. Теперь не Драко — а метку тряхнуло. Она пошла острой рябью по бледной коже. «Что же там за слова, дающие жизнь?» — он не спрашивал у Гермионы, он спрашивал у себя. Ведь их он должен отгадать сам. Без всяких подсказок. И даже не отгадать — почувствовать… Он же хочет жить — сейчас больше, чем прежде. Не Тёмный Лорд дал ему жизнь, и не ему отнимать! А ответ прост и ясен. И если ангелы зовут это небесной отрадой, черти — адовой мукой, то люди… Не сходя с места, Драко повернулся к Гермионе и выдохнул, как завет: — Я люблю тебя. В то же мгновение Живая вода, фейерверком, усыпала воздух белыми искрами и потеряла свой цвет. А светлая магия отнюдь не бескорыстна. Приготовить особое зелье может лишь Малфой, способный любить. И это не его идея! Гермиона выронила палочку и, зачарованная мгновеньем, случайно взглянула в котёл: даже там зелье стало прозрачным. — Удивительно, — прошептала она, с трепетом наблюдая, как Малфой коснулся воды и резко отдёрнул руку. Больно. И драклу понятно. — Ты чувствуешь боль, потому что метка боится Живой воды, — подхватила Гермиона. — Но зелье смягчит удар, пей! Хоть ведро, хоть глоток — эффект тот же. И Драко поднёс чашу ко рту. — Ведь Вода создана для тебя, — от волнения она замерла, мысленно вместе с ним пробуя его спасение. Натянутый до предела, он отпил целебную жидкость и чуть не выронил фужер. В каком-то оцепенении Малфой поставил хрусталь на угол стола, закатал рукав и уставился на левую руку. Столбом. Он ждал-ждал-ждал, но ничего не происходило. Чувствовались лишь боль и холод. Холод и боль. И — ничего. Малфой отшатнулся. Отчаяние и ужас уже роились в его воспалённых глазах и росли-росли-росли подлой отравой. — Что-то не так. Мы ошиблись, — дрожащим голосом произнёс он. — Или это не Двуликая печать, или Живая вода не помогает. — Нет, нет и нет! — рьяно убеждала Гермиона. — Я знаю, что я читала. И точно помню, что Вода лечит. Зелье прозрачное, как слеза, и оно делает тебе больно. Мы всё сделали правильно. Всё! — Но ведь метка… — Драко изо всех сил старался не поддаваться панике. — Почему? Я что, недостоин спасения? Потому что бездушная сволочь? — и не способен любить. Ему кажется, что это не так, но он не способен? Почти сразу влюблённые глаза Гермионы наполнились слезами. Каждое её слово резало, как ножом по сердцу: — Это не так, — подхватила она. — И я в это верю. Нет, я знаю! Вода не работает — да, но этому есть одно объяснение... Она помрачнела: — Драко, чаша не та. Гермиона не представляла, что за мысли кружат в голове Драко, но увидела, что тот стиснул зубы, и его качнуло. От столкновения стол зашатался, несчастный едва не опрокинул фужер и хватался за соломинку: — А может, всё-таки она — та самая, просто… Что просто? Просто он — идиот? Все эти «может» сведут с ума. Но торговаться со смертью бесполезно. Гермиона попыталась взять Драко за руку, а он отбрыкнулся, подцепил свою палочку и с безумием во взгляде выдавил: — Что там за второй способ? Спросив, он уже знал ответ. Метка старательно намекала ему на это, а Грейнджер озвучила: Чтобы выжить, надо отомстить. Отомстить тому, кто навеки виновен. Кто убил Тома Марволо Реддла. Воцарилась такая тишина, что, казалось, слышно движение воздуха. А в башке Драко что-то шипело: тошно и злобно. В первый раз за всё время он разобрал то, чего хочет от него метка. Змеиный приказ разросся в мозгу, и истина разрушила повисшее молчание: — Я знаю… Я должен тебя убить. _________________________________________ * When pigs fly — аналог нашего «Когда рак на горе свиснет». * Девиз тевтонского ордена: «Помогать — Защищать — Исцелять». Делайте выводы).