Темное наследие

Драко застыл. На него вновь свалилось тяжкое бремя. И страшная истина: он умрёт. Через несколько часов Вода потеряет волшебные свойства, а на поиски чаши нет ни сил, ни желания, ни, наверное, времени. Дерево и без того отняло у него несколько месяцев жизни. И вот он — итог. Драко стоял у стола, почти не моргая, а Гермиона и не пыталась заговорить. Не пыталась приблизиться. Но не потому, что не хотела… Вместе с ужасной ошибкой между ними выросло отчуждение: толстой незримой стеной, и та становилась всё толще и шире. Всё неприступнее и прочней. По его воле. Если можно назвать волей искренний шок. «Убить» — не вопрос, констатация факта. То, что совсем недавно ей, Гермионе, не хотелось произносить, а ему — знать. «Убить» — не забава, «убить» — приговор, но ей не впервой с таким спорить. Только найти нужных слов она пока не могла. У неё даже заплакать не получалось, потому что заплакать сейчас — как проститься с Драко. Позволить Реддлу его погубить. Малфой не ждал возражений, не искал выход и не дрожал. Он просто смотрел в одну точку немым изваянием и, казалось, не верил себе. Вообще — никому. Приговорённый к смерти бесславной жертвой воздвигал свою стену, подчиняясь слепому желанию: Выжить. И тут он качнул палочкой, попятился назад и перевёл взгляд на Тёмную метку, а она будто завозилась под кожей внутреннем червём, вызывая у Драко болезнь. Та отразилась на лице непролитыми слезами, облепила его отчаянием, подняла волшебную палочку и задвигала бескровными губами, бросая Грейнджер: «Прощай». Гермиона только теперь поняла, что она безоружна. И взмолилась… на миг: «Не-е-ет». Драко успел заметить на любимом лице этот секундный страх. Он скривился. Почти рассмеялся сквозь муку. Почти закричал: — Ты что, решила, что я убью тебя?! — Я не… — Гермиона сбилась и в попытке приблизиться сделала шаг. — Не подходи ко мне, — Драко трясло. Так явно. Так больно. И так человечно. — Вот значит, кто я: убийца. Даже для тебя. — Это не так! — прикрикнула Гермиона. Она не бежала от «драки», снова делая шаг навстречу. — Не лги мне, чёрт подери! Ты бы видела себя… — отступая, Малфой пылал возмущением. — Я-то знаю, как выглядит страх. Я даже знаю, как он пахнет! — он брезгливо поморщился. — Ты только что испугалась, потому что подумала… — Драко оскалился. — Ну, скажи это сама! Будь честной, — почти выплюнул он. — Прости, это произошло инстинктивно, — Гермиона ненадолго опустила глаза. — Я ошиблась… Всего на мгновение! — Конечно, я же Малфой, чего от меня ждать! — не унимался он. — Дело не в тебе! Я знаю, ты не смог бы… Просто твоя метка… она действует… Блин, я тоже не безупречна! — рассеянно защищалась Гермиона. — Неужели?! По-моему, это ты у нас умница-разумница, а я — сущий злодей! И я убью любого… Любого, — жёлчно повторил он. — Тебя, отца, мать, лишь бы спасти свою мерзкую шкуру! — Прекрати, — Гермиона метнулась к нему. — Я извинилась, — и она не станет его умолять. — Не век же меня упрекать! — А я и не собираюсь. — Он дёрнул плечами. — Не я здесь герой! А ты лишь облегчила мне задачу, — Драко посерел. — Уходи. — Ты… ты меня гонишь? — горло пережало. — За что? За то, что я испугалась? — Нет, — он не лгал. — Потому что я так хочу! — железная логика. Логика Малфоя. — Я не уйду, — Гермионе не занимать упрямства. — Ты меня не заставишь. Драко знал, что просто не будет. Не с такой, как она: возмутительно умной. Непростительно смелой. И проницательной. Но его слова лились отвращением: — Будешь прыгать вокруг меня нудной клушей, гладить по голове и врать, что всё обойдётся? Так вот, я не нуждаюсь в твоей жалости. Отвали! — огрызнулся он. Гермиону могла бы задеть грубость — и задела бы — чисто теоретически, не понимай она главного: причина всего не в ненависти. Не в её ошибке. Даже не в метке… В страхе. Он связал их двоих. Повис в воздухе, разогревая нервы донельзя, потому как рассудок отказывался принять жуткий исход. А страх некрасив. Во всех смыслах. Он оголяет нутро, не спрашивая на то разрешение. Он может изуродовать. Навсегда. Он уже уродует Малфоя, выворачивая наружу не лучшее в нём. Включая праведный гнев. — Ты злишься, но это пройдёт, — заключила Гермиона. А Драко недобро усмехнулся: — Конечно, пройдёт… Смерть это вылечит. А заодно и от всего остального! Но ты этого не увидишь, — он направил палочку на фужер: — Портус геминус тактус! Новый портал? Так вот к чему шло… А если его засекут?! Министерство ж пришлёт ищеек. Лжечаша побежала синими искрами, а Малфой как очерствел. — К Поттеру, Грейнджер! — скомандовал он. И сквозь зубы: — Ж-живо… Ах так?! Гермиона без слов сбросила туфлю и запустила ею в фужер. Тот слетел со стола, ударился об пол и со звоном исчез. Что, наследие предков отправилось… к Гарри? Ей пофиг. — Упс-с, — с вызовом обронила она. — Какая я неловкая… — Думаешь, это поможет?! — бушевал Драко. — Я сделаю другой, — и прежде чем Гермиона успела что-то возразить: — Из кольца. Она машинально спрятала руку за спину: — Ты не посмеешь, — Драко опять усмехнулся, внушая «Да неужели?». — А с заклятьем Оков портал может и не сработать. Вот так!.. Логика Грейнджер. И спорить с ней тяжело. Но Малфой пытался: — Значит, я прибегну к Империо! Только она не из трусливых: — И чего ждёшь? — Гермиона, прихрамывая, подошла ближе. Глаза в глаза — чтоб заклятье легче давалось. — Потому что я остаюсь. Драко наставил на неё палочку, почти касаясь вздорной груди. Бьющейся какой-то неземной силой. Он, конечное, болен, но героиня — вдвойне. — Скажи это, давай!.. — неразумно подстёгивала она. — Непростительное всё упрощает. Не упрощает — рушит. И между ними тоже. Само название за себя говорит. А её тараканов и Империо не взять — если не убедить. — Я что, неясно выражаюсь? — теряя злобу, спросил он. — Ты должна… — голос его дрожал, палочка — тоже, и Гермиона поняла, что стена зашаталась. — Это мой выбор! Драко едва не отправил к драклам бесполезный котёл, но передумал, цедя: — Значит, плохой! — Какой есть, — она развела руками. — Всё кончено, Грейнджер. Всё! — даже жизнь. — Не для меня, — она коснулась его палочки. И опустила, чеканя твёрдое: — Драко, я не дам тебе сдаться. Уж она-то заставит его вырастить сотню помидоров… Усыпить сотню единорогов. И отвоевать у магов все палочки! Но сдаться не даст. Не теперь. — Это я виноват, я… — на Драко навалилась его стена: горьким упрёком. — Нет… Нет, не ты… — рвано убеждала Гермиона, отгоняя старый кошмар. — Я найду эту чашу, поверь… А её вина куда острей. Она бьётся о рёбра раненой птицей. И над ними опять нависла тишина. Не такая душная, не такая холодная, не такая нестерпимая. Сейчас хрупкое молчание разбирало стенку по кирпичику, и в лице Драко что-то переменилось… Его злость уже уступала место надежде, только он качал головой. Драко заговорил тише, но тяжелее и горше: — Ты не успеешь. Отца мне уже не спасти. Скорее всего. И Гермиона это понимала. А в мире нет таких слов, чтоб уберечь от потерь; от пустоты, что мучает-мучает-мучает, порой выедая изнутри. Годами. Эта боль способна не только искалечить душу, но и разрушить любовь. А их любовь скоро станет частью ошибки. Ещё одной. Любовь станет мерой несчастья, связывая их общей виной. И это… ...настоящий конец. — Но как же то, что мы чувствуем? — взмолилась Гермиона под стук мятежного сердца. Она спорит даже с судьбой. И Малфой взвыл: — Это не имеет значения. Мне нечего тебе дать, — приговорённым он пока не сознавал, к чему всё придёт. — Что значит «нечего дать»? Разве я много прошу? Только… «…тебя». Может, у них и нет будущего… Но есть же сейчас — эти мгновения. Когда они оба нужны друг другу. Важны друг другу. Когда его отец ещё жив. Когда есть другая боль. Нелогичная, но такая правильная… Сильнее, чем смерть. И Гермиона, отставив вторую туфлю, стала расстёгивать пуговицы на блузе-рубашке. Драко судорожно сглотнул и зажмурился. — Перестань раздеваться, ч… чёрт! — надрывным голосом. В треклятой тишине он слышал, как с глухим звуком упала рубашка, стукнув пуговицами об пол. Он ловил неровное дыхание Гермионы… совсем близко… каждым нервом. — Посмотри на меня, — её шёпот пытал слух, а остатки разума восставали против неверных решений. — Драко, я люблю тебя. — И что?! — отбрил он. Почти тут же Гермиона ударила его по лицу так сильно, что пальцы отпечатались на щеке. Малфой качнулся, открыл глаза… и вспыхнул от вида её тела. Ведь лифчик постигла участь рубашки. Голая грудь — её молочная белизна, её сладость приковала взгляд. И разбудила порочные мысли. Мысленно он уже прошёлся по ней языком, прикусил, сжал голодными пальцами. Но, проклиная весь мир, отступил на несколько шагов: — Оделась… и пошла вон! — в беглом отчаянии приказал Драко и… Раздался звук пощёчины: это Грейнджер ударила его ещё раз. — Я люблю тебя, — чуть спокойнее сказала она. — И буду бить до тех пор, пока до тебя, упрямый осёл, не дойдут мои слова. Драко смотрел на неё, не отрываясь, и молчал. Играл желваками. Он, наверно, насылал на неё заклятья, сдерживал желчь, подбирал слова поприличней, а может, и заводился от боли, как от неистовых ссор… Сложно понять. Гермиона ожидала чего угодно, но только не того, что в серых глазах мелькнут слёзы. — Я не хотела, — прошептала она и провела рукой по покрасневшей щеке. Точнее, хотела не этого. И пусть его лицо горело, а метка резвилась, шипя алчно «убей», пусть Драко не верил в спасение, он обессилено выдал: — Прости… меня… Он дурак. И выронил волшебную палочку. Драко поцеловал Гермиону, забыв о сомнениях. Потому что в её губах сейчас больше, чем нежность. И больше, чем желание. Потому что её близость сильнее боли, хотя та побежала по венам, рождая в мыслях «не трож-ж-жь». Только хватило беглого вдоха, смелого взгляда, нескромного касания языка, чтобы заглушить адову метку. Куда ей бороться с теплом любимого тела, с «зовом» груди — с её возбуждением, когда властные руки жадно льнут к ней и впитывают его всей кожей. Драко знал, обратного пути нет. Пусть это подло, пусть эгоистично, пусть глупо, но без Неё всё бессмысленно. Даже… ...смерть. Он целовал Гермиону, дразня, и дразнил, целуя. Драко стягивал с себя рубашку, оголяя свои слабости и воюя с реальностью: — А как же твоё «мне будет больно»? — нагло припомнил он. — Ты же привык, — в любых играх она не уступала ему. Гермиона дёрнула за ремень: — Я хочу тебя… И они разделят боль на двоих. Гермионе не хотелось ничего говорить, а просто жить его ласками. Она раздела его раньше, чем он её: отбросила рубашку, стащила брюки, медленно присев, освободила от трусов, поедая глазами его возбуждение. — Так, Грейнджер, — выстенал он, — не вынуждай меня делать это на полу. И потянул её вверх, возвращаясь к губам с диким рвением. Драко не столько целовал Гермиону, сколько требовал большего. И своим неробким языком тоже. Вышагивая по дому нескладные па, он вёл её к спальне жарко и слепо, и Гермиона ударилась затылком о дверь. — Прости, — повторил он, дёрнув за дверную ручку, и подтолкнул за порог. Но Гермиона лишь прикусила его шею, чувственно мстя. Чуть царапнула Драко сосок, безотчётно его заводя. Она огладила член, пресекая ненужные церемонии. Ох, если бы Грейнджер не была… Он бы распял её тут же. Там, где стоял. Вместо этого он припал на колени, стянул с бёдер джинсы вместе с бельём и озвучил желанное стоном: — Моя-я, — пробуя Грейнджер на вкус. Потому как испорченный гад. Жадный до власти. Ведь хорошие девочки тоже хотят… А любимые — стоят всевластья. Драко нравилось, как она стыдливо бежала от его ласк, чуть наклоняясь вперёд. Как безвольно шептала: «Зачем же…». Как Гермиона сдерживала его безрассудную голову. Под сказочный стон. Но куда больше нравилось давать ей понять, что робость сейчас излишня, притягивая с силой к своим губам. Чтобы коснуться невинности в чёртов последний раз. Ведь Грейнджер — его. До конца. Даже если не Малфой… И лучше ей кончить до срока. Но она отстранилась и потянула его на кровать. Забралась на постель, скромно расставив манящие ноги. Гермиона закрыла глаза, бесспорно, стараясь не видеть, что ждёт её — лишь слепо довериться Драко. Она невольно дрогнула, ощутив, как его палец мягко закружил у самого входа, словно оценивая преграду. Кожа под меткой вздулась, тело заныло, и Малфой подался вперёд, умоляя: — Дыши… — их обоих. Расслабляя её смелыми ласками. Он целовал её шею, что-то шепча, а Гермиона прислушивалась к себе, толком не разбирая признаний. Она не ждала каких-то чудес, но бездумно стонала от лёгких касаний: от того, как он осторожно искушал её… снова и снова. Как кружил, замирая. Как обнажал её влагу. И Гермиона просто следовала за тоской его пальцев, за их трепетом и скольжением, потому что, сражаясь с болью, он думал… о ней. Что, страдая, не стеснялся рычаний: тихих, сдавленных и живых. Она поняла — момент наступил, когда Драко навис над ней. — П…подожди, — залепетала Гермиона, уперевшись рукой ему в грудь. Инстинктивно сжимаясь. Не желая и желая, чтоб он продолжал. Но Драко иначе б не смог: он смело продвигался вперёд, выдыхая в пьяном порыве: — Чувствуй меня… — за секунду до боли: — Чувствуй не телом, а сердцем. Они вскрикнули… оба. И оба замерли. Они вдруг поняли: уже всё. И что с болью можно смириться. Ведь она — мелочь по сравнению… с истиной. Их близость сильнее мук. Она уже разбавляет боль слабым движением: вперёд и назад. И снова вперёд. С кровью и всхлипом. А полубезумие глушит жжение и распаляет кайф. Хотя бы у Драко… — Говори со мной, — просил он, ускоряясь под кроткие стоны. И она, сбиваясь, терялась в: — Люблю… — впуская всё глубже. Опять: «Люблю и люблю», — пока он толкался всё жарче. И не отдам тебя подлой смерти. «Живи», — неслышно умоляла она. И горела от жёсткого дыхания на своей шее. От его дрожи. От верной злости — одной на двоих. От поцелуев, полных забвения. Ведь любовь не оргазм, а страсть храброго сердца. И именно Её только что ощутило, как бьётся Его… Наслаждаясь. Под адский пульс. Драко кончил. Он осторожно вышел из неё и только потом мягко поцеловал снова, неся облегчение. Опять же — обоим. Было видно, что он не на седьмом небе, хотя и пытался это скрыть, гулко дыша и стирая следы «преступления». Метка порядком измотала его. Но всё равно он привлёк Гермиону к себе на плечо, как только она потянулась к нему беспечно-счастливым созданием. Им бы лежать и внимать своим чувствам, только в присутствии смерти сложно уснуть: — Драко, — отрешённо начала Гермиона, — а что такое амур круазе? И Малфой рассмеялся. Впервые за долгое время. — О, нет, — он закачал головой. — Об этом не сегодня, уж точно! Приберегу-ка я конкретику на потом, хотя это прекрасный способ не… Слушай, — спохватился он, чуть приподняв её подбородок. — Как бы ты не того… Знаешь, нам бы в Косой переулок, есть там аптекарь… — Стоп, я не забеременею, — оборвала Гермиона, не пряча естественное волнение. — Может, я и не разбираюсь в амурных штуках, но я умею считать… Удивительно, как она не перерыла библиотеку в поисках разъяснений!.. Но Хогвартс не тайник Малфой-мэнора. — Ну и хорошо, — выдохнул он. — Потому что я как-то не готов стать отцом. Даже посмертно. — Малфой неожиданно улыбнулся: — До сих пор не могу поверить, что ты и я… Блин, а ведь мы такие разные… Вдруг Гермиона подскочила на постели, как ужаленная, и бросилась к двери. — Ты куда? — недоумевая, крикнул Малфой и приподнялся на кровати. — Жди меня здесь. Я быстро. Когда дверь опять распахнулась, в комнату впорхнула обнажённая Гермиона с котлом в руке. И явно старалась не расплескать содержимое. Вдохновлённое выражение её лица приводило Малфоя в крайнее замешательство. — Та-а-ак… — протянул он. — Зачем ты сюда его принесла? — Сейчас поймёшь. Она опустилась на постель с рыцарским видом, забыв о стеснении, как и о прочей ерунде. Котёл поставила рядом. Драко уселся напротив и продолжал с непониманием следить за Гермионой, но ничего особенного не происходило. Он взглянул на зелье. На Грейнджер. Опять на зелье: вода оставалась прозрачной, но что толку пялиться на неё, как двум идиотам! — Да, — подтвердила Гермиона. — Зелье ещё работает. — И что с того? — голос Малфоя дрогнул. И отдавал раздражением. — Всё так просто… До смешного просто! — (да ну?!) — Как и авторов, нас двое, ты что, не понимаешь? Драко, мы с тобой две противоположности. Ведь сама природа сделала нас такими: мужчиной и женщиной… Гермиона искала хоть тень догадки на его лице. — Я как-то не совсем понимаю, — пробормотал Малфой. — Наверно, устал. Или боялся глупой надежды. Гермиона заметила, как дрожат его пальцы. Вместо ответа она с сияющими глазами опустила обе руки в котёл и зачерпнула в них Живую воду. А дальше… Малфою уже не нужно было объяснять открывшуюся истину. Понимание возникло в мозгу ясной картинкой. Он ощущал всем, чем возможно: Грейнджер права. Поэтому покрепче, снизу, прижал свои онемевшие руки к тыльной стороне её ладоней. И они вместе поднесли чашу к приоткрытому рту. Драко задержал дыхание, с бурлящей кровью склонился к Живой воде и сделал глоток… Зелье, как и прежде, обожгло горло и наполнило тело болью. Только с каждой секундой она стихала, сбегая с поразительной быстротой. Волшебное зелье смывало собой заклятье, а заодно — страх и тлен. Вместе с Грейнджер Драко следил, не моргая, как исчезает с руки печать Тёмного Лорда. Как расплываясь, жутко корчась от невиданных мук, метка россыпью гибнет под светом влюблённых глаз. Навсегда. И Малфой обомлел. — Ну… — Гермиона, чуть подпрыгнув, как ребёнок, вытянула вперёд свою руку. — Вот теперь забирай своё завещание! — сияла она, указывая на вчерашний подарок. Драко одобрительно моргнул. Притупив бдительность, он поднёс её руку ко рту и снял кольцо своими мягкими губами, чем заставил Грейнджер покорно прикрыть глаза и отдаться нежности этих касаний. Она, бедняжка, даже не уловила момент, когда кольцо с заклинанием защёлкнулось на безымянном пальце. — Считай, мы помолвлены, — в ответ на возглас «О, чёрт!» нагло заявил Малфой. — Нет-нет-нет, — запротестовала Гермиона. — Драко, снимай! Ты что? Это так не делается! — но радость почему-то заливала лицо. — Не делается. Но зная, сколько придётся тебя уговаривать, сойдёт и так. Более нескромные уговоры подождут, а пока… — Ты в своём уме? Это убьёт твоих родителей! — в неверии ляпнула она. Для Малфоя довод глупей не придумаешь. — Переживут, — отмахнулся он. — Но, учитывая обстоятельства, шантаж неизбежен. Я люблю тебя, — шепнул Драко, — и только это теперь важно, ведь так? — Слушай, я не собираюсь… — затараторила упрямая Гермиона, но он и не думал ей уступать: — Я могу уговаривать тебя бесконечно. Он притянул её на расстояние вдоха и замер перед поцелуем, чтобы сказать: — У нас, миссис Малфой, вся жизнь впереди…