Темное наследие

Мечась у огромной сырой норы акромантула, Драко понимал, что гнилой запах, идущий изнутри — ничто по сравнению с тем, что ждёт его впереди. Если Грейнджер повезёт, то гигантский паук окажется предприимчивым, не слишком голодным, нерасторопным и отложит деликатес на потом: нечасто перепадает возможность попировать. Иначе шансы на спасение, и Малфоя в том числе, очень призрачны. А бежать за помощью, может, и надёжнее, но наивнее дальше некуда. Времени в обрез! И теперь либо у акромантула будет ужин из двух блюд, либо тот ещё пожалеет, что решил полакомиться волшебниками. Руки Драко болтались плетьми, ноги костенели, в башке плыло, а в рыхлом горле пересохло до жути. Он почти забыл, каким сильным может быть страх… И это ещё цветочки! Но акромантул не Волдеморт, не его наследие, а лишь безмозглый, тугоухий, восьминогий зверь. Бояться его — как признать превосходство. Где Малфой — и где эта мерзкая тварь!.. Он спрятал палочку Гермионы, крепче сжал свою и мысленно пнул себя: «Лезь!» Кинжал и «Люмос» придали смелости, необходимость вернула контроль над телом, и Драко шагнул в нору. Освещая себе дорогу, он, морщась, торопился сквозь смрад, тыча клинком, как безумный, в затхлый холодный воздух. Висящая с потолка, грязная, ползущая по стенам паутина цеплялась за плечи, липла к рукам и оплетала ноги, отнимая драгоценное время. Малфой воевал с ней, задыхаясь от брезгливости, брыкался, желудок крутило, а мозг твердил, что пора бы включить его наконец! Он лихорадочно воскрешал всё, что слышал о пауках. В сущности, все они гады — что большие, что маленькие. А если верить курсу «Магических тварей», охотятся как прочие хищники: скопом и в одиночку. Но арахниды, особенно живущие в норах, неважно видят, поэтому далеко от своего жилища и не отходят. Профессор Граббли-Дёрг утверждала, что их «зрение» — волоски на теле. Помнится, Крэбб тогда не поверил, ослепил одного и стал развлекаться… В итоге заработал возмездие: место укуса зудело неделю, и это не считая того, что потел он как лошадь. Учитывая невесёлые перспективы, Драко искал способ лишить акромантула «глаз», и притом не остаться без палочки. Без света. Без Грейнджер. Иное — верная гибель. Подлая тварь была слишком проворна и многонога, а, к прискорбию Малфоя, судя по немалому количеству сброшенных панцирей, достаточно велика. К тому же, если он ничего не напутал, взрослая особь обладала некой бронёй, поддаваясь не всем заклинаниям, так что кинжал пришёлся весьма кстати. Драко взмахнул им, перерезал торчащий из стены корень и остался доволен результатом — но не своим настроем. Если паук уже укусил Гермиону, впрыснул в рану свой яд, сдобрил животным соком, участь её решена. Ведь когда столь гремучий коктейль попадает в кровь, в Мунго только вздыхают. Помимо паралича, превращение внутренностей в кашу — не повод для зависти. А то, что один такой паучок выгнал олуха-недоучку из Хогвартса — не тема для шуток. Акромантул смертельно опасен, и сейчас Драко Малфой, самоубийца с факультета Слизерин, презрев здравый смысл, прётся к нему навстречу. Ей-Мерлин, дурак! Грейнджер права. Наконец, он услышал какие-то звуки в конце тоннеля, а значит, впереди чёртово логово. Слабое, приглушённое мычание говорило о том, что жертва ещё жива, что она в сознании, и, мыча, наверное, просит о помощи. Или сыплет заклинаниями. Или… ...кричит, протестуя против такой смерти. Драко, стиснув зубы, рванул в полутьму и… …увидел их. Акромантул почти нависал над Грейнджер, перебирал мохнатыми лапами, обматывая её сотнями нитей, щёлкал плотоядными челюстями и предвкушал десерт. Похоже, он был настроен растянуть удовольствие и, увлёкшись процессом, словно ослеп. Мычание стихло. От безмолвия, от неживого предчувствия сердце Драко забилось быстрей, и кожа вспыхнула. Она горела без огня, и его беспощадный страх… превратился в пепел, страх сменился такой же яростью. Ватные ноги напружинились, и руки прониклись отвагой. Драко выставил палочку: — Араниа экземи! — и тут же услышал глухой удар. Паука отбросило, вырубило, но ненадолго, а Малфой ринулся к Гермионе, коконом лежащей на земляном полу: чем быстрее она будет свободна, тем выше их шансы на бегство. «Люмос», — взяв палочку в зубы, косясь на гнусного монстра, он пытался разрезать сухую паутину, сковавшую длинные стройные ноги. Хищная сеть как пить дать прочна, но серебристое лезвие — о, да! — прорывалось сквозь оболочку. Драко спешил и опять боялся: боялся поранить Грейнджер. Как боялся не успеть, ведь тишина чересчур затянулась. Он пренебрёг осторожностью и, не закончив с ловчими путами, сгрёб нити в районе лица и с силой потянул вниз. Не прошло и пары секунд, как из шёлкового плена показались угасающие глаза Гермионы и бледные губы. Зато её лёгкие ощутили силу, мозг — жизнь, и рот стал судорожно, хрипло ловить воздух. Взгляд прояснился, и обречённость в нём сменилась непониманием, но то ли от шока, то ли от слабости бедняжка не могла говорить. Едва заслышав возню, Малфой заметил порывистое движение и брякнул: «Чёрт!». Свалился на спину, ударился обо что-то локтем, перехватил палочку, но уронил кинжал… Правда, успел откатиться в сторону. Опираясь на локти и перебирая по земле ногами, он отползал, как чумной, лишь бы спастись от мохнатой угрозы, которая, миновав Грейнджер, уже надвигалась, подняв вверх две косматые лапы. — Люмос максима! — крикнул он, и яркий свет заставил паука на миг замереть. Тот подался назад, засуетился, а глаза его зеркальными блюдцами уставились в пустоту. Как крот, он будто ловил малейшее мановение, чужой запах и страх, а треск челюстей выдавал смертельные намерения. Первая мысль: сжечь мерзкую тварь. «А заодно и себя с Грейнджер, ага…» — Сучья, листья, сухостой, коих здесь немало, вспыхнут, как спички. Драко, не мешкая, ляпнул: — Агуаменти форсе! Палочка погасла, и на опасное животное обрушилась вся мощь воды, отчего огромный паук стал похож на прилизанное, противное, грозное чудовище. Лапы его заскользили, грязь облепляла их, брюхо хлюпало, и брызги разлетались по всей пещере, острыми каплями врезаясь в кожу. Драко обтёр лицо рукавом: — Люмос! — раздалось его и не его голосом. И тут серебряный блеск в куче всякого дерьма приковал к себе словно цепью. Арахнид не сдавался — боролся: склизкий и замызганный, он пополз по земляной стене — к потолку. Пылу в хищнике явно поубавилось, да и «зрения» тоже. Движения стали несмелыми, а направление — неточным. Он будто плутал в своём собственном доме, и это давало немного форы. Драко вскочил и кинулся к кинжалу, но — о, ужас! — поскользнулся, и палочка выпала из рук. (Слава Мерлину, не погасла.) Он нащупал ненадёжную твердь, выругался, едва поднялся и... опять бухнулся в вонючую лужу. Как херов обед на загаженном блюде, распластавшись, он проелозил с метр пузом, упёрся руками в камень и, подтянувшись, смог найти опору. Потом полувыпрямился и, подлетев, ухватил кинжал за эфес. В слабом свете, царящем во тьме, Драко обернулся. Паук уже обошёл свод и сделал ответный ход: спустился наземь, «принюхиваясь» к новой жертве. Шатаясь на полусогнутых, Малфой размахивал липким кинжалом, абсолютно не слыша страха. Как и голоса Грейнджер. Вчерашний трус не бежал — он ждал атаки, лелея одну мечту: попасть по треклятым лапам. Но мерзкая тварь как чувствовала — не нападала. И вдруг: — Д…драко. — Гермиона, видно, очнулась. От дикой, безумной радости он сглупил: непроизвольно крикнул Остолбеней, словно в руке не кинжал, а палочка, и ринулся к Грейнджер. Но — вот тюфяк! — оступился и спикировал вниз: Трах!.. Башка встретилась с камнем, сознание помутилось, и он — не паук! — застыл на полу, слабея и теряя ощущение времени. В мозгу по-прежнему тикало, а пещеру кружило, когда её облетел страшный крик: Крик Гермионы. Несостоявшийся герой мотнул головой и увидел склонившегося над коконом акромантула. Потирая ушибленную кость, Малфой, качаясь, поднялся, но ясность мысли вернулась куда раньше, и он вспомнил, как Крэбб отомстил ослепшему пауку: проткнул, как иглой, его сердце. Которое… Разбежавшись, Драко прыгнул арахниду прямо на брюхо. Акромантул крутанулся, но, вцепившись в его лапы что есть сил, наездник старался удержать свои шаткие позиции. Подлая тварь, видно, учуяла неладное, заметалась, но Малфой, воспряв духом, уже нанёс точный удар: сверху, в центр «седла», под панцирь. Отчего огромный паук сначала стукнулся оземь, потом в агонии встал на дыбы и… завалился на бок. Драко тут же скатился на пол. Всё. Кончено. Более чем. Малфой закашлялся, подавившись неровным вдохом. Лапы огромного мохнатого монстра посмертно подёргивались, когда он, то и дело оглядываясь на поверженного противника, подобрал всё ещё светящуюся палочку и поспешил к Гермионе. Дрожащей рукой разрезал крепкие нити, отбросил её бело-серое одеяние и заметался взглядом по хрупкому телу в поисках вероятного укуса. — Нога… — чуть хрипя, подсказала Грейнджер. — Правая. — Не разговаривай и постарайся дышать реже. — Драко рассёк край штанины, вложил кинжал в ножны и рванул ткань до самого бедра. Гермиона, с ожившими губами, с глазами, блестящими во тьме, смогла присесть и уставилась на ногу. Голос тоже вернулся к ней: — Драко, — вновь позвала она. — Молчи! — оборвал её тот. — Чёрт! Чёрт! Чёрт! — трижды выругался он, всматриваясь в две большие алые «капли». Кожа вокруг покраснела, только не вздулась. — Тварь всё-таки тебя укусила. Неглубоко, но… — он замялся, боясь прикоснуться к зловеще-оголённому телу. И дело не в отвращении или метке — боясь, что Гермиона этого не почувствует. — Впрыснуть пищеварительный сок не успела, — закончила она. — Это хорошо. — Нет, не хорошо, — потому что поздно. — Пока я донесу тебя, тело начнёт неметь, и сердце может не выдержать. Прости, я был слишком медлительным… — Он паниковал. — Заткнись, Малфой! Лучше подумай. — К Гермионе явно вернулось здравомыслие. — Есть чем перетянуть ногу? — С обеих сторон? С одной? Насколько сильно? — Драко отрицательно качал головой: — Я не силён в подобных вещах, а ты? — Можно приложить лёд, это замедлит распространение яда, я читала. — И пока ты будешь замерзать, я пробегусь по лесу, поищу безоаровый камень, они ж тут повсюду разбросаны, — на нервах съязвил он. — До Хогвартса недалеко, — начала Грейнджер. — Если ты потор… — Я тебя в лесу одну не оставлю! — резко оборвал Драко. — Кто знает, может, у паука подружка имеется! Почему нет? — А есть другой способ? — вспылила Гермиона. — Вообще-то… — он снова замялся, но память была неумолима, — однажды я слышал, как Помфри предлагала Крэббу прижечь укусы. Должно быть, из особой любви к нему, пауки-волки не так ядовиты, — не смертельны, уж точно. Драко скривился: — Но это же Крэбб!.. Он и огонь несовместимы, — а переводить безоар на идиотов Помфри не рвётся. — Яд арахнидов, наверное, неустойчив, — сумничала Грейнджер. — Огонь его подавляет. Так чего же ты ждёшь? Давай! — прикрикнула она. — Будет больно, — невольно предупредил Малфой. — Давай же!.. Драко вскочил. Сунув кинжал в карман, он стал подыскивать в мусоре подходящий сучок, и ему, определённо, сегодня везло. Направив палочку, Малфой поджёг сухую ветку, выждал немного, вернулся к Грейнджер и тут же прижал её к ранкам, немного выше колена. Потребовалась всего секунда-другая, но крик прозвучал неимоверно… громко. Гермиона от боли откинулась назад и вцепилась руками в землю. Слёзы покатились по щекам. — Я не хотел, — оправдывался Драко. Но Грейнджер, сжав губы, отмахнулась. Он провёл палочкой, очистил одежду, руки, лицо, отшвырнул тлеющую ветвь и оторвал рукава на рубашке. Приложил их к несчастной ноге, шепнул: «Ферула», и аккуратный бинт из белоснежного хлопка обмотал обожженную кожу. — Откуда такие познания? — не удержалась Гермиона. Где Малфой — и где приёмы первой помощи! — Полежишь с моё в лазарете и не такое увидишь, — проворчал Драко. — Но если по существу, Финниган ваш — сам себе враг. Разводить огневиц — это ж надо додуматься!.. Палочкой сначала б пользоваться научился. Драко без слов вручил свою палочку и, должно быть, всё ещё на рефлексах от схватки, в шаге от опасности, опьянённый свободой, без труда взял Гермиону на руки, и, почти не замечая боли в руке, побрёл к выходу. Малфой не сомневался, что зов Волдеморта — только не сейчас! — не прорвётся сквозь ощущение победы и превосходства. Потому как сложно представить что-то сильнее магии жизни… Магии двух спасённых жизней. Как только они оказались на свежем воздухе, Драко осторожно поставил ношу на траву, стараясь осознать случившееся и принять, наконец, решение: А что дальше? Он никак не ожидал, что Гермиона крепко обхватит его за шею, прижмётся, окутает своим теплом и запахом и скажет: «Ты пошёл за мной», — шепнёт она у самого уха. Малфой отстранился и разомкнул девичьи руки. Отступил, не глядя в её полуизмученное лицо. Странно, но впервые он осознал, что не привык принимать благодарности. Не такие. Объятия после секса — одно, после поступка — другое. Это, конечно, приятно, только отчего-то неловко. Может, чувство вины мешает? Откуда оно вообще? К драклам его! — И что с того? — спросил Драко. — Но я же велела… — А когда я тебя слушал! — перебил он. — Дифирамбы в мою честь подождут, я должен доставить тебя в Хогвартс. Он опустил взгляд: — Как нога? Гермиона коснулась раны через повязку, чуть скривилась, согнула ногу в колене, разогнула и лгать не стала: — Почти в порядке, — чувствительность сохранялась. — И, Драко, нам надо к Хагриду, он умеет хранить тайны. Ведь если в Хогвартсе всё узнают, мы не сможем продолжить поиски. Мы? Она передумала? — Говори за себя, — попытался возразить Драко. — С каких пор снова есть «мы»? — он замолчал, причина понятна, но: — Учти, мир не перевернулся, Грейнджер, я не изменился. И всё тот же дурак, уверяю тебя! Гермиона развела руками: — Переживу, — она не желала возвращаться к ссоре. — Твой отец умирает, не время для споров. Сейчас я соберусь с силами, и мы пойдём. — Никаких «пойдём»! Помнишь, что я говорил про кровать и девушку? — Он улыбнулся. — Самое время проверить, как скоро я уроню тебя, не считаешь? — Я могу идти! — упиралась она. — Со скоростью черепахи? А надо? Грейнджер, давай серьёзно, если огонь не уничтожил яд полностью, то ты испытаешь все его прелести быстрее, чем хотелось бы. И тогда мне придётся нести бревно! — если не труп. — Что куда тяжелее… — Драко… — Устану — сделаем по-твоему, хорошо? — Я не об этом, — объяснила она. — Нам надо найти мою палочку. Вместо ответа он полез в карман брюк и протянул ей пропажу. — Верни мою, — Драко выставил левую руку, ладонью вверх. — Привык я к ней. Гермиона послушалась, проковыляла к Малфою с полфута и вдруг уставилась на его голое предплечье: — Метка? — удивлённо вырвалось у неё. — А что, это новость?! Убрав палочку, он отвернулся. — Но почему она не исчезла? — недоумевала Гермиона. — Волдеморт же мёртв. — Ты у нас умная, сама скажи. — Я не знаю, — обронила она, наблюдая, как Драко, приближаясь, прячет клеймо за спину. — Тогда откуда мне знать? Хватит болтать! — эту тему он не хотел обсуждать. Не сегодня, по крайней мере. Драко подхватил Гермиону на руки, а она объяла его за шею, одарив ласковым взглядом. Малфой уже видел этот взгляд: тогда, на Прорицании. Он лишил его покоя, польстил и сбил с толку. Но сейчас… Сейчас эта загадка карего цвета плюс обманутая смерть будили грешные мысли. Всё тело требовало самоутверждения, а нервы — разрядки, и лишь рассудок удерживал его от очередной ошибки. — Спасибо, — вдруг тихо сказала Грейнджер. — Давай позже, — выискивая тропинку, отбрил Малфой. Он снова не был готов к разговору. Он эгоист, но сделал, что должен… И Грейнджер лучше не знать все причины. Как и то, что рука неприятно немела, будто это его укусил ядовитый паук. — Спасибо, что спас меня, — упрямо продолжила Гермиона. — Если честно, я думала, что всё… — «…кончено». — Непоправимо, — она сглотнула. — Не в мою смену, — отшутился Драко. — Так ты спас меня по долгу службы? — Гермиона улыбнулась. — А у меня был выбор? Но вообще-то я спас тебя из ревности! — Да неужели? — она подняла брови. — Только я имею право связывать тебя по рукам и ногам и грязно пользоваться ситуацией, — Драко с издёвкой натянул губы. «Он не жалеет» — светилось меткой на лбу. — Замолчи! — прикрикнула Гермиона, хотя уже не злилась. — И ещё… извини меня, — смущаясь, добавила она. — Вы, девушки, такие логичные… Так мне замолчать или принять извинения? — Малфой наступил во что-то мерзкое, но предпочёл тут же забыть от этом. — Интересно, за что извини: что сбежала или что дышишь мне в шею? — Извини, что ударила тебя, — несмело уточнила она. — Прямо туда… — А-а-а, — протянул Драко. — Вот ты о чём! Я вроде как напросился. Совсем немного… — Немного?! — Гермиона вспыхнула, но сдержалась. (Даже Рон не позволял себе такого!) — Я всё равно перегнула, прости. Надеюсь, ты не сильно пострадал? — Беспокоишься за моё мужское здоровье? — с улыбкой спросил Драко. — Есть немного, — она безотчётно улыбнулась. — Ничего, скоро проверишь. — Драко!.. — фальшиво возмутилась она. — Что? Можешь прямо сейчас. — Драко! — Знаешь, я всё же волнуюсь. Даже не знаю, что буду делать, если что не так… — Малфой! — Что ты заладила как попугай?! Я пока помню своё имя. Хотя ты можешь звать меня «господин». Или «мой рыцарь», на худой конец. — Драко замер и с немым вопросом уставился на Грейнджер. Малфой нахально развлекался. — «Великий и ужасный» как вариант не рассматривался? — она старалась сохранять серьёзность. — А не слишком нескромно? — Драко прищурился. — Не-е-ет, — игриво произнесла Гермиона и так же притворно сдвинула брови. — Ты же Малфой… Ни в чём себе не отказывай! Он кивнул и, выискивая вдали огни Хогвартса, зашагал снова: — Договорились. «Великий любовник» меня устроит! — Великий — кто? — дерзко усомнилась Гермиона. — Боюсь, твои подвиги местные сплетницы сильно преувеличивают. Какой из тебя Казанова… Его слава дошла и до магического мира, и Грейнджер не исключала, что, увлёкшись окультизмом, знаменитый повеса получил доступ к любовным зельям. — Вполне сносный, — констатировал он. — И я не прочь поговорить о себе... Но давай по существу: Казанова жаждал получить всё, — Драко, может, и не знаток единорогов, но изредка почитывает. — И получил? — съязвила Гермиона. — По-моему, ты слишком увлёкся контрабандой. Казанова считал себя писателем, поэтом, банкиром и даже алхимиком, но приобрёл лишь лавры распутника. Как по мне, это весьма прискорбно. — Он следовал за своими желаниями, что в этом плохого? — Малфой хмыкнул, не понимая сожалений. — Может, и ничего, только он считал, что мужчина, говорящий о любви, не кто иной как дурак! Драко едва не рассмеялся: — Ты невнимательно читала, Грейнджер, — (это ж не История магии.) — Клясться в любви, наверное, не стоит, тут я согласен, но вешать лапшу на уши абсолютно не обязательно. А от иных слов удовольствие только множится, Гермиона. — Он опять замер, обволакивая её серой мглой и вынуждая прятаться от его взгляда. — Ведь если я хочу тебя, лучше сказать об этом, правда? Сказать… Дать прочувствовать. Ты же не боишься слов? Как раз — да. Порой слова способны вести за собой, как на поводке. Драко поймал возмущённое движение её губ: — Ты же не думаешь, что из благодарности… — она терялась от жара его дыхания. — Да, я чуть не умерла, но с ума ещё не сошла. И я ни за что не соглашусь на… — Сейчас это было бы пошло, — прошептал он, прерывая поток слабых «нет». — И не похоже на тебя. — Это ты говоришь мне про пошлости? Ты? Самый озабоченный из всех, кого я знаю… Гермиона перевела дыхание, умоляя Мерлина и Господа бога, чтобы Драко не поцеловал её. Но он и не пытался, ловя в полутьме сладость волнения: — Ты тоже меня извини, — любому слову есть своё время. — Я не должен был… — Он не пялился в разрез пиджака, не ухмылялся, он смотрел почти искренне, и это разоружало. Гермиона молчала, сознавая, что не хочет никаких извинений, словно они дико бессмысленны. Потому что будили не только воспоминания, но и желания: — Не сейчас, — обронила она, не ощущая — слыша стук своего сердца. — Я не должен был целовать… твою грудь, — голос его стал мягким, как лунный свет. — Пока ты сама не попросишь. Гермиона на мгновенье прониклась раскаянием, но Малфой легко вернул её на грешную землю: — Стоило подождать… минут пять. — Ты неисправим! — взорвалась она и сжала палочку. Взмахнула ей, и деревья будто расступились. — А я предупреждал. Да и красота твоей груди сильнее рассудка… — А можем мы перестать говорить о моей груди? — Гермиона чувствовала, как пылают уши. — Запретный лес не курорт, или забыл? Драко покачал головой и широко улыбнулся. Он продефилировал мимо зубастой герани, клацнувшей вслед непрошенной парочке, но зацепил корягу, и раздался треск разрываемой штанины: — Твои проделки? — шутя поинтересовался он, радуясь, что они не рухнули в сырую траву. — Что плохого в словах: у тебя красивая грудь? Ты же не обижаешься, когда хвалят твои мозги, в чём разница? — Не замолчишь — наколдую типун. А лучше — два! — Так-то ты со спасителем… — Драко стал подозревать, что победа над акромантулом лишила его самосохранения. — Нет, чтоб вспомнить про левитацию, — издеваясь, упрекнул он, — и прекратить эксплуатировать ни в чём не повинного волшебника. И за что?! Потому что его, несчастного, соблазнила твоя грудь. — Мне кажется, или ты напрашиваешься? — а по сути, пытаешься отвлечь от плохих мыслей. От боли. От яда в её крови. — Я же просила не говорить о моей… — она только приоткрыла рот, как: — Ты просила о невозможном. Вместо того, чтобы пререкаться, может, просто признаешь, что я умею говорить комплименты, а уж если речь идёт о твоей… — Опусти меня, — строго перебила Гермиона. — Живо. — Приказной тон? — Драко не послушался, а лишь крепче прижал её к себе. Он уставал, силы иссякали, но командовать им — верх наглости. — И что, с Поттером такое срабатывает? — Я не стану говорить с тобой о Гарри! — Она дёрнулась. Безуспешно. — Тогда поговорим о тебе: смущать тебя — одно удовольствие. — Несвоевременное удовольствие порождает неудовольствие, не слышал? — Гермиона упёрлась руками в его грудь. — Не слышал, но уже чувствую, — он зашептал: — А ты не слишком упорствуешь? Ведь это значит, что я тебе нравлюсь. Ну, теперь давай, ври про научную работу, про то, что сотрёшь меня в порошок, так положено, — он любовался её игривыми веснушками, даже толком не различая их. — Опусти меня, или… — Сначала признай, что я прав! В Малфое Малфой не унимался. Вместо уступки она отбрыкнулась, вскинула подбородок, выгнулась, началась возня, «ого» и «ага», «нравлюсь», «ни чуточки!», мелкие тычки, Драко потерял равновесие, и оба свалились на землю, как два увальня. На секунду-две воцарилась тишина, они уставились друг на друга с шипением и упрёком и вдруг… рассмеялись, как ни в чём не бывало. — Не донёс, — констатировал Драко, отряхиваясь. И, поднявшись, протянул Грейнджер руку: — Что, досталось тебе сегодня? — И это тоже переживу. — Гермиона всего миг колебалась, нащупала палочку и приняла помощь. — Сделай одолжение, — выпрямившись, она тряхнула копною волос, — никогда больше не бери меня на руки. — За такими обещаниями только к Поттеру, — щегольнул Малфой, — а мне отсутствие воспитания не позволяет! — Ты в самом деле считаешь, что меня это волнует? — Гермиона поводила больной ногой. — Никаких рук — не шучу! — Уверена? — Она кивнула. — Но учти, что сейчас ты или обопрёшься на меня, или я продолжу смущать тебя до самого Хогвартса, — пригрозил Драко. — И дорога покажется тебе о-очень долгой. — Опять шантаж? Малфой пожал плечами: мол, иначе никак. Она попыталась переступить, сморщилась, ущипнула себя чуть ниже повязки и со вздохом выпалила: — То есть если я соглашусь, ты замолчишь? Никаких пошлостей, провокаций, никаких твоих выходок? Теперь он кивнул. — Договорились! — удивительно, но Грейнджер поверила ему. Ведь под всеми его словами вдруг проступила забота. И понимание, что пора перестать себя вести как… …настоящий дурак. Через несколько минут они, сбиваясь с шага, добрели до опушки у края Запретного леса. Подошли к скромной деревянной хижине, и Гермиона постучала в дверь. — Кто там? — раздался в ответ грозный голос лесничего. — Хагрид, это я, Гермиона. Впусти нас, пожалуйста, — негромко попросила она. Дверь приоткрылась, и ночные гости увидели длинную неряшливую бороду, гриву спутанных волос, почти закрывающую лицо, и два больших чёрных глаза, блеснувших беспокойством. Огромные ладони мелькнули в проёме, показалась высоченная фигура, и Драко невольно поморщился, не представляя, что Троица нашла в олухе кроме детской наивности и дикого вида. — Малфой… Гермиона… — удивлённо произнёс он, распахивая дверь настежь. — Что вы здесь делаете? Он сдвинул пышные брови. — Гуляем, — «в обнимку» с Грейнджер раздражённо ответил Драко. — Что случилось? — ещё раз спросил великан и отошёл в сторону. Но Малфой молча проследовал внутрь и усадил спутницу на огромную кровать. — Меня укусил акромантул, — призналась Гермиона и, опережая следующий возглас, добавила: — Но я в порядке. Вроде бы… — Вроде — это как? — переспросил Хагрид. — По-моему… э-э-э… чего-то не то говоришь, — он уставился на перевязанную ногу. — Лихорадки нет, — Гермиона коснулась палочкой лба, будто проверяя, — да и тело всё чувствует, — Драко же оно чувствовало. И радовалось, зараза! — Я приняла меры. Только у тебя есть что-нибудь от ожогов? Должно быть! Ведь магические твари не гномы. — Ожогов? — лесничий заохал. — Яд паука… того ж… чуть не забыл… боится огня, — он с осуждением покосился на Малфоя. — Я всегда говорю, что наша Гермиона умнее многих, — Хагрид пригладил косматую бороду. — А с чего он напал на тебя? Спутал с кем? — С едой, — пробубнил Драко. — Не заметно? — он закипал. Но любитель опасных тварей будто оглох. Он запричитал: — После того, как Гарри… победил… ну, ты знаешь… паучат выжило только двое. Сиротки они теперь. Вот и прячутся в Запретному лесу, как мой Арагошек. Один у этого… Дремотного озера, другой — в Бурой чаще. Кормлю их, покуда не разговаривают. Малыши ещё… Дерутся меж собой. «Малыши?!» — Драко взвыл. И осклабился. Так и тянуло ляпнуть, что теперь малышом стало меньше. — Не надо было, — нескладный лесничий развернулся, зацепил локтем кувшин на столе, и тот, упав, разлетелся на кусочки. — Ночью того… соваться к нему… без меня, — огромные ноги великана прошлись по осколкам, раздражая слух глиняным треском. — Видят они и так плохо, да ещё заклятьем, кажись, чьим-то задело. Вы не… — Хагрид, помоги нам, — перевела тему Гермиона. — Не говори никому, что мы были в… — она зарделась. — Никому! Даже Гарри. — Это, наверно, неправильно, — проворчал великан. — Но я же твой друг… — И всегда им будешь, Хагрид! Прошу тебя, — умоляла Гермиона. Лесничий встал и принялся что-то искать на полках. — Я прихвачу кое-что с огорода, — сказал он и вышел. Когда Малфой с Гермионой снова остались одни, она не удержалась: — Не говори Хагриду, что ты… ты убил… — А когда я с ним разговаривал? — отбрыкнулся Драко. — Я посижу с тобой, пока… — он качнул головой, — этот не вернётся. А дальше без меня, Грейнджер. — Извини, — тихо прибавила она, — я совсем не подумала. Ты ведь устал. — Нам обоим надо поспать. Дверь открылась. Драко встал, смерил Гермиону взглядом и вышел. — Вот, возьми. Это поможет, — начал Хагрид, протягивая ей лекарство. — Я знаю… ты опять… того… правила нарушаешь. Опасно это. Очень. Гарри это не понравится. И мне не нравится. Ты же наш друг! Он вежливо отвернулся, позволив Гермионе воспользоваться волшебной мазью. Подбросил дров под котёл и погладил крепко спящего Клыка: — И ты поспи, Гермиона. Потом что-нибудь придумаем. — Спасибо, Хагрид. За то, что ни о чём не расспрашиваешь. Понимаешь, я не могу всего объяснить. Но не потому, что я не доверяю! Просто это не моя тайна. Прости… — Обещай, что больше без меня… — громыхал великан, — в лес… — он вздохнул и продолжил: — Без меня опасно! Грейнджер виновато кивнула в ответ, сознавая, что с обещаниями всегда непросто. — Ну вот и хорошо, — успокоился Хагрид. — Так нельзя! Я знаю, ты умная — самая умная! — но Гарри мне не простит… Я и сам себя не прощу, если с тобой что случится. Но ты ж погляди… — его большие чёрные глаза блеснули в полутьме, — ты и без него сделала невозможное. — Когда? — удивлённо спросила она, вновь накладывая повязку. Нога, о Мерлин, чуть-чуть поутихла. — Что я сделала? — Приручила нашего дракончика, — бросил он и замолчал, заметив, как смутилась Гермиона. — Всё, не слушай меня. Отдыхай… Всё. А она предпочла не думать ни о чём, прилечь, закрыв глаза, и… провалиться в сон. Потому что утро вечера мудренее. _____________________________________ * Огневица — волшебная змейка, которая заводится в магическом огне, если надолго оставить его без присмотра. Яйца огневицы ярко-красного цвета, от них пышет невыносимым жаром. Если их немедленно не найти и не заморозить соответствующим заклинанием, начнётся пожар. Замороженные яйца огневицы используют при приготовлении Феликс Фелицис.