Темное наследие

На следующий день, около одиннадцати, Драко ждал Грейнджер у кромки Запретного леса, полный решимости и сомнений. Весенняя ночь выдалась на удивление чистой и безветренной, небо пестрило мириадами звёзд, окна Хогвартса гасли, а тьма покрывалом спускалась на плечи, пока треск и шорох, доносящиеся из чащи, пробегали мурашками по спине. Казалось, деревья вдруг ожили, овладели легилименцией и пытались донести до безумца всю опасность его намерений. Бродить после отбоя — одно, а искать себе неприятностей — другое, даже если ищешь ты эти неприятности в компании с Главным старостой. Главной зазнайкой Англии. И главной проблемой месяца, от тёплых веснушек которой тоже мурашки по коже. Приятные такие… Обжигающие пах. Из леса донеслось что-то гулкое, похожее на цокот, и Драко решил: лучше бы он временно оглох, потому как воображение уже нарисовало не моноцероса, несущегося впотьмах, а стадо громамонтов, мечтающего подбросить его на своих взрывоопасных рогах. Страх и возбуждение, будто адское варево, наполнили Малфоя почти до самых краёв. И перемешались настолько сильно, что разобрать, чего сейчас больше — страха или возбуждения — он не мог. То, что поиски единорога отнюдь не весело, понятно без всяких книг. А то, чем чреваты игры с Грейнджер — без всяких подсказок: Боли от метки не избежать. Ну и пусть!.. Кое-кто наверняка надаёт ему сотни пощёчин — и это в лучшем случае. Но Драко нужен был рог... А последствия к драклам собачьим! От спутанных мыслей Малфоя отвлекло приближение Гермионы. Не отвлекло — заворожило: копна тёмных волос, словно в лунной пыли, отливала серебром, и пряди манили своей мягкостью; точёные ноги казались непозволительно длинными, и лёгкая поступь будила воображение; кожа светилась безупречностью, а аура невинности взывала к смирению, как хренова единорога! Но палочка в её руке заставила отбросить страх и прочую ерунду и сосредоточиться на плане. Нацепив какие-то джинсы, светлую блузку и лёгкий джемпер с эмблемой факультета, Грейнджер не обманула его ожиданий. — Нескучной ночи, — скрывая волнение, Драко широко улыбнулся. — Смотрю, пеньюар ты решила припасти для меня? — Ты прямо сейчас собираешься в него облачиться? Я бы с радостью, но просто не знаю, как ты относишься к розовому, — без заминки выдала Гермиона, всматриваясь в черноту чащи. — Вдруг пойдёшь пятнами или истерику закатишь… — Узнаю Грейнджер: ставишь диагнозы почём зря. Если тебя это заводит, могу и в розовый, и в горошек… Пеньюарчик с собой? — Нет, отложила на будущее. Такая ошибка с моей стороны… — с притворством пожаловалась Гермиона, шепнула «Люмос максима» и разогнала зловещие тени, ползущие по деревьям. — Зато я взяла достаточно терпения, чтобы не реагировать на твои номера. Доброй ночи, Малфой, и шуруй в лес! Пока нас не хватились, — любезности кончились. Она указала на тонкую тропу, мелькнувшую в свете палочки. — Проявлю манеры: только после дам, — Драко, шутя, чуть склонился в поклоне: — Шуруйте сами, мисс Грейнджер. Подвиги ждут! Гермиона фыркнула и ринулась в чащу, а Малфой — в карман за палочкой, негромко, но заявив: — Вы забыли телохранителя, отчаянная вы наша! — Так шевели ногами! — обернувшись, скомандовала она и шаг не сбавила. — Нам нужно на север, на берег Сонного озера. Надо же единорогам пить. — Какие познания!.. — съёрничал Драко и, проклиная подлые мурашки и приказы Грейнджер, вступил на запретную территорию. Он едва поспевал за лохматым «вождём», потому что ноги плохо его слушались. Нет, они двигались и не заплетались, но шли навстречу судьбе без всякого энтузиазма. Голос — и тот почти изменял ему, превратившись в занудный вой: — А ты в курсе, что единорога невозможно усыпить ни магией, ни зельем? — Вижу, что вечер в библиотеке пошёл тебе на пользу. — Гермиона ойкнула, оступившись, и, ухватившись за ветки, помянула недобрым словом пень. Трухлявый и низкий, тот выскочил будто из-под земли. — А ещё единороги чувствуют яды и пить отравленную воду ни за что не станут. Полезное качество, правда? Ещё бы!.. В борьбе с Реддлом — особенно. Запретный лес наступал, трещал и ухал, тропинка терялась в его глубине, мрак следовал по пятам, и Драко почему-то вспомнил о метке — о том зле, что она несла. Чтобы отвлечься, он поделился детскими страхами: — Знаешь, когда мне было лет семь, я не сомневался, что, выпив из Сонного озера, можно проспать до глубоких седин! — Глупости!.. — махнула рукой Гермиона. — Озеро зовут Сонным за тихие берега и спокойную воду. Там даже рыба не водится. Так что столетняя дрёма тебе не грозит. — Эй!.. Мне уже не семь! — взбрыкнул Драко, отпихивая ногами сучья. — И не беги, будто за тобой гонятся. Я не страшнее местных чудовищ. Переломаешь конечности, и мне придётся тащить тебя до самого Хогвартса, ведь вправлять кости я как-то плохо умею. — Твоя забота обо мне просто впечатляет! — съязвила Гермиона, уклонившись от нечто, довольно похожего на летучую мышь. — Не путай эгоизм и благие намерения... К тому же, нести девушку на руках я согласен лишь до кровати. — Он почти поравнялся с Грейнджер, мог потрогать её вздорные локоны, но обгонять не спешил: — И раз уж речь зашла о кровати, надеюсь, ты выспалась, потому что задачка нам предстоит не из лёгких. Это я привык к ночным подвигам, а вот… — Ты опять за своё, да? — возмущённо перебила Гермиона, направив полоску света прямо в бледное лицо. — Ты вообще о чём-нибудь другом способен поговорить?! То есть не о сексе. — А потише нельзя? — с упрёком спросил Драко, уворачиваясь и от допроса, и от палочки. — Запретный лес не курорт! — А то я не в курсе… — едко подметила Гермиона, изучая мох на деревьях. — Напоминаю, что именно мне предстоит стать наживкой, а не тебе! — Не наживкой, а приманкой. Не находишь, что звучит не так кровожадно? И, Грейнджер, раз мы не у стен Хогвартса, предлагаю меньше болтать, пока нас не съели. До Сонного озера где-то с полчаса. Или, возможно, чуть больше… Драко знал, опасность волшебного леса в том, что иногда он морочит людям головы: растягиваясь, сжимаясь, обрастая прорехами, как дырявый носок. Можно плутать часами и очутиться совсем не там, где мечтал. — Тебе-то откуда знать? — удивилась Гермиона. — Прочёл или донёс кто? Из слизеринцев. Из тех, кто рванул к Волдеморту при первой возможности. — Увы, не угадала. Прогулка по местным тропинкам — шикарный способ спрятаться от Гринграсс, — без выкрутасов ответил Драко, отгоняя магией и мотыльков, и летающих кровососов. — С каких пор ты от неё бегаешь? — бездумно поинтересовалась Гермиона, на всякий случай приглушив свет от палочки. — Надо же было чем-то заниматься почти весь год!.. И пока ты зубрила Заклинания, я методично испытывал себя на то, как далеко могу зайти. Конечно, не по ночам, но нервы такие прогулки тоже щекочут. Он замешкался и перешагнул через смоляное пятно, очень напоминающее кляксу. — Как-то это на тебя не похоже, — не удержалась Гермиона и, наступив на что-то липкое, сошла с тропы. Точнее, с её подобия. — Думаешь, всё про всех знаешь? — Драко саркастично усмехнулся. — После войны я вроде изгоя, — заключил он и ощутил, как ветка царапнула его по лицу. Да, лес кусается. — Это неправда! — неуверенно возразила Гермиона. — Врёшь и не краснеешь… Да ты растёшь, Грейнджер! Но вообще-то меня это не трогает. И прекращаем трещать, ради Мерлина: распугаем всех единорогов. В подтверждение его слов лес встрепенулся, хлопот чьих-то крыльев разнёсся по воздуху и через секунды перерос в дикое шипение. Кроны загудели, зашелестели, серый пух закружил у земли, поднялась пыль, и ночные гости невольно замерли. Их палочки погасли. Малфой и Грейнджер, окутанные тьмой, вслушивались в шорохи, ловили далёкие звуки и пытались оценить положение, не глядя друг на друга. Странно, но вернуться и не приходило им в голову! Как только немного стихло, Гермиона сделала первый шаг, Драко — полшага, оба выдохнули, но неожиданно… раздался призывный вой: Тягучий животный плач. — Должно быть, это Лесная кошка, — тихо-тихо предположила она, но невольно отступила, чуть не зацепив плечом товарища по несчастью. — Птичка такая, — её пальцы едва-едва коснулись его пальцев и… задержались. — Размером со слона? — уточнил Драко, чувствуя тепло её касаний, жжение в метке и мелкую дрожь, уже ласкающую его затылок. Страх и без того неприятен. Лазутчики оба пялились в чащу, не сходя с места, и почти не моргали, наложив на себя Обет молчания. Похоже, даже страх порою разумен. А их пальцы всё сказали за них, позволив оказаться так близко… Но дальше произошло то, что никто в здравом уме не смог бы никогда объяснить: Малфой взял Грейнджер за руку и... ...та осталась в его ладони. Не дёрнулась и на миг. Гермиона снова сделала шаг, не оглядываясь, и увлекла Драко за собой, не замечая леса с его опасностями, не замечая даже запретной близости, словно рядом старый друг, а не хитрый обманщик. Он шепнул «Тсс-с» и послушно поплёлся следом, высматривая в темноте горящие глаза, а быть может, и острые клыки. Крепче сжал палочку. Вытерпев минут пять змеиное жало, беснующееся под кожей, он высвободил руку и сунул её в карман. Но если и возникла неловкость, то Грейнджер виду не подала. Будто ничего не произошло, снова устремилась в глубокую чащу. Никто не считал, но они крались меж деревьев не так чтобы долго, не проронив ни слова: не от страха перед обитателями — перед собой. И Гермионе, и Драко понравилось чувствовать друг друга, а не спорить; не колоться и не заваливать фактами. И это, увы, не входило в планы. — Надеюсь, ты не пользовалась духами и прочей фигнёй. Вообще я не против, но… — он замолчал, потому как вековые поросли будто исчезли, Чары помех — тоже, и Сонное озеро проступило из черноты. Его гладкая, как стекло, поверхность словно покрылась льдом: ни ряби, ни всплеска. Лес здесь застыл, почти онемел, оберегая покой волшебной воды даже от себя самого. Он лишь чуть расступился, пропуская гостей вперёд — как живой, любуясь своим отражением в сонном зеркале. В отблесках звёзд. — Я не идиотка. Всё понимаю, — насуплено пробормотала Гермиона, ступая по мокрой траве. — Какие мы сегодня обидчивые! — протянул Малфой, теперь не боясь, а наслаждаясь магией леса. — Чувствую, ночка будет ещё та… Давай, выбирай место. То есть ствол, — довольным тоном предложил он. — Какой из них тебя впечатляет? Размером побольше? Но Гермиона оставила его пошлость без внимания и решительно направилась к молодому дереву дракона. — Интересный выбор среди такого разнообразия, тебе не кажется? — подметил Драко и не удержался от старой темы: — Питаешь слабость к драконам? И к их стволам, разумеется! — Господи, ты, наверное, болен… — удручённо выдала она. — Просто находка для Фрейда, будь он жив. — Не представляю, что за Фрейд, но выбор сам за себя говорит. И я не болен, а наблюдателен! — Вообще-то, Малфой, это весьма редкое дерево. Оно растёт тысячи лет и не имеет годичных колец, а его смола… — Красная, как кровь у дракона, — перебил Драко. — Я знаю. Взмах палочки — и несколько «ран» на стволе подтвердили его слова. — Без спектакля не мог? — упрекнула Гермиона. — Ты как слизеринец должен был оценить выбор: это особенное дерево для особенного испытания. И всё!.. Кончай свои глупости! — Ой, не лги хотя бы себе, — Драко растянулся в улыбке. — Не подскажешь, как по-латыни дерево дракона — «Drасаena draco»? — издевался он. — Направь свою палочку и хватит болтать! — рассердилась Гермиона, прислоняясь к дереву, как агнец на заклании. Драко не стал разглагольствовать на этот счёт, опустил руку в карман пиджака, и оттуда показался конец обычной толстой верёвки, каната. — Ты что?.. — с недоумением от происходящего спросила Гермиона. — Ты собираешься привязать меня… этим? Сам? Инкарцеро чем не угодило? — Во-первых, так интереснее. Во-вторых, приятнее. И, в-третьих, логичнее. Собственные усилия и бла-бла-бла… Возражения есть? — И как ты умудрился это в карман уместить! Не отвечай, неважно. Ещё сюрпризы имеются? — Только кинжал. На всякий случай, — ответил Драко, когда уже полностью извлёк верёвку. — На какой такой всякий случай? — Гермиона заволновалась. — А Запретный лес не курорт! — схитрил Малфой, подошёл ближе и вытянул руку: — Моя очередь забрать палочку, чтоб не натворить чего ненароком. Я жду!.. Удивительно, но Грейнджер послушалась. Ради Живой воды, а точнее, научной работы такая и к инферналам сунется! — Не беспокойся, я специалист по узлам и верёвкам. Расслабься, — он нагнулся к её ушку: — Я буду нежен. — Дурак! — как-то само вырвалось. Шумно выдохнув, Гермиона позволила Драко начать. Первые секунды она избегала наблюдать за процессом, но чем больше пеньковых нитей обвивало её, тем подозрительнее становилась физиономия Малфоя, и тем пристальнее она изучала свой капкан. Странное, не слишком ровное переплетение наталкивало на мысль, что специалист из него не ах. Либо он слишком боится пережать отдельные части тела, либо… — Долго ещё? — нервничая, поинтересовалась «приманка». — Почти закончил. Это тебе не книжки читать! А ты знаешь, что с древнегреческого название дерева переводится как «самка дракона», — он усмехнулся, поймав возмущённый взгляд жертвы. — Знаю: дурак!.. Потерпи немного, не хочу сплоховать. — Не понимаю, зачем всё так усложнять? Это же чисто символический ритуал! Но ты явно увлёкся. Заканчивай. Мне не нравится, как ты на меня смотришь! — И как же я на тебя смотрю? — Как?.. — Гермиона подбирала слова поприличнее. — Плотоядно! — нашлась она. — А тому есть причина. Сгибом указательного пальца Драко приподнял её лицо за подбородок и продолжил: — Твоя беспомощность. Там, у озера, ты казалась такой же… Но застала меня врасплох. — (Гермиона негодовала: вот зачем возвращаться к колючей теме?) — И ты меня обманула… Малфой, медленно склоняясь к полуоткрытым губам и не дав себе передумать, как оглушил: — Но я всё ещё хочу тебя поцеловать. Разве это преступление? — Почти, — едва дыша, обронила она. — Я же привязана к… Гермиона не договорила, потому что его дурацкие губы припали к её губам. Припали — и завладели. Опоили лаской. Заразили молчанием. Разбили все мысли. Ведь она, как дура, ответила! Он не целовал её, выдыхая дикое напряжение — он крал удовольствие наглыми губами. Малфой дважды украл её благоразумие, обнажив преступную слабость. Он украл Гермиону у самой себя и... сбежал. Потому что оборвал их поцелуй, упиваясь: — Я знал, Выручай-комната не случайность! Омела не врёт. — Ты — самовлюблённый… — Гермиона сбивалась, — нахальный… Беспардонный… — Дурак, я помню. — Конечно, дурак. Тебе давно пора спрятаться, а ты… губы распускаешь! Она уже пожалела, что позволила себе забыть об истинной цели. Прислушалась к горе-бабочкам и поцеловала наглого идиота! «Дура, дура, дура и есть!» — Пора не пора, но это ещё не всё… Последний штрих! Проверив своё «произведение» на прочность, Драко вынул кинжал из ножен и дал «наживке» насладиться догадкой. — Всё верно, без этого никак, — он склонился к её лицу: — Прости меня, но я должен… — Что? — испуганно спросила Гермиона, хотя в душе уже знала ответ. — Не смей!.. Только попробуй!.. Малфой, ты пожалеешь, я не шучу! Но тот не слушал её. Не желал: — Понимаешь, я не могу надеяться, что некоторые сведения абсолютно неважны. Сама сказала, второго шанса может не быть, — он приподнял край джемпера. Бесцеремонно рванул блузу из джинсов. — Если хочешь, закрой глаза. — Я тебя уничтожу, — процедила Гермиона. Драко качал головой: — Ты даже не представляешь, как мне нужен этот единорог. Во-первых, я заранее извинился, а во-вторых… Потом я позволю облачить себя даже в розовое! И, ей-Мерлин, пахнешь ты соблазнительно. — Я тебе руки переломаю! — не унималась она, пытаясь растянуть верёвки. Тщетно. Ведь их словно приклеило к стволу, и чем?.. Кровавой смолой — киноварью из «сердца» драцены. Малфой — подлец! — не для красного словца полоснул дерево. Как сейчас — край джемпера. — Прошу… — снизошла Гермиона. Она не видела иного выхода: — Драко, не надо… — А ты покраснела, и твой аромат стал сильнее, — шепнул он, и остриё раскроило одежду, зацепив и свитер, и блузку. Малфой рассёк их до самой груди, открыто наслаждаясь содеянным, оголяя невинное тело: оно казалось серебряным в свете Луны и восхитительным под нескромными мыслями. Гермиона жмурилась, а фигляр не мог, даже если б хотел: он разодрал её шмотки до самого горла, не испытывая никаких угрызений совести. — Не переживай ты так… — вырвалось у Драко. — Думаешь, я ни разу в жизни груди не видел? — добавил он, стянув тряпки с плеч и поднося лезвие к бюстгальтеру. — Пожалуйста, — она почти взмолилась. Её сердце готово было выпрыгнуть: стучало в пальцах, в висках, меж бёдер. Потому что Малфой уничтожил последнюю преграду: — Чёрт, Грейнджер… За такую грудь многие убили бы. Теперь ты привлечёшь не единорога, а целый табун. Только знаешь, если в течение часа он не появится, придётся попробовать ещё раз, иначе ты замёрзнешь. Ну, или конечности онемеют. Лишь разгорячённому телу не холодно… — Заткнись! Я… — Гермиона замолчала, и была явно в бешенстве. Смесь стыда и возбуждения, бессилия и злобы терзала, рвала на части, заставляя ненавидеть и Малфоя, и себя. Ненавидеть и не переставать гореть под его взглядом: — Пошёл вон! За деревья… Хватит меня рассматривать! — Ты это с закрытыми глазами заметила? — Твоё дыхание тебя выдаёт, извращенец! — Я — ценитель, не извращенец!.. Но сейчас твоя невинность в полной безопасности. Грейнджер смело открыла глаза и уставилась в нахальное лицо: — Тронешь меня хоть пальцем — и проживёшь как хорёк до конца своих дней! — Угрозы? — Вали!.. Или я тебя прокляну! — Это плохая шутка, — буркнул он и решил, что хватит с него острых ощущений. План важнее! Не прошло и пяти минут, как лес показал свою волшебную силу. Драко едва успел спрятаться, затаиться, как вдалеке зашагал рысью искрящийся благородным светом единорог, ведомый то ли жаждой, то ли чем-то неосязаемым: Древней легендой. Необыкновенно красивое грациозное создание всем своим видом олицетворяло магию и свободолюбивый нрав. Кипенно-белый круп словно покрылся снегом, а рог — золотым песком. Жеребец почти летел над землёй — такой невесомой смотрелась поступь, и Сонное озеро светилось ярче, чем прежде. Должно быть, сама Луна спустилась с небес на землю. С замиранием сердца Драко следил за тем, как единорог медленно подходит к полуобнажённой Гермионе — всё ближе и ближе, излучая угрозу и осторожность. Сочетание в нём беззащитности и опасности действительно поражало. Почувствовав нечистые мысли, тот может проткнуть охотника, как нож — масло. Драко испытал первобытный страх, дёрнулся, а единорог сделал последний шаг своими крепкими и стройными ногами, согнул длинную шею с роскошной солнечной гривой и склонил голову прямо к груди Гермионы. Жеребец, как и Малфой, заворожённый, не двигался и внимал стуку бешено бьющегося непорочного сердца. От животного исходило сияние, отгоняя тьму Запретного леса. Само присутствие единорога дарило мир и спокойствие, наверное, всем, кто его видел, а кто чувствовал — без сомнения. И причинить вред такому существу: чистому, нежному, как дитя, — воистину преступление. Рука Драко дрожала. Как и он сам. Ноги подкашивались. Что, если он промахнётся? Если очернит это чудесное создание? Просто коснувшись его своей подлой, проклятой рукой — меткой, её плащом смерти. Целую минуту Драко убеждал себя, что он — Малфой. Что важно, кто он внутри — не снаружи. Что раскаяние значит больше, чем прошлое… Да и выбора не было. Он и не заметил, как подошёл к животному совсем близко. Занёс руку и, отгоняя мурашки, опустил ладонь на загривок. Погладил, на секунду прикрыв глаза, ощущая, как сердце таранит грудь; как поёт душа, сознавая, что клеймо Волдеморта так и не коснулось его. Единорог лениво фыркнул, и всё ещё ласкал своей гривой красоту Гермионы. Драко снова погладил животное по его крепкому торсу, ощущая адский стыд за то, что ему придётся сделать в следующее мгновение: Подняв волшебную палочку, он невербально бросил заклятье, и кончик витого рога откололся с радужным всплеском. Позолоченный обломок упал точно к ногам Гермионы, а единорог, будто не замечая вероломства, как одурманенный, прикрыл веки и, казалось… …заснул? Драко, не веря, отступил, и вдруг волшебное создание очнулось, попятилось, встало на дыбы, заставив Малфоя отшатнуться, и ускакало прочь, унося во тьму свою необъяснимую магию. — Ничего более прекрасного в жизни не видел, — с восхищением произнёс Драко, в забытьи поднимая отломанный рог. — И более возбуждающего, кстати, тоже. Грейнджер не издала ни звука, наверное, ещё не придя в себя от прикосновений магического создания, а Малфой, выпрямляясь, скользил трепетным взглядом по её телу — всё выше и выше, пока не задержался на неровно дышащей девичьей груди. Покрытая искушением, непокрытая по сути, она влекла своей мягкостью. Звала золотым теплом, до сих пор струящимся по её округлости шёлковым блеском. Драко гнал и гнал от себя жадную мысль, а Гермиона будто проснулась от цвета серых бездонных глаз, наводнённых лёгким безумием: — Малфой, нет, — стараясь переломить ситуацию, протянула она. — Я не единорог, да. И почти сознаю, что мне достанется, — выдохнул он. — Тогда не смотри… Так. — Ничего не могу с собой поделать, — Драко тяжело сглотнул. — Боюсь, тебе не понять, что я чувствую, — его лицо уже в дюйме от её совершенства… — И тебе не понять. Драко, нет! — прикрикнула Гермиона, пытаясь отрезвить их обоих. — Но я ничего… никогда… так сильно не желал. В следующий миг он припал губами к обнажённой коже, к зыбкой груди, закружил по её вершине, по ареолу, слизывая нежность и дрожь. Он очертил пальцами подъём, он отдался соблазну, удерживая на языке пьяный вкус. Драко Малфой позволил себе смелость, ловя непокорность. Он потерял тихое «да-а», ощущая, что Гермиона не бежит от ласки. Он не хотел останавливаться, даже понимая, что перешёл черту и расплата уже неминуема. Но эти сладкие мгновения того стоили! Каждая секунда. Каждый её не слетевший стон. Вдох и выдох, жаром горящий на его губах. Боль от метки растекалась такой же палящей кровью, возвращая к реальности. Боль и только она разбудила в нём подобие сожаления. С трудом оторвавшись, он молча положил рог в карман, достал кинжал, сбросил пиджак и стал расстёгивать рубашку. — Не тронь меня! — тяжело дыша, решительно предупредила Гермиона. — Или я не знаю, что с тобой сделаю. — Но ты же замёрзла. Я лишь согрею тебя и не более. Человеческое тепло сейчас лучше всего, а я слишком распалён. — Просто развяжи! — затребовала она. — Не будь последним мерзавцем. Удивительно, но он услышал: перестал раздеваться, не забыл про Очищающее и разрезал верёвки. Как только пенька упала к её ногам, он с согласием принял хлёсткую пощёчину (первую?) и всё же отступил, внушая себе, что боли вкупе с совестью вполне достаточно. В качестве наказания, естественно. Драко наблюдал, как Грейнджер стягивает с плеч обрывки одежды: — Репаро здесь не поможет, увы, — с немагическими повреждениями магия не работала. Он протянул свой пиджак: — И это тоже часть моих извинений. — Засунь их знаешь куда! Невежливо, но объяснимо. Несмотря на это, Гермиона вырвала из рук дорогое, но не слишком успешное «извинение». Прижимая пиджак к груди, она просто пылала от возмущения: — Ты… настоящий… — Мерзавец, да, — заключил Драко с полувиноватым видом. И вот этот полувид, полуулыбка, самодовольство лишили остатков благоразумия. Разозлённая Гермиона тут же ударила его коленом в пах. Малфой резко согнулся, шипя, выругался и схватился за ушибленное место рукой с крайней мукой и возмущением. Боль не от метки, а от собственного бесстыдства нарастала и нарастала, пока в какой-то момент не решила «Хватит с него!», и Драко смог наконец выцедить: — Ты свихнулась?! Это же… больно! — Очень надеюсь, — съязвила Гермиона, натягивая злосчастный пиджак. (Не бродить же почти голой! Или в несчастных тряпочках.) — А теперь отдай мне мою палочку, живо! Или я потеряю остатки терпения. Драко, наполовину скрючившись, протянул Грейнджер палочку: — А что, там ещё и осталось?! Чёрт возьми, я же был возбуждён! Это вредительство! — Думать надо головой, а не тем, что ниже, — она выхватила свою палочку. — Я тебя предупреждала. Всё, я ухожу! Наше сотрудничество подошло к концу, дальше — без меня! Справляйся, как хочешь, мне всё равно. — Но… — Что «но»? Что у тебя за понятия такие?! Хоть какие-то границы дозволенного должны быть! Я тебе не подружка! Прощай, Малфой, — она резко развернулась и зашагала прочь. Драко пытался подыскать нужные слова, способные достучаться до Гермионы, но понимал, что сейчас положение его практически безнадёжно. — И держись от меня подальше! — обернувшись, она взмахнула копною волнистых волос. — Стой, чёрт возьми!.. Не мастер я говорить о любви, — услышала она вслед. Остановилась и повернулась, лишь бы снова взглянуть в хитрое, без признаков морали лицо. Гермиона кляла себя и жаждала продолжения. — В этом у каждого свой язык, так уж вышло, — добавил он, топчась на месте. — И пусть я не умею заботиться о ком-то, кроме себя… Пусть могу похвалить, лишь язвя… даже навешать лапшу на уши… я, Грейнджер, не последний мерзавец. Я не прочь солгать, если нужно, — Драко на шаг приблизился, но она отступила, — и я потакаю своим желаниям! Но скрываю чувства, как ты — свои страхи. Да, ты не без ума от меня, я же не Поттер, ты часто меня злишь, что не новость… Ты живешь по своим правилам, как каждый из нас. Но главное, ты не должна уходить, потому что мой язык тебе непонятен. Дай время! Малфой рискнул и снова шагнул навстречу, однако она, казалось, ждала этого… Ждала и не поддавалась: — На что?.. Нет, так нельзя! Важны не слова, а поступки. Только ты всё делаешь по-своему, ты хитришь, и это безнравственно. В любви главное — согласие. Взаимное желание. А ты слышишь лишь себя! Всё кончено. — Скажи, глядя в глаза, что тебе было противно. Со мной… — Что?.. — негромко спросила она. — Я не хочу тебя терять, тебе это нужно услышать? Просто ответь: было… противно? — Гермиона качала головой и признаваться не собиралась. — Почему же так сложно сказать, что тебе со мной хорошо? Сложно, да, но тебе нравится! Целовать меня тоже. Мне вот нравится целовать тебя. Даже слишком! Гермиона как ожила и прежде, чем сбежать от любви, отрубила: — Потому что это ничего не меняет. Ты сделал то, что сделал. Сейчас я зла на тебя и не знаю, чего хочу. И ещё… — она мрачнела под гнётом собственных мыслей: — Я не могу тебе верить. — А когда ты мне верила? — спорил Малфой. — Но это нам не мешало. — Нет никаких «нас»! Никогда не было. Я хочу вернуться… — к друзьям, ясно без слов. — Без тебя. — Но сейчас нам нельзя разделяться! Мы перебудили своими криками половину Запретного леса. Давай я провожу тебя до ворот, а дальше делай, что хочешь. — Я не нуждаюсь в твоей заботе. Ты сам сказал, не умеешь. Я давно справляюсь сама, не маленькая. И, Малфой, предупреждаю: последуешь за мной, вырублю более основательно! — Ну, вперёд! — огрызнулся он и принялся воевать с пуговицами. Стоять с голым торсом уже надоело. Как и спорить с упрямицами. Драко наблюдал краем глаза, как она удаляется, как тьма поглощает её поникшие плечи, как отбивает шаги её своенравный характер. Наблюдал и не злился. Ведь Грейнджер права, он ублажал своё «я», и глупо отворачиваться от последствий. Но как только силуэт стал едва различимым, решил, что не намерен слушать какие-то там угрозы! Сама мысль, чем чреваты прогулки в одиночестве, велела отправиться за Главной проблемой. А тот факт, что единорог, возможно, сбежал от её наготы, почувствовав опасность, заставил ускорить шаг. И вдруг Драко услышал слабый вскрик… «Гермиона», — шепнуло прозрение. Малфой бежал так сильно, как только мог, но через несколько секунд обнаружил лишь волшебную палочку и след на траве, оставленный её телом. Которое, несомненно, волокли по земле, влево от тропы, ведущей к Сонному озеру. Сомнения исчезли, когда он вспомнил, как трясся от этого места Роули. По его словам, нора плотоядного хищника находилась совсем рядом, и безжалостная тварь утащила не столько Грейнджер, сколько надежду на спасение. Страх потерять и её, и Гермиону оказался сильнее страха за собственную жизнь. Тем более, что без Живой воды она уже потеряна. Так какая разница: сейчас или позже? Для Драко это абсолютно не имело значения.