Солнце в волосах

ㅤПальцы тянут один конец запылившегося шнурка — знакомый с раннего детства зайчик выныривает из своей норки, — затем ослабляют объятия тугой шнуровки. Коричневые ботиночки неслышно касаются пола в углу прихожей дома Блайтов. Ноги в белых носочках беззвучно несут свою хозяйку по незалаченным доскам, чувствуют годовые кольца и каждый изъян в древесине, чувствуют стыки прохладного дерева и кое-где контрастно-тёплые квадраты, нагретые озорными солнечными зайчиками. ㅤЭнн сжимает повлажневшей ладонью ручку плетёной корзины, с края которой свисают крошечные бутоны маленького букетика подснежников, расцветших случайными поцелуями внезапно пришедшей в Авонлею весны. Девочка идёт неспешно, каждый свой визит слушая взволнованные барабаны юной души где-то в груди, и на секунду замирает у самого порога, неловко поправляет косы с повязанной на них праздничной лентой, что подарила ей Марилла, и привычно одергивает подол нового голубого платья. ㅤМарилла, кивая, охотно верит, что причина в длинных худых ногах Энн, которая рада скрыть их за ровной строчкой пониже, и отчего-то совсем не замечает красивой ленты в рыжих волосах девочки. Женщина собирает в корзину книги, еду и лекарства для Гилберта, заболевшего почти сразу после похорон отца. Прячет на дне шоколад. Прячет взгляд. Прячет неуместную улыбку. ㅤИногда ей кажется, что Энн верит в свои объяснения даже больше, чем в то, что работница в доме Блайтов может и не справиться с болезнью мальчика в одиночку; что Марилла слишком занята, чтобы самой отнести корзину; что у неё вчера болела спина, а сегодня разыгралась мигрень. Энн уже не нужно причин, чтобы пойти — только причина, чтобы остаться, но Марилла каждый раз забывает её придумать, прячет неуместную улыбку и собирает корзину. ㅤЭнн делает последний шаг и входит в комнату, дыхание знакомо замирает на несколько секунд, но выдоха не слышно — лишь тихое и отчаянное «Гилберт?» срывается с побледневших губ, когда Энн видит сиротливо убранную постель в углу пустой спальни, тут же скрывшуюся за пеленой нежданных слёз. ㅤЭнн не чувствует, как слабеют ноги, и думает, что простила бы всё, только бы он, исхудавший и слабый, вновь оказался на прежнем месте. Она чуть слышно шмыгает носом и моргает часто-часто, но слезинки неумолимо срываются с ресниц. ㅤ— Всё ещё жив, к твоему сожалению, — раздается у самого уха насмешливый голос. ㅤИ Энн вздрагивает. Корзина выскальзывает из рук и падает на пол, завалившись на бок. Подснежники беспомощно рассыпаются, оказываются прижатыми тяжёлыми книгами. Пара баночек слишком долго катится к противоположной стене в мёртвой тишине. ㅤ— Вчера доктор разрешил мне выходить на короткие прогулки, — объясняет Гилберт, всё ещё улыбаясь. ㅤЕму не жаль склянку, разбившуюся под ногами, и не жаль себя, когда Энн, развернувшись, отчаянно колотит его по плечам худыми руками, и всхлипывает, и что-то тараторит, и слух его выхватывает несколько неосторожно брошенных слов. ㅤГилберт какое-то время принимает постепенно ослабевающие удары кулачков, молча слушает каждое ругательство, на которое только способна Энн, а потом заключает трясущееся тело в объятия. Трётся носом о рыжую макушку и чувствует, как Энн прижимается в ответ. Обманчивая весенняя прохлада сменяется тёплым сбивчивым дыханием в шею. ㅤГде-то на своей кухне перепачкавшаяся в муке Марилла точно знает, что этой весной зацветут случайными поцелуями внезапно пришедшей в Авонлею весны не только подснежники.