— Don’t play with me.
Ханилустовская Чара — та, что с душой каменной, на самом деле — ужасная грешница. Сколько в её постели побывало и мужиков, и баб — не сосчитать. Однако, один никак не желал её покидать, и как бы смешно это не было, это был и всегда оставался оригинальный Ласт!Чара. Да-да, тот, что ходит в откровенном латексном костюмчике, с коротким топом, отделённом от штанов, но очень длинными рукавами, закрывающими всю кожу, кроме плеч. Он всегда называл свою альтернативу-Хани Медди — нежно, полушёпотом каждый раз произнося это имя-кличку с огромнейшим удовольствием. Медди же знала, что так близкий ей Ласт — Кори, и из её уст эта кличка иногда произносилась даже с неким проклятием в стонах, пока оба трахались. Мёд и цветок кориандра. Как мило, не правда ли? И сейчас, трогая себя за обнаженную грудь без особого интереса, Медди-Чара смотрела на свои скрещенные ноги пустым взглядом. Кори чуть щурится, обняв её со спины — он не любит игнор по отношению к нему, особенно когда парень возбуждён, а его постоянная партнерша по сексу сейчас в этом не заинтересована. Положив свои ладони поверх её кистей, он убрал руки Медди и притянул девушку к себе, шепча на мягкое и бледное ушко Хани-Чары: — Эй, в сексе нет такого понятия, как думать, детка. Особенно о высоких скелетах, любящих слишком слабых для этого мира роботов, — у девушки расширяются глаза, и она с удивлением посмотрела на Кори, массирующего небольшую грудь Медди-Чары с ухмылкой и явно недовольным взглядом. — Ну же, милая, он никогда не станет твоим, Чара. Этому скелету нужна любовь, которой у тебя никогда и не было. Мы отражения друг друга, и эти мелкие детали в виде пола, истории, души… Чушь, полнейшая чушь, — Кори проводит зубами по белоснежной коже, усмехаясь, — потому что мы одно и тоже — шлюхи, готовые за секс сделать всё что угодно. Куснув девушку за плечо, Ласт услышал тихое шипение и похотливо облизнулся, впиваясь в шею, ключицы, руки — этому парню было абсолютно наплевать, где оставлять кровоточащие следы — и приговаривал, тихо и безумно смеясь на тихие вдохи-выдохи Медди и стоны боли сквозь зубы: — Ну же, зови своего «принца», самовлюблённая милашка. Или всё же будешь любить себя? Резкий выдох стал Кори-Чаре ответом, когда Медди полностью насадилась на его член. Закрыв глаза, девушка прерывисто дышала, не в силах произнести ни слова; приподнявшись, она снова села, царапая до крови кожу на ногах своей альтернативы, довольно ухмыляющегося сейчас. — Умница, — парень резко сжимает белоснежную грудь, и Медди-Чара равно выдыхает, а затем Кори начинает жёстко трахать её, держа запястья девушки за спиной — Медди остаётся только стонать, ненавидя себя абсолютно за всё. Как она докатилась до такого? До той ловушки, когда не можешь кому-то признаться, что любишь его, ибо тот занят уже кем-то другим? Ах да. Точно.***
Два года назад. «Знаете, мы вынуждены отказаться от вас. Нашёлся более хороший работник, чем вы…» «Мы не можем взять на работу вас… » «Простите, у нас…» Оправдания, чёртовы оправдания, надоевшие Чаре до безумия. Её отец пытается найти работу и прокормить семью, пока мать по двенадцать часов, а то и по двадцать старается продать как можно больше этой пахучей травы, по ошибке названной людьми таким словом, как «цветы». А сама кашляет, подхватывая очередную простуду или ещё чего похуже, заставляя дочь волноваться за неё. Чара хочет, чтобы её сестра, умершая буквально год назад от спида, никогда бы не уходила из жизни. Брат, что всегда оставался здесь, улетел далеко за границу, оборвав все связи и никак не помогая семье — однако, девочка надеется на то, что он хотя бы скучает по ней так же, как и она по нему. Пожалуй, если бы девочка могла, она бы умерла вместо своей старшей сестры. Мать Чары скосила болезнь через месяц, когда она сидела вместе с отцом в больнице, уча значения цветов для матери, дабы поддержать её своими успехами в изучении викторианского. Просто врач вышел из палаты, сказав одну-единственную фразу, подкосившую всю будущую жизнь Чары: «Мы сожалеем, но ваша жена скончалась, мистер…» Кажется, в тот момент у девчонки окончательно выбилась земля из-под ног, как и у её отца, которому придётся теперь кормить не только себя, но и дочь. Без поддержки жены и старшего сына… I’m moving on, I’m getting paid***
Стон, вдох-выдох, снова стон. Ласт! Чара властен, и трахается точно так же — резко, быстро, не давая возможности даже сменить позы, оставляет засосы везде, где только можно, но никогда не бывает нежен и этому парню всегда мало. Чертовски мало этих ощущений, этой девушки, всегда готовой утолить его желания — или же просто не умеющей отказывать. Кори нужно больше наслаждения, и поэтому он просто наклоняется к тумбочке с секс-игрушками, выходя из ослабленной Медди, и берёт вибратор. Чара, лежащая на кровати, только слабо усмехается — её альтер-эго просто ненасытная и похотливая тварь, не умеющая останавливаться. Ахнув, когда вибратор заработал, Медди закрыла глаза, представляя милого её душе Папайруса, такого настойчивого в своём желании любить той самой любовью в сказках о прекрасных принцессах… …что забыла даже о реальности, где Кориандр, или же Ласт! Чара буквально втрахивал девушку в матрас, с наслаждением слушая охрипший от криков голос. Вздох-выдох, стон, резкий выдох. Забываясь, желая простой любви, которой никогда не достигнуть; а объятий и ласки её Папайруса — только в заветных мечтах. …Когда Андерласт Чара уйдёт, оставив обессиленную Медди-Чару, всю в поту, последняя просто уткнётся носом в матрас и заплачет, сдаться. Вот какая судьба ей уготована — синяки, укусы от «дрочки» и жизнь полнейшей шлюхи. И пусть даже если Маффет придёт гладить по голове девушку, она всё равно не прекратит рыдать — Папайрус слишком любит Меттатона, и даже если Чара признается, она станет ему обузой. — Ну всё, успокойся, милая, — фиолетовые руки нежно кладут голову Чары на колени Маффет, виновато смотрящую на ту, что за два года проживания у паучихи так и не привыкла к роли шлюхи. Хотя женщина и не настаивала — пусть живёт и просто так, но Чара всегда оставалась непреклонной и при этом очень податливой. Маффет мягко улыбнулась. — Чара, я всё понимаю, но если тебе не нравится, ты можешь жить просто так… Со мной… И если хочешь помогать, то будешь работать с бумагами… Только пожалуйста, не заставляй себя заниматься тем, что ты не хочешь делать. Чара открывает глаза, смотря в тёмные, паучьи, и понимает: она не сможет. Физически не может прекратить свой личный ад в виде жизни шлюхи, ибо тогда ей каждую ночь будут сниться, как она признаётся любимому скелету или же «влажные» фантазии, где девушку спасает её личный принц. Что ж, она никогда не будет довольна, трахаясь с клиентами, но больше ни в жизнь не пожалуется Маффет или кому-нибудь ещё.***
Вскоре, когда в Подземелье упала Фриск, Чара будто почувствовала её прибытие. Схватившись за ткань тёмного топа с алым сердцем, она переоделась в обычный зелёный свитер с открытыми плечами и коричневые шорты, побежав к Лодочнику и на ходу одевая тёплые сапоги — Сноудин всегда оставался очень холодным и снежным. К сожалению, Чара смогла увидеть ещё одного человека в Подземелье только через три перезапуска. Но не жалела, так как не помнила ничего, как и остальные, кроме Санса, и возможно, Альфис. Когда девушка упала перед Фриск, только что вышедшей из Руин, обняв её и уткнувшись лицом в живот, рыдая — Решительная очень удивилась, не зная, как реагировать. Чара же, вскоре встав и достойно поднимая голову, несильно сжала ладонь пятнадцатилетней девчушки и прошептала: — Прошу меня простить, но… Я так обрадовалась, что в Подземелье есть ещё один человек, что… Фриск поняла. Обняв Чару, Фриск похлопала по её спине, и та всхлипнула, закрывая почти что безжизненные карие глаза. Медди так давно не чувствовала человеческого тепла. — Как не можете? Но мне надо кормить дочь! — Мужчина сжал трубку, поджав губы. Со дня смерти его жены прошла неделя, и он отчаянно искал работу. Чара же сидела с мрачным и задумчивым лицом, читая книгу для начинающего флориста. — Послушайте… «Смотри, Чарри! Это лилии, — тёплая, женская рука опускается на хрупкое детское плечо, указывая рукой на прекрасные цветы. — У них полно значений, но самое моё любимое — „надежда“. И именно поэтому, даря тебе Лилию, я говорю, что ты моя надежда, солнышко.» Её мать никогда не называла Чару по имени. Только ласковое «Чарри» или ещё какое-нибудь милое прозвище. Девочку это устраивало, и сейчас она, уже как семь дней не слышавшая нежного и приятного на слух для неё «Чарри», могла лишь лить слёзы по ночам в подушку, не высыпаясь. Отец Чары тоже не высыпался, уходя на всякие подработки ночами, дабы его дочь могла себе позволить еду и одежду, а он — оплатить счета. А ещё, Чара не могла уже как три дня ходить в школу — постоянное «сдохни», «исчезни» от одноклассников порядком надоело, да и начало снится в кошмарах, где её брат обвинял в смерти матери Чару. Хотя девчушка подозревала, что тому вообще наплевать — старший брат никогда со времени отъезда не звонил ни ей, ни отцу. Что ж, ей плевать тогда и на него. Чара и Фриск быстро сдружились — в мире, где тебя может трахнуть без разрешения любая тварь, приходится быстро находить себе союзников. Особенно тех, кто в случае опасности может не дать тебя в обиду, прикинувшись твоим содержателем. Роззи, покачивающийся на руке у Фриск, не сразу начал доверять Чаре, но когда та, жертвуя собой, не дала его в обиду насильников — он поверил. После нескольких перезапусков, которые Чара, как ни странно, начала запоминать, к ним присоединился Санс — тот ещё тип, славящийся некой популярностью в баре Гриллби, который даже баром язык не поворачивался назвать — настоящий стриптиз-клуб. Санс, впрочем, не спешил особенно защищать ни девочек, ни цветок, но по крайней мере, в Сноудине «сестёр» никто не смел трогать — и это радовало их вместе с Роззи. Бид-Лэй — зайчишка с братом на поводке — приютила у себя Чару дома после того, как она несколько месяцев пожила у Ториэль вместе с Фриск. Бидди являлась очень милой и гостеприимной, что не могло не радовать бывшую шлюху дома Маффет. Казалось бы, живи да радуйся — жизнь сплошная малина. Одно не давало Чаре быть счастливой по-настоящему — кошмары о прошлом, где она убегает на гору, крича о своей бесполезности, а отец пытается остановить её или же сны о Папайрусе, то любящего девушку безумно, то ненавидящего до скрежета зубов. Страхи, преследующие девушку во снах, не давали спокойно жить, заставляя просыпаться по ночам с криками и беспокоить младшего брата Бид-Лэй, Генри. Он всегда приходил, когда Чара дрожала, смотря испуганно на десятилетнего зайчонка, и держась за шею. Генри просто садился рядом, разговаривая с девушкой о чём-то отвлечённом, и та засыпала, успокаиваясь. Вскоре, Кори снова пришёл. Он не сразу нашёл Медди, но когда обнаружил — та уже имела союзника на стороне. Сомнительного, но хоть какого-то. Чаре надоело быть игрушкой в руках ненасытного кориандра. Санс берёт серебристый медальон, сжимая такую же цепь меж пальцев, и вытягивает руку вперёд. Ласт! Чара шарахается — однажды он уже видел это украшение, и не желал сталкиваться с ним снова, скалясь и шипя, как напуганная кошка. — Говорил же — не вмешивайся в историю этой вселенной, чёртова Похоть. — Санс выдыхает, прикрывая левый глаз, где медленно угасает белый зрачок. — Порть лишь своих — мы уже сломанные игрушки, но ты продолжаешь ломать одну из нас. — Я… — Кори пытается что-то сказать, однако скелет резко обрывает его: — Обойдешься без последнего слова. Медди, давай, твоя очередь. Чара резко толкает Кори в прореху меж мирами, шипя: — Даже не заигрывай со мной, ублюдок. Кори-Чара довольно усмехается, шепча достаточно громко для того, чтобы его альтер-эго услышала и в её глазах бы загорелся огонёк ненависти, всецело обожаемый им: — Ты уже моя, детка. Растлённая девчонка в лапах Похоти. Даже твой «невинный» Папайрус знает, как сладка она на вкус. Tryna take back what you say to meDrippin' so wet with the Pérignon
По моему телу до сих пор скатываются капли Перигнона,
I am not the type to admit I’m on
Я не из тех, кто оглашает свою готовность к чему-либо.
How could I lie when we sip so strong?
Но как, по-твоему, я могла лгать, будучи настолько пьяной?
Hasley — Don’t Play.