Москва — Йокогама

Профессиональный снайпер способен несколько суток провести без движения, полностью сосредоточившись на задании. В эти долгие часы он обычно придумывает связь между собой и жертвой, полноценный сценарий знакомства или даже совместной жизни, чтобы ощутить единение с ней, проникнуть в ход её мыслей. Довольно сложный и трудоёмкий процесс, который Чехов считал бесполезной тратой душевных сил и времени. Вместо сентиментальных фантазий он хладнокровно и чётко размышлял о путях отступления, слабых точках на человеческом теле и гонораре, спрятанном в надёжном месте. Деньги грели его затёкшее в ожидании тело намного сильнее, чем проигрываемые в голове картинки жаркого секса. Некоторые, ходили слухи, спасались от скуки именно таким образом. Цель сошла с поезда и отправилась в центр города. Самая удобная точка обзора там — четвёртый этаж недостроенного дома. Время 12:46, ветер пять метров в секунду, влажность семьдесят процентов, снег. Чехов убрал телефон в карман и в этот момент почувствовал ладонью вибрацию. Ему пришло сообщение. Дисплей вспыхнул синим экраном смерти, на котором вылезла карикатурная крысиная морда. Нахмурившись, Чехов нашёл цель в ожидаемом месте — Достоевский стоял возле ларька с горячим кофе, одной рукой держал стаканчик, второй набирал что-то на своём телефоне. Рябое некрасивое лицо Чехова перекосило. Он поджал губы, швырнул одноразовый мобильник в гору строительного мусора, сложил винтовку и бросился к выходу — но там его уже ждали. — Сдал-таки, крыса, — процедил сквозь зубы Чехов, глядя исподлобья на Лермонтова. — В отличие от тебя, я не бежал с поля боя, — он окинул запакованное в дублёнку тело Чехова презрительным взглядом, — как крыса. Чехов людей не любил — он их боялся. Не умел общаться, разговаривать, терпеть не мог шумные сборища и компании, где все от него чего-то ждали и хотели. В его разных глазах — левый наполовину скрывался веком из-за врождённого дефекта — плескалась чистая паника. Чехов торопливо вспоминал план побега, не понимая, каким образом его вычислили. С таким грохотом раньше он задания не проваливал. — Не волнуйся, он тебе ничего не сделает, — дружелюбно сказал Лермонтов, вынимая из портсигара с собаками сигарету. Чехов помнил эту вещицу ещё по Афганистану. Со временем Лермонтов ни капли не изменился, даже седых волос не прибавилось. — Лучше включи мозги и подумай, стоит ли имя твоего заказчика тех денег, что он тебе дал. Думал Чехов недолго; когда цель появилась в проёме, он криво ухмыльнулся и проскрипел: — Жизнь мне дороже. Я скажу, кто тебя заказал. Достоевский, который и так это знал, изобразил на лице попеременно шок, удивление и признательность. Небрежно кивнул Гончарову — тот мягко забрал из рук Чехова винтовку, намекнув лёгким сотрясением стен, что шутить с ним не стоит, — и сел прямо на перевёрнутое жестяное ведро. — Рассказывайте, Антон Павлович. Я вас внимательно слушаю. Вблизи он выглядел слишком молодым, слишком неопасным, но Чехов по опыту знал, насколько бывает обманчива внешность. Вжав голову в плечи и замотав лицо шарфом, он скрестил руки на груди и начал говорить. — Предоплату вы взяли? — наконец уточнил Достоевский. — Отлично. Я дам вам в пять раз больше, если впредь станете выполнять только мои заказы. — А если нет? — сухо спросил Чехов. Достоевский молча щёлкнул пальцами. Здание содрогнулось, кирпичи рванули в разные стороны, пытаясь побороть цемент и сложиться во что-то новое. Дирижировавший всей этой какофонией франт с длиннющими волосами безмятежно улыбался и казался Чехову ещё более безумным, чем его хозяин. Чёрный кот сидел в проёме окна и деловито умывался. — Понял. Всё сделаю, как нужно. — И не сбежишь, — с ленцой вставил Лермонтов, вызвав у Чехова приступ острой головной боли. — Не сбегу, — неохотно пообещал он. *** Гроза разразилась к вечеру, с громом, молниями и ледяным дождём, который смыл весь снег с дорог и обнажил остовы грязи и старых пакетов. Перешагивая через лужи, Достоевский неумолимо настигал свою жертву — так можно было написать, если бы жертва уже не лежала в морге, качественно и давно мёртвая. — Это не я, — на всякий случай предупредил Чехов. — Но пульса нет. Они стояли все впятером над трупом, промокшие до нитки и злые. Лермонтов тряс пачку с сигаретами, Гончаров отжимал волосы, Чехов барабанил по мутному стеклу, глядя на бесконечные потоки грязной воды. Стихия заперла их в городском морге, и если Достоевский хотел вынести отсюда тело своего несостоявшегося убийцы, то мог забыть об этом нелепом желании. С мертвеца спрос небольшой, мёртвыми только стены и подпирать. Они не разговаривают. — А вот это вы зря, — вдруг бросил в пустоту Достоевский, — я знаю, кто способен поднять мёртвого и заставить плясать под свою дудку. Но он ждёт нас в конце пути, да и глупо отрывать занятого человека от дел, когда перед нами совсем не труп. — За идиота меня не держи, — огрызнулся Чехов, — по-твоему, я трупов никогда не видел? — Видели, — миролюбиво согласился Достоевский. — Просто этот славный человек очень талантливо изображает мёртвого. Любой бы ошибся. Наклонившись к покойнику, он ласково прошептал: — Встань, если не хочешь, чтобы я по-настоящему тебя убил. «Труп» моментально ожил: мужчина средних лет с козлиной бородкой и волевым подбородком сел и окатил Достоевского полным ненависти взглядом. Тот был в полном восторге. — Спасибо. Вы меня спасли от глупой сцены, — искренне поблагодарил он. — А теперь, будьте добры, объясните, чем я вам так неприятен. Бунин Иван Алексеевич просьбу выполнил. Рассказ его длился минут десять, за которые Лермонтов успел выкурить две сигареты, Гончаров — заплести волосы в косу, а Чехов, к своему удивлению, нарисовать на стекле усмехающуюся рожицу, чего за ним никогда не водилось. Из рассказа следовало, что причин ненавидеть Достоевского у Бунина было предостаточно, но на убийство толкнуло почти личное: Достоевский возомнил себя богом, и Бунин попытался восстановить справедливость. — Жаль тебя, — вздохнул Чехов, когда возмущение Бунина иссякло. — Господин Маркиз Букишон. Добавил он это явно для Бунина лично: лицо того разгладилось, исчезла злая складка между бровей. Поправив простыню, которой его укрыли работники морга, Бунин лёг обратно и закрыл глаза. — Умер, — констатировал Достоевский минутой спустя. — Удивительная способность, этот «Господин из Сан-Франциско»... Надо распорядиться, чтобы его похоронили во Франции. Вы придёте на похороны, Антон Павлович? — Нет, — хмуро бросил тот, — я не скорблю по заказчикам. Достоевский сделал вид, что поверил.