Москва — Йокогама

Виски во фляжке осталось всего на один глоток. Чёрт. Хороший был виски. Скамейка в парке зимой — не самое удобное место для сна, но Лермонтову не из чего было выбирать. Он вернулся из Чечни с простреленной ногой и контузией, и конечно его в Пятигорске никто не ждал, кроме голубей на вокзале и старого парка, усыпанного снегом и замёрзшими окурками. Выдыхая вместе с дымом в стылый воздух алкоголь, Лермонтов думал, что такими темпами не напьётся до беспамятства, а если не пить, то и спать на скамейке невозможно. Ещё он думал о том, что судьба — сука, и не стоило четыре года назад драться с этим уродом Мартыновым. Усы он под горцев стриг, щёголь! Видел бы он хоть раз в глаза горцев, тогда Лермонтов попридержал бы язык и насмешки, но упрямец даже не думал прекращать изображать из себя важную птицу. Слово за слово — и случилась драка, а отец Мартынова оказался не из последних людей в военной сфере. Смешно об этом говорить, но Лермонтов в тот момент был слишком зол, чтобы оспаривать решение суда и тем более отказываться от принудительной ссылки на фронт. После Кавказа ему было плевать, с кем сражаться, всё равно итог один — много трупов и единственный выживший. Виски обжёг горло и комом стёк в желудок. Хорошо. Ещё полчаса можно греться, а затем придётся искать крышу над головой. В Бога Лермонтов не верил, потому обходил церкви стороной, а вот очаровать хорошенькую девочку и напроситься к ней на ночь вполне мог. Против старинного мундира, пережившего не одну войну, и томных чёрных глаз мало кто имел защиту. — Хорошая ночь, не правда ли? — человек появился в пустом парке неожиданно. На скамейку запрыгнул чёрный кот и потёрся о руку Лермонтова, в то время как незнакомец невозмутимо продолжил: — Не хотите работать на меня, Михаил Юрьевич? — Откуда знаешь моё имя? — ощерился Лермонтов. Такого рода всезнайки не вызывали доверия. — Я многое о вас знаю, дорогой друг. И дам вам шанс узнать получше меня. А пока что предлагаю вам службу, ночлег и еду. Чем не повод согласиться? Странный парень, подумал Лермонтов, странный и опасный. Людей со способностями в России всегда хватало, и каждый обладал обаянием, харизмой, пугающим или привлекательным магнетизмом. Инстинкты требовали бежать от незнакомца прочь, не оглядываясь, но Лермонтов никогда не слыл трусом, и скорее прострелил бы себе руку, чем убежал посреди разговора. — Допустим, я соглашусь, — осторожно сказал он. — Что ты потребуешь взамен? — Всего лишь информацию, — улыбнулся незнакомец. — Информацию о том, где находится некто по фамилии Чехов. Я нашёл тебя, найду и его. Просто нужно время. Не выдержав, Лермонтов расхохотался. — Быстрее уж его пуля найдёт твою слишком умную голову! Мы были сослуживцами... когда-то. Я слышал, что ему заказали какого-то Зубоскалова... Не тебя ли? Тогда будь осторожен. Чехов никогда не промахивается и не отзывает заказ, если взял предоплату. Зубоскалов — разумеется, это всего лишь псевдоним, но Лермонтову он показался забавным, — кивнул, принимая к сведению услышанное. Склонил голову на бок. Мелкий снег падал на его грязные волосы, не скрытые шапкой, и то таял, то застревал, превращаясь в перхоть. Лермонтов одной затяжкой прикончил сигарету и встал. — Мне нужно знать, кто ты на самом деле? — Сомневаюсь. Просто следуйте приказам и будьте верны мне как самому себе. — Погоди, я ещё не согласился! — возмутился Лермонтов и достал из потайного кармана мундира старую монетку. Золото давно стёрлось сотней прикосновений, открывая блестящую медь и латунь. Двуглавый орёл хищно расправил крылья. Погрев монету своим дыханием, Лермонтов объявил: — Если выпадет орёл, я тебя граблю и прячу тело вон в том сугробе, — сугроб внушал уважение, и Зубоскалов, кем бы он ни был, одобрительно моргнул. — Если решка — ты просто уходишь, а я остаюсь, словно мы никогда не встречались. — А если встанет ребром, то пойдете со мной? — ухмыльнулся Зубоскалов. — Да вы фаталист. — Есть немного, — не стал спорить Лермонтов и подбросил монетку. Она сверкнула острыми гранями, перевернулась трижды в воздухе и упала на мёрзлый асфальт. Ребром.