Ритуал

      Над Киркволлом загораются огни. Окна золотятся светом лучин, факелы горят в руках стражников, которые нет-нет да заглядывают в эльфинаж, чтобы убедиться, что в этом темном и унылом месте все так же уныло и темно. Мерриль слышала, в эльфинаже порой случаются нападения бандитов, хотя и не совсем поняла, на кого можно здесь нападать: у эльфов ни медяка нет по рваным карманам, да и принято здесь на ночь закрывать все ставни. На окне Мерриль теплится свеча.       А Киркволл горит золотом теплых звезд. Ночь похожа на стареющую аристократку, которая сильно пудрит лицо, чтобы сгладить все морщины и рытвины, и чернит брови — подчеркивает оставшуюся красоту. Так и темнота скрывает огрехи-грехи, грязь и мусор, тени бродяг, грабителей и нищих, чтобы озолотить Верхний город и прекрасную церковь сотнями огней. Полная луна заглядывает в окно: она и сама как оплывшая свеча в свете собственного огонька. Мерриль сидит у окна и вглядывается в черноту неба. Неясное смутное волнение ее не покидает. Сон не идет.       Ветер звенит железом крыш, откуда-то доносится пение, откуда-то — крик, но потом все стихает — лишь для того, чтобы новый неожиданный звук пронзил темноту. Воздух здесь непривычный, неприятный, душный даже в прохладу, как будто на город постоянно надвигается дождь. Свеча догорает, и Мерриль с любопытством наблюдает, как растекается воск. Его полупрозрачные тяжелые капли застывают холмами вокруг башни-свечи, и это напоминает сам Киркволл с крепостью наместника, только в миниатюре.       Мерриль покорена Киркволлом.       Все звуки и голоса, все рокоты и звоны, ночные тени и пестрые толпы горожан, ленты, украшающие венадаль, прилавки торговцев, лепнина на фасадах поместий, церковные витражи — все это для Мерриль ново, страшно и любопытно. Ей хочется узнать, как далеко тянутся городские стены, прорастает ли сквозь мостовую трава, не жарко ли городской страже в доспехах и почему наместник постоянно такой унылый. Хочется видеть, ощущать и обязательно потрогать. Хочется испытать всю полноту чувств.       Прошло полтора месяца с тех пор, как Мерриль с легким сердцем покинула клан. Выбор она сделала давно, и теперь скорее бы совсем покинула Вольную марку — даже путешествие на корабле бы перетерпела! — чем вернулась к долийцам.       Эльфинаж неуютный, жестокий и сумрачный, но нет холода и жестокости для того, кто не желает их принимать. Которую ночь подряд Мерриль распахивает окно и долго сидит рядом со свечой, думая о том, как хорошо ей, как легко дышится, когда позади оставлены советы-заветы Маретари, недобрые взгляды эльфов из клана, условности и ограничения, когда впереди так много неизведанного света.       В бессонные ночи хорошо вспоминать, но ворошить прошлое Мерриль не любит и старается думать только о настоящем — будущее слишком смутно, чтобы строить планы. За несколько минут успевает она подумать сначала про Хоука — молодого насмешливого мага с глазами голубыми, как две водяные капли, которого она случайно порой называла именем его брата; потом и про Карвера, который на ее путаницу в именах то ворчал, то скрипел зубами невероятно забавно; наконец — про то, как гуляла по Верхнему городу с мотком веревки Варрика, и хоть сама не заблудилась, спасибо за то гному, умудрилась совершенно ее запутать. От воспоминания о том, какими круглыми глазами обитатели Верхнего города наблюдали за ней, Мерриль краснеет до кончиков ушей и с минуту не может думать ни о чем больше, кроме них. Горит-горит свеча.       А сейчас пора спать, ведь завтра… или уже сегодня? Наступила ли полночь? Из эльфинажа не слышно боя городских часов. Завтра должна отправиться из Киркволла экспедиция на Глубинные тропы — та, что во главе с Хоуком, Варриком и его смешным противным братцем.       Мерриль этого дня ждала с приятным волнением. Она еще ни разу не заговаривала с Хоуком про эту экспедицию, но надеялась, что ее выразительный молящий взгляд скажет больше, чем слова. «Возьми меня с собой!» — упрашивала она взглядом. И даже когда Хоук обсуждал с кем-то грядущее путешествие, а Мерриль оказывалась рядом, она от стеснительности и боязни показаться слишком назойливой не могла открыть рот, но смотрела на мага так, будто в первый раз видела, глазами огромными, как у олененка, с немой фразой: «Ну возьми же меня с собой!».       Она никогда прежде не была на Глубинных тропах. Ей говорили, опасно, страшно, ей говорили — но Мерриль как и не слышала, все неизученное ее тянуло, как магнитом, а в светлых снах снились неистоптанные дороги. Да и не могла бы она вытерпеть муку прозябания в эльфинаже, пока Хоук, ставший ей за полтора месяца дорогим и преданным другом, продирался бы в подземельях сквозь ловушки порождений тьмы. Мерриль устало склоняет голову на плечо. Полузакрытыми глазами горящая свеча видится как маленькое солнце.       Мерриль думает о том, как сладко, спокойно и славно было бы путешествовать по Глубинным тропам всей пестрой и разношерстной компанией друзей Хоука, по им одним ведомым причинам собравшихся вокруг него, как мотыльки прилетают на огонек. Пусть опасность висит над головами, а темнота сгущается в обрушенных пещерах: легенды говорят, в такие минуты что-то новое и восхитительное можно открыть в себе, а порой и в том, кто рядом. Быть может, Фенрис перестанет отворачиваться спиной, едва почувствует на себе любопытный взгляд Мерриль — «проклятой ведьмы крови»; Андерс не будет больше нет-нет да слегка задевать Фенриса боевым заклинанием; Авелин взглянет на Андерса по-новому, не как на одержимого мага, представляющего возможную опасность, но как на человека с чуть печальным взглядом и такой светлой улыбкой; Изабелла перестанет подначивать и провоцировать Авелин, стоит той оказаться в поле ее зрения; ну, а Варрик… а Варрик про все это напишет удивительную историю и будет ее рассказывать веселыми вечерами в «Висельнике».       С каждым днем будет лучше и теплей. Если бы только Хоук взял ее с собой!..       Мерриль знает, что завтра утром он обязательно заглянет. Она угостит его закаменевшим печеньем, полученным от торговки в обмен на найденные в закоулках Нижнего города драные сапоги. И будет долго сидеть и смотреть в глаза, потому что так и не решится задать вопрос — едва открывает рот, как начинает жутко краснеть и смущаться. Придет ли он попрощаться… или позвать с собой?       С такой мыслью Мерриль… хотела бы она заснуть с этой мыслью, но сон не идет.       Когда золотисто-розовое рассветное небо светлеет и голубеет, раздается стук в незапертую дверь. «Открыто!» — негромко и слегка хрипло после долго молчания произносит Мерриль. Она даже не уверена, что ее услышали. Тело замирает в приятной полудремотной истоме, но разум все так же не хочет спать.       — Если все так же не будешь закрывать дверь, — Хоук с любопытством оглядывает небольшую комнатку, заваленную и заставленную предметами неясного назначения, притащенными Мерриль для украшения ее незатейливого жилища, — ночью тебя будут навещать комары, мошки и бандиты. К тому же… ты что, всю ночь не спала? Снова?