***
Каждый из нас проходит по мостам жизни, сжигая их за собой и унося в памяти запах дыма и горечь слез.
Алексей Пехов «Пересмешник»
***
Ruelle — Until We Go Down
***
— Ты чего делаешь?
Хрипло. Чертовски хрипло — Лидия сама шарахается от своего голоса (тише-тише-тише) и только сейчас осознаёт, что она, блять, находится в считанных сантиметрах от лица Стилински.
Где же твои хвалёные гордость и презрение, Мартин? В какую задницу ты их засунула?
— Знаешь, рыжая, — он усмехается, так непривычно, по-доброму и
по-родному, что резко перехотелось дышать. — То что хотел. Действительно хотел. Прямо как тогда. Ты помнишь?
Вспышка. Воспоминания толстым комом застревают где-то в глотке (разрывают четырёхкамерное на ёбаные частицы, и внутри впервые нету чувства неправильности).
Его пальцы помнили ее.
Его губы помнили ее.
И хотелось ещё — беспрерывно, пока не надоест: кусать, целовать, касаться (раздевайся, раздевайся, раздевайся) — прижимать к стене и чувствовать запах зелёных яблок, который чертовски въедается в ноздри, пока руки оставляют багровые пятна на фарфоровой поверхности кожи (пока рыжая язва уверенно ходила по его солнечному сплетению лунной походкой — женственно, грациозно, по-кошачьи; почти убийственно).
И осознание этого приходит совершенно внезапно: получается, словно в дешёвых недоснятых ситкомах для американских семей в 90-е — и дрожь к коленках, и в лицо словно выливают тонн несколько воды, ледяной — на них обоих.
(чёрное с чёрным — из нас будет хороший плюс).
— Да… Я помню.
Лидия никогда не думала, что ей что-нибудь нужно и важно, кроме хрустящего малахита купюр и кредиток — в паре дюймов от кромки фальшивого снега, сухих волос и шипучих коктейлей (Молотов с водкой; или джин-тоник с мёдом) — верно, малышке никогда не хватало внимания, когда её папочку забрал русоволосый дьявол на чёрном тонированном джипе. Киллер, кажется.
Бум.
Вот оно.
— Киллер… — Изо рта непроизвольно вырывается шёпот. Нервный, судорожный — и от понимания происходящего четырёхкамерное с громким ухом летит куда-то к ебеням. — Он здесь. Стайлз, он здесь!
— Кто здесь, Лидия?
Непонимающе. Он с недоумением смотрит на рыжую, и, кажется, пытается успокоить. Он бы хотел обнять её (не моральные принципы, конечно, но хоть что-то) — только внезапно залетевшая в окно граната мешает это сделать.
Взрыв — и она даже не успевает подумать о проёбаных (в сотый раз) пари, неоновых абсентах, плейлистах из песен Lana Del Rey (записках в школьных локерах и вяжущих дёсны коктейлях) — её как-то слишком и непозволительно резко накрывает этим звуком битого стекла (иронично, не так ли?) и телом Стилински — тяжело дышащего, кровоточащего и спасшего её жизнь. Ей, наверное, следовало бы сказать «спасибо», но затуманенный громкими криками разум не позволяет — она проваливается в темноту (с вышитым бесцветными нитями, беззащитным и таким наивным детским «папочка» — крошка, ты всё поймёшь потом; сейчас нужно немного поспать).
Тем временем в палату вбегают медсёстры, санитары — кричат, размахивая руками (словно известные герои известного фильма ужасов — лезут на рожон, целиком и полностью насрав на дым, застилавший им глаза); а дальше только звонки, сирены, звонки — и шериф Стилински принимает (в сотый раз) валерьянку, пытаясь сказать что-то в рацию.
Видимо, во всём этом хаосе спокойным остаётся лишь русоволосый дьявол (не забывай, что ты должна мне, кукла — ты такая наивная) —
усмехается скалится, запускает смертельный яд под кожу очередной шестёрки и со спокойной душой садится в свой убийственно-идеальный «порш», отдающий лавандой, солнцем и тоннами жидкого бензина вместо воздуха (ему, наверное, стоило бы совсем малость обернуться, чтобы получить пулю в идеально зачёсанный затылок; но, определённо, не в этот раз — подожди до полного восхода неонового куска стали, тогда и поговорим).
И ему, наверное, следовало бы помнить о «нет» и «не стоит», уезжая с больничного двора под ненавистным взглядом Дэвида.
— Мужчина, с вами всё в порядке? — Молоденькая медсестра аккуратно берёт его за руку.
(но замечает внутреннего зверя в глазах брюнета — отпускает; поздравляем, тест на наличия чувства самосохранения пройден вполне успешно, только поздно).
— На каком этаже взорвалось?
— На третьем… Не переживайте, всех пациентов уже перевели в другое отделение.
— Меня не волнуют другие пациенты, — грубо. До чёртиков. — Я хочу увидеть Лидию Мартин.
***
Lana Del Rey — Freak
***
— Скотт, не обязательно нужно было забирать меня на машине! Я могла дойти. Вот так, ножками. И… Да!
Звонкий голос тёмноволосой доносится до МакКола, заставляя улыбнуться — Арджент всегда забавляла его, когда была пьяной; пыталась что-то сказать, доказать (врассыпную, как разноцветные круглые жвачки из автоматов в «магните»), а ему даже нравилось.
— Эллисон, не спорь, — шатен усмехается, смеётся: пытается уложить
свою девушку в кровать.
Наверное, синяк останется — но у него даже воли нет быть непокорным — накрыло конкретно и походу надолго, когда малышка танцевала, приковывая взгляды всей грёбанной школы; он катался с ней на камикадзе, становясь все желтоглазей и целуя
свою девушку; казалось, будто под Бейконом накалившийся космос, как тостер — и в нем уплотнившийся воздух стал вязким.
(Арджент цокает языком, распускает на плечи волосы и смывает с красивого личика тушь с молоком смазанного грима: хочется жизни, кудрей, терпкого лака на языке, юбок в пол и горячего шоколада — жизнь в искрившей блестками пудре — потерпи, малыш, твой мальчик всё сделает).
Она как-то резко — как всегда, неожиданно и до боли страстно — обвивает его шею кукольными запястьями, холодными, но родными (и такое чувство, будто с самого рождения — у него даже нету ощущения какого-то новшества, что-ли).
А дальше, как по сценарию семейных романтический комедий — поцелуи, губы в губы, и руки на талии, на заднице и в волосах — люто хочется весны, осознанные сны, флешбэки, дежавю, отправиться в прошлое или в будущее — только с ней, пожалуйста.
—
Люблю тебя, — рвано и чертовски тихо; понять суждено только им двоим, а больше ничего и не нужно — только прикосновения, горячее дыхание и… звонок мобильного.
Пусть провалится к ебеням.
— Не будем брать?
— Не будем.
Тем временем на экране сотового светилось имя:
Шериф.
***
Milck — Devil Devil
***
Статная фигура парня приближалась к заповеднику Бейкон Хиллс — медленно, размеренно и по-своему грациозно.
Почти убийственно.
— Этан, — поворачивается на оклик и видит своего брата, довольно
улыбающегося скалящегося. — Я взял его. Привязал возле того пня, тебя жду. Где ты шлялся два часа?
— Дела были, — резко. Грубо. — Взял, говоришь. Я и не сомневался, серьёзно. Пошли.
Спустя минуту взору открылся огромный пень, покрытый тысячами и ещё одной щелью, старинный и овердохуя ценный — пока дерево не спилили, к нему водили тянувшихся к знаниям древней мифологии малолеток (экскурсия, вы узнаете много чего нового, здесь даже совершали жертвоприношения — говорили они). Говорили, заставляли и собирали пачки бабла за билеты в силиконовых обёртках (в таком, что сейчас же — сорвать бы к чёрту).
И только потом до ушей доносятся крики (а, скорее, мычания — отчаянные и вымученные — верно, бойся, бойся, бойся, сука) — мальчик лет тридцати пяти выглядит весьма подавленным (там, на седьмом кругу Ада, за лимонной церковной оградой), весь окровавленный и обвязанный тугой верёвкой из первоклассной лески ловца; мальчик уже предчувствует что-то нехорошее, если уж не слишком; мальчик трясётся, совершенно наплевав на столь брутальный внеш с тринадцатью татуировками позади лысой головки.
— Ну, что там по Киллеру? — Этан выглядит опасным (Этан больше не чувствует себя порфирным ягнёнком из алебастровой шерсти и тёплого серебра — на иконах Палермских базилик); он достаёт пару ножей и проводит на вспотевшей щеке шестёрки — медленно, размеренно и по-своему грациозно.
Почти убийственно.
— Чуваки, я уже говорил, я не знаю никакого Киллера! Отпустите меня, в конце-концов!
Отчаянно. И смело. Вызывает лишь смех и пару ударов ногой по выкормленному стейками лицу — резко и сильно, и, кажется брызнула кровь (так-то лучше).
— Мэт, он всё время эту хрень заливал? — Это насмешливо. Парень смотрит на брата, трёт запястьями друг о друга, будто ещё одна муха в заржавленном олове его душной, безжалостной паутины.
— Ничего, мы с ним ещё поболтаем, правда, мой милый друг?
Мэтью садится рядом с лысым, всё так же скалясь: получается, словно в старых-добрых боевиках и затасканных временем детективах — удар. И ещё один. У него руки по локоть в крови, вместо неё по венам — кока-кола, а на дне легких — окурки мечт (над океаном цветёт рассвет из вельветового шафрана, сжигая до мяса кожу, стекая в сердце плавленным свинцом — по распоротым венам).
— Говори, сука! Где сейчас Питер Хейл?
— Я… Я не знаю!
Ещё удар. Кажется, послышался хруст костей — из глаз лысого малыша уже солёная жидкость льётся, брызгает и течёт (малыш хрипит, борется с кислой рвотой; кашляет, задыхаясь жемчужным крошевом черепушек и молит остановиться — всё то, что парню нужно, только в малых количествах — моли, сука, о пощаде, моли).
— Я расскажу. Всё расскажу! Только хватит, пожалуйста!
— Говори.
— Киллер… Он мой босс. Он… Купил здание на другом конце города. Заброшенное, там раньше был офисный центр.
— Ох, отлично, — Этан улыбается, Этан доволен, Этан хлопает в ладоши с грубой кожицей на фалангах пальцев, помеж которых лезвие торчит — опасно, притягающе, грубо. — Я знаю это место, оно буквально в пяти кварталах от нашей базы.
— Вы… Вы теперь отпустите меня?
Эта сраная надежда в голосе безнадёжного, так забавляет.
— Конечно.
Проводит лезвием ножа по липкой поверхности вспотевшей кожи — грубо, до чёртиков быстро — слышатся хрипы и всплески красной вязкой жидкости; лысый малыш пытается захватить побольше воздуха в багровую глотку, тлеет, жалеет и успевает подумать, что на графите его зрачков всё равно не видно ничего хорошего, чего, наверное, и не было в малахитовых браслетов его босса (он чувствует свой бесстыдный морфогенез позвоночником, костьми плеч и широкой грудью — спасибо, вы отпустили его, правда, не туда, куда он хотел).
— Тебе не стоило быть настолько наивным, малыш, — протягивает, словно смакуя, как только лысый перестал дёргаться. — Думаю, немного кислоты пойдёт тебе на пользу.
Берёт канистру с прозрачной шипящей жидкостью, выливая всё содержимое на тело — руки пахнут вишней и бензином, и у смерти — не малахит, не топаз в глазах — чёрное золото, клювы стервятников и багровые отблески старых ссадин (если умираешь, умирай без личности, будь добр — это значительно облегчит ему существование).
— А если его найдут? — Мэтью смотрит на брата и понимает: в нём ещё те демоны пляшут.
— А его по-любому найдут, — насмешливо, со сладким привкусом. Этан всё воспринимает, как игру, а по-другому и нельзя — раздавят нахрен, и всем похуй, как ты крут. — Только это будет обычный труп, без лица и пальчиков. И пусть Киллер докажет, что это месиво было его шестёркой. Хотя, ему самому насрать на них.
В ответ только усмешка. Шатен берёт телефон и молча набирает номер. Гудки. Гудки, гудки, и внутренний зверь начинает закипать, но по ту сторону провода слышится хриплое «алло».
— Да, Дэв. Это Харрис. Мы сделали то, что ты просил. Оплату отдашь при встрече.
