***
Достаточно смены декораций, и все сразу может измениться — ход времени, поток эмоций. Харуки Мураками «К югу от границы, на запад от солнца»
***
Twenty One Pilots — Fairly Local
***
На Лидии нет опции «любить». Пользоваться, заламывать, тянуть по выжженному асфальту за кукольное запястье — вполне (она снова встанет и гордо пройдёт вперёд, покачивая сочной задницей — королеве не положено подчиняться; но если это произойдёт — помилуй Бог всех нас). Лидия смотрит с презрением, змеиным фырканьем (и почти регулярно замечает тёмную шевелюру Стилински — чертового ублюдка с самой (не)милой и немного пошловатой улыбкой в пределах нескольких галактик). Если бы кто-то ей сказал, что она будет нестись, словно умалишённая, по коридорам больницы Бейкон Хиллс — и молиться, молиться, чтобы с чертовым ублюдком всё было в порядке — не поверила бы. Рассмеялась прямо в лицо безумцу, и посоветовала бы отведать эту же больницу — ему, видимо, понадобится психиатр. Но дверь как-то слишком громко настежь открывается. Голос осипший — Лидия спрашивает о состоянии Стайлза-ненавижу-тебя-Стилински — и бежит на второй этаж, как только слышит, что парня перевели в палату. А сердце всё так же бешено стучит (пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста), отдаётся гулом в ушах. Мешает. Давит на виски. И только вышедший МакКол как-то подозрительно щурится. Бесит. — Он спит, подожди, — шатен подавлен. Держит рыжую за руку, не пускает, и ласково кивает брюнетке. — Ты сейчас только хуже сделаешь, Лидия, — бесит. — Потом. Всё потом. Успокойся. Боль. Она сжала все внутренности, вызывая новый поток слёз. Истерика. Она сразу почувствовала её — руки тряслись, а глазах какое-то безумие. Успокойся, идиотка. Он никто тебе, ты же сама говорила. Не помогает. А дальше лишь туман. Врачи, какие-то уколы. Разговоры. Крики. Голоса. Крепкие объятья Эллисон и темнота.***
— Мисс Мартин? Хриплый мужской голос обволакивает сознание. Звучит, словно из колодца, заставляя нахмуриться. Повторяется снова. Снова и снова, становясь всё громче. Лидия открывает глаза. — Мисс Мартин. Я уже думал брать нашатырь, — высокий мужчина лет сорока обеспокоенно смотрит на рыжеволосую. Синяя медицинская шапочка немного сползла вбок, но ему, видимо, плевать на это. — Вы в порядке? Она злится. Это чувство мгновенно заполняет её сознание. И от этого выть хочется. — В порядке? Вы спрашиваете, в порядке ли я? Вы вкололи мне против моей же воли какую-то хрень, из-за чего я провела в отключке… О боги, шесть часов. Отлично. Врач в ответ лишь вздыхает. Бубнит что-то об истерике, панической атаке, и зовёт МакКола, сообщая, что Стайлз Стилински наконец-то пришёл в себя. А у Лидии внутри что-то оттаивает. Нейроны восстанавливаются, а на лице сверхглупая улыбка (увидела бы со стороны — стошнило). — Доктор, с ним же всё будет хорошо? — Надежда. Беспокойство. И в голосе столько чего-то непривычного, что она сама офигивает. Возбудимые клетки восстанавливаются, посылают в мозг тревожные сигналы, только вот похер на них. Совершенно. — Сколько времени уйдёт на лечение? — Около двух недель. Не переживайте, милая, у парня организм молодой — выкарабкается, — мужчина улыбается. — И да, я позову, когда можно будет его навестить. И уходит. Разворачивается, оставляя рыжеволосую наедине со всеми мыслями. Опасно. Мозг скоро взорвётся, определённо. Слишком много происходит. Слишком много непонятного. Непривычного. А на лице до сих пор улыбка (выше подбородок, Мартин — скоро сахарная пудра сыпаться начнёт). Джексон всегда говорил, как она хороша. Называл её принцессой, лавандой и солнцем (раздевайся, раздевайся, раздевайся), дарил каратами изумруды и белое золото, покупал билеты на карусели с лошадками (и нелепый ключ от нелепого дома). И королева всё это принимала с достоинством, как должное — не забывая с карикатурной улыбкой заставлять качка в н-ный раз пересматривать «Дневник памяти». Но никогда это не принималось, как что-то стоящее. И наверняка бы королева наплевала, будь бы Уиттмор сейчас в таком состоянии. Но только не Стилински. Только не с ним. — Лидия, ты беспокоишься о нём. Арджент появляется внезапно. Словно какой-то дурацкий фантом, выскакивает перед носом, заставляя чувствовать себя неловко и чертовски-чертовски стыдно (эмоции спрятать не забудь; разводы туши на фарфоровой поверхности никого не интересуют, да и глубже смотреть не пытается никто). — Что? — Цепляет на лицо маску озадаченности и мнимого равнодушия — рыжеволосая правда думает, что сумеет обыграть, но видимо, ошибается, — О ком я беспокоюсь? — О Стайлзе, — вот так. Коротко и ясно. Эллисон лишь усмехается. Наблюдает за Мартин и понять не может — чего они тянут? И так ведь уже всё ясно. — О нет, — смеётся. — Я всего лишь хотела убедиться, что этот кретин не будет мозолить мне глаза, по крайней мере, ближайшие две недели. Лидия смотрит на подругу и понять не может — чего она так хочет свести их? И так ведь уже всё понятно — они враги. Враги, и это уже не изменить единичными поцелуйчиками, после которых остаются синяки и учащённое сердцебиение. Но взглядом замечает Скотта и всё же решается. — И всё-таки, я поинтересуюсь. Какого чёрта произошло с этим идиотом, и почему мне никто ничего толком не может объяснить? Просветишь, МакКол?***
Ricky Mears — Strada (Feat. Deja Elyze)
***
Вокруг крики. Какие-то смешки и около десятка мотоциклов. Здесь пахнет смертью. И руганью. Стайлз лишь осматривается по сторонам, прежде чем довольно улыбнуться. Давно же он здесь не был. Ветер в лицо бьёт, вызывая мурашки. Скотт что-то пытается говорить, убеждать, что это опасно, но на нём это не действует. Стилински знает, чего хочет. Стилински пришёл, чтобы выиграть, наконец, эти чёртовы гонки. (а внутри — ничего, кроме азарта, бьющего во все стороны грёбанными ручьями; отдаёт сладким привкусом, и заставляет одеть шлем — сейчас начнётся). МакКол лишь отходит в сторону — другу говорить что-то чертовски бесполезно и неправильно. Всё равно пошлёт куда подальше. Усмехнётся. Сделает всё по-своему (а ещё у Стайлза какое-то странное понятие дружбы). Старт. Байк резко срывается с места, оставляя позади лишь облако пыли и остальных недогонщиков. Набирает скорость (быстрее-быстрее-быстрее), а пометка на спидометре как-то неожиданно приближается к критической. Поворот. Ещё один. Ветер всё так же неистово бьёт в лицо. Мешает. Давит на виски. Но ему это нравится, словно полному мазохисту — какой-то из недобайкеров начинает его догонять, что напрягает (ну что, поиграем?). Стайлз Стилински всегда мог похвастаться своей любовью к скорости. Адреналин, азарт — это то, чего он жаждет каждый раз, когда садится за руль этого монстра. А ещё ощущение лидерства — эти овощи вряд ли решатся пересечь черту 200. То чувство, когда за считанные минуты под ним проносятся дороги, заставляя чувствовать вибрацию на коже, заводило его. Этот звук, ощущения, а ещё парочка левых мотоциклов, так и норовящих сбить его. Постепенно. И назойливо, чёрт бы их побрал. (только главное — держи равновесие; ветер поднимается). Но внезапно. Видит искры — соприкосновение двух металлов неизбежно — а ветер лишь добавляет масла в огонь. Всё происходит, словно в замедленной съёмке. Байки заносит, и он буквально вылетает из сиденья, оказываясь где-то за десяток метров. Больно. Чертовски. В груди неистово ноет — видимо, переломалось парочка костей. А изо рта вырывается рык (в таком, что сейчас же — сорвать бы к чёрту), зверь просится на волю — раздирает стенки четырёхкамерного; оно в груди постепенно загнивает, отравляя желчью остальные органы. Сосуды закупориваются, скапливаются лейкоциты, подыхают все возможные живые клетки. А где-то вдали сирена слышится. Приглушённо так. Бесит. В голове стоят глаза цвета зелени — и карие глаза склонившегося над ним Скотта совершенно не подходят под этот образ. Если бы кто-то сказал, что Стайлз Стилински будет валяться на трассе, весь в крови, и ждать помощи — не поверил бы. Рассмеялся прямо в лицо безумцу, и посоветовал бы отведать больницу — ему, видимо, понадобится психиатр. Но сейчас почему-то огни в его нейронах постепенно затухают, становясь всё более и более размытыми. У Стайлза Стилински начальная степень разложения. Полный вакуум в голове. И когда только всё с треском покатилось по пизде…