Шаг к горизонту

      И я поплелась к повозке. Откинула желание изрезать на мелкие части чужие обноски и стала послушно их одевать. Штаны, широкая рубаха – я опоясала ее, и получилось вполне сносно, – короткая куртка без рукавов с потертым мехом; главное, нигде не жало. Сапоги были точно не по размеру, но и к этому можно было привыкнуть. Если потуже затянуть ремни от щиколоток до середины икр, то не спадут по дороге. Мне пришла мысль, что лучше тайника для несожжённого письма не найти, туда и пристроила опасное послание. Когда я вышла, Утред остался доволен осмотром. Видимо, из меня получился неплохой мальчишка.       – А что делать с этим? – я вытащила из повозки мой девичий наряд и короткий меч.       – Этому хорошо быть здесь, – Утред прикрепил сакс у меня на поясе, а относительно моего платья и сандалий заявил: – Это я пока приберегу.       Мне стало неловко за собственное недоверие. Утред передал мне свое оружие, он считал меня не пленницей, не изнеженной дочерью короля, а равной себе. Ну, почти равной. Одной из лошадей, кусачему гнедому жеребцу, довольно упрямому, удалось сбежать от разбойников. Утред нашел его, когда ходил за одеждой Плукки, и вновь вернул на место стоянки.       – Справишься? – Утред укоротил стремена так, чтобы они были по моим ногам, а потом попытался подсадить меня в седло.       – Еще бы, – я отвергла помощь.       Утред отошел к своему коню, предпочтя понаблюдать, что будет дальше.       Взобраться на спину зловредному жеребцу оказалось делом нехитрым, но дальше возникли некоторые трудности. Зверюга прекрасно понимала, что на ней не ее прежний хозяин, а кто-то гораздо легче и, значит, слабее. Он попытался меня скинуть, взбрыкнув задними ногами, после весь вытянулся, готовый помчать, как укушенный. Я вжалась ногами в его бока, натянула повод и стала чуть ли не единым целым со строптивцем, уже и плечи стали как не мои от напряжения, а его шея вывернулась. И вдруг как из лука выпустили стрелу. Напряжение разом спало. Жеребец покорился и признал во мне хозяйку.       – Неплохо, моя леди, – похвалил Утред.       – Разве я теперь леди? Я Утред Бесстрашный! Победитель чудовищ и великанов!       – А кто же тогда я? – Утред, несмотря на кольчугу, довольно легко, как по мне, вскочил в седло.       – Ты – Утред Сломанный Нос! – ответила я не задумываясь, но тут же поправилась. – Самый храбрый воин и мой друг!       – Значит, нас тут два Утреда? – рассмеялся он, а я вместе с ним и снова осеклась.       Вот только недавно мы похоронили саксов, добрых христиан. Их убили не датчане, а саксы, возможно, также считавшие себя добрыми христианами. То, что хоть частично, но возмездие свершилось, слабое утешение. И уж точно не повод веселиться над их могилами.       – А твоего друга звали Селвин.       И все опять не так! Утред, видимо, уставший от смены моих настроений, нахмурился.       – Какого друга?       – С которым ты плавал на «Хеахенгеле».       Мама говорила, что несдержанный нрав – беда моя. И горя я с ним еще нахлебаюсь. Сердитая на себя, а не на Утера, я ужарила пятками в бока коня, пуская его в карьер. Кто бы знал, что так можно разгорячить тело, но остудить горячую голову.       Копыта моего скакуна ломали сухие травы, сминали васильки. На какое-то время я снова забылась, я была свободна. Я летела! Вот только куда? Наверно, Утред привык к моим причудам: я уже значительно от него удалилась, но он не собирался меня преследовать. Мне пришлось возвращаться, совсем немного сбавив прыть коня; я сделала еще круг, а потом уже заставила коня идти рядом с конем Утреда.       – Ты не стал меня догонять.       – А зачем? – и бровью не повел мой сопровождающий.       – Потому, что ты обещал защищать меня, – это же было так очевидно.       – Но я не обещал быть тебе нянькой. Желаешь – скачи на все четыре стороны. Нет – подчиняйся.       Как-то так случилось, что, кто бы ни говорил об Утреде Безбожнике, он отмечал суровый, мрачный нрав. Может, они и не стремились увидеть его настоящего? Это как устрицу, не присмотревшись, легко принять за камень, обманувшись плотными створками. Суровость Утреда была его защитой: присмотрись внимательней и найдешь веселого, доброго, храброго человека. К тому же верного, что такая редкость. Его легко было назначить на роль героя, и честь – считать своим другом.       – Буду подчиняться, – заверила я. – А куда мы направляемся?       – В безопасное место, – последовал ответ.       Хорошо. Если Утред считает меня ребенком настолько, чтобы не посвящать в планы, касающиеся лично меня, то пусть и на мое обещание подчиняться смотрит, как на обещание ребенка.       – Мы не доедем туда.       – Почему это? – как мне показалось, мой защитник слишком спокойно принял такое заявление.       – Еще раньше я умру от голода.       – Мы едем в Кокххэм. Там ты будешь в безопасности до приезда отца.       В Кокххэм! Что может быть лучше? Это тот самый, что возле Лундена, города воистину легендарного. Место, облюбованное еще римлянами, было многолюдным и густо заселенным. Торговцы и ремесленники, церкви и рынки – все было там. А храбрости горожанам было не занимать. Флот датчан, штурмующих Лунден, насчитывал чуть меньше чем четыреста кораблей. Город был обречен, но сдался не сразу. Хоть многие жители успели покинуть город, но оставшихся горожан ждала страшная участь. Месть захватчиков оказалась ужасна. Дети и женщины, старики, раненые воины были преданы пыткам, а позже убиты. Попировав знатно на их останках, датчане выжгли город дотла, но только лишь затем, чтобы начать его отстраивать. Слишком уж соблазнительной цитаделью оказалось место. Официально Лунден находился на землях Мерсии, но с южной стороны граничил с Уэссексом, а с восточной – с землями, захваченными датчанином Гутрумом. Расположение города позволяло датчанам защищать свои корабли, а потому требовало укреплений. Силами врагов, но Лунден стал возрождаться. Саксы также начали возвращаться. Оставив старый город пришельцам, они строили свои вокруг него свои хижины. Город разрастался. Благое дело, но оно ставило под угрозу свободу Уэссекса. Потому укреплялись и мы. В самой близи от Лундена находился другой город-бург, сторожевая башня на пути викингов – Кокххэм. И хозяином, знак особого королевского доверия, там был Утред. Там же была его семья: жена и сын. Не то чтобы я любила возиться с младенцами, но мне было любопытно: а может, этот ребенок окажется каким-то особенным? К тому же совсем рядом были враги, это давало какое-то необъяснимое чувство, похожее на предвкушение. Только когда мы думаем от сладостях, то щекотка ощущается во рту, а когда о грядущих приключениях, то где-то в груди, в области сердца. Напрасно я подумала о еде. Желудок предательски заурчал.       – В Коккхэм так в Коккхэм, – я попыталась отвлечь Утреда от постыдных звуков. Не получилось.       – Продержись еще немного. Скоро деревня, – посоветовал Утред.       – До деревни, так и быть, мы с Лламреем продержимся.       – Кто такой Лламрей? – вообще-то не сложно было догадаться, кого из нас четверых, включая лошадей, могут звать Лламреем. Но раз нужны были пояснения, пришлось пояснять.       – Он, – кивнула на скакуна подо мной.       – Странное имя.       – Так звали коня короля Артура, – о легендарном короле я узнала от бретонки Исеулт, погибшей возлюбленной Утреда. – Знаешь такого?       – Я не настолько стар, чтобы знать его лично, – спокойно отвечал он. – Но слышал. Он знатно гонял саксов, когда те явились на эту землю.       – Может, поэтому он и не встал нам на помощь в великом сражении, как было обещано. А я так ждала.       Мы проехали холм с остатками римского рубежа; от сторожевой башни почти ничего не осталось, только торчащий с вызовом еще не разрушенный угол, а стены почти сравнялись с землей, только серые камни среди зеленой травы. Сменится поколение, и от римского символа порядка ничего не останется. Развалины напоминали некогда великого воина, сломленного годами. Глупцы насмехаются над его немощью, не понимая, что сила его теперь не в мече, а в знаниях.       – Назови коня Витнер, – посоветовал Утред, совсем неверно истолковывая мое молчание. Наш наставник, монах Ассер, будучи сам бретонцем, не особо жаловал своих соотечественников. «Гильдас не без основания писал, – говорил он, – Господь отдал бриттов в руки саксов из-за их грехов. Теперь презренный народ, не принявший единого Бога, вынужден ютиться у неплодородных берегов. Но саксы приняли милость божью как должное. И вот настал их черед! Господь наслал на эту землю датчан как кару на грешников». После таких наставлений Ассер обычно вспоминал Утреда Безбожника, рассказывая о его преступлениях.       – Витнер? Мучитель? – мой жеребец фыркнул, отгоняя муху, пытавшуюся сесть ему на нос, но получилось, словно выразил недовольство.       – Так звали моего коня. Злющий, как демон, и специально обученный для битв. Жаль, не удалось испробовать.       Мы свернули на то, что осталось от римской дороги. То и дело стали попадаться белые овечки, потом поля, засеянные пшеницей, а значит, скоро должна была показаться и обещанная вожделенная деревня, где меня ждала еда и отдых.       – И что с ним случилось?       – Украли, – равнодушно ответил Утред, хотя было бы удивительно, что он так просто спустил это вору и не пытался его найти и наказать. Я прикусила язычок, чтобы не приставать с вопросами, как это могло произойти: вряд ли моему спутнику хочется вспоминать года плена и рабства. Случайно или просто зачесался нос, но Утред коснулся места перелома.       – Нет уж. Мой конь останется Лламреем. Я уже украла твое имя. Было бы совсем бесчестно еще и коня украсть.       – И об имени, госпожа: оставь его себе. Теперь ты мой сын Утред Утредсон. И постарайся помнить, что ты мальчик.       – Это будет нетрудно! – выкрикнула я и ударила Лламрея пятами в бока.       За своей спиной я услышала звук рога. Утред предупреждал жителей деревни о гостях. Деревня называлась Туданвис, земельный надел Туды. Он получил его как награду, приведя людей на битву при Этандуне и храбро сражаясь с датчанами. Это мы узнали чуть позже, расспросив местных. Наверно, жители Туданвиса считали, что их тан силен, а местечко защищено насколько возможно достаточно. Деревня была окружена рвом и частоколом. Судя по домикам, сразу становилось ясно, куда исчезало римское укрепление. Его по камням для строительства своих жилищ растаскали предприимчивые поселяне. Из отделанного камня в центре деревни гордо высилась часовня, дом тана также был каменным и, как положено, находился в северной части Туданвиса, и даже жилая гостиница, в которой мы с Утредом остановились, была каменной.       Комната, которую нам выделили, по словам Утреда была вполне сносной. Лучше, чем ночевать на конюшне, как ему часто приходилось. Хотя, как по мне, лучше бы нам довелось спать там. Комнатушка находилась на втором этаже, а под низом были кладовые и хозяйские покои. Только спускаться нужно было не через них, а по одной из деревянных наружных лестниц, служащих выходом для вторых этажей. Она была такой мрачной: сквозь маленькое окошко почти у потолка проникало совсем мало света. На полу были два тюфяка и солома, но по стоящему запаху создавалось впечатление, что прежние жильцы предпочитали справлять нужду на месте, а не выходить на улицу. Я помогала Утреду стаскивать кольчугу и искренне надеялась, что он не оставит меня в этой зловонной тюрьме: до того, как нас привел сюда сын хозяина, мой нос учуял другой запах, манящий, желанный – запах жарящего мяса.       – Хорошо! – Утред размял плечи, сведя лопатки.       – А я могу сделать еще лучше. Стань на колени, – я тоже размяла ладони.       – Что ты задумала, лиса? Я не собираюсь даже в шутку преклонять пред тобой колени. Жалко, что Утред мне не доверял, считая все игрой. Но я и правда знала способ снимать боль усталости война. Однажды использовала его на отце, когда тот попросил размять ему плечи после долгого пути.       – Тогда присядь на циновку. Тебе понравится.       – Нет уж, – крякнул Утред. – Или ты о голоде забыла?       – Не забыла! Идем! – не хочет – нечего и настаивать. В конце концов мой пустой желудок требовал жертвоприношения и настаивал, что он важнее, чем уставшие плечи Утреда.       Холл гостиницы был в старых традициях деревянным, разве что обложен снаружи глиной для надежности. У двери нас встречала косматая собака, она с интересом вглядывалась на выходящих их холла людей, ожидая подачки, и с равнодушием на входящих. Однако, когда прошли мы, она вдруг дернулась и щелкнула зубами, пытаясь поймать пролетавшего шершня.       Внутри, несмотря на летнюю духоту, посреди зала пылал костер, на котором жарилась всякая снедь. Те посетители, кто был побогаче, сидели поближе к нему. Те, что победнее, ютились поближе к стенам. В основном это были мужчины. Они ели сыр и мясо, пили эль. Пока не принесли нашу еду, я всматривалась в каждого: вдруг среди них были те, кто гуляли на сокровища, омытые кровью Фритсвит и наших защитников. Женщин в холле было мало. Они крутились между столами, также присматриваясь к посетителям и иногда присаживаясь за тот или иной столик. Они вели себя слишком дерзко. Неправильно. Одни мужчины хватали их, другие грубо выпроваживали, но это не мешало им дарить улыбки иным посетителям. Я знала слово, обозначающие подобных женщин...       Но потом нам принесли мясо! И шлюхи, и разбойники перестали существовать, когда предо мной возник хорошо зажаренный сочный кусок свиного бока. Наивен тот, кто считает, что отпрыски короля питаются мясом, едят его, сколько хотят и когда хотят. «Пища должна быть скромной, – говорит отец. – Скромность приятна Господу. Тогда как невоздержанность, что в деяниях, что в словах, что в еде, наказывается». Отец приводил в пример себя и свою язву. Мы язвой не страдали, но также вынуждены были есть пресные каши.       Может, дочери короля и не приличествует накидывается на еду, набивать род и вытирать жир рукавом. Но я ведь была не я, а мальчик. Мужчинам же позволяется многое.       – Какой голодный! Настоящий волчонок! – наша пара заинтересовала хозяйку гостиницы. Женщину молодую, слегка полноватую, но, в общем-то, не уродину.       – Ррррр! – мое рычание кроме шутки означало: иди прочь по своим делам.       – Какой сердитый волчонок. А отец у тебя щедрый, – хозяйка подсела на лавку рядом с Утредом. – Такой напиток здесь не в почете, но для твоего сынишки сейчас принесут молока.       – Мне и воды хватит! – огрызнулась я, продолжая давать понять навязчивой хозяйке, что ее компания нас тяготит. Только вот Утред был со мной не согласен.       – Спасибо тебе, добрая женщина, – мой сопровождающий приободрился, развернулся к соблазнительнице, она же очаровательно ему улыбнулась, склонилась так, чтобы казалось случайно коснуться его руки своими грудями.       Они ворковали, как голуби весной, а у меня аппетит пропал от возмущения. Я не знала жену Утера Гизелу, но слышала, что, когда его продали в рабство, она укрылась в монастыре, чтобы не позволить брату выдать себя замуж за нелюбимого. Кто знает, что сложнее: терпеть побои или ждать без надежды? Однако Гизела дождалась. И разве не заслуживала она почтения и верности после всего пережитого? У меня ответ был однозначным. А вот Утред Безбожник не задумываясь променял преданную женщину-сокровище на толстую корову, стоило той только выменем потрясти. Понятно о чем договорившись, Утред и хозяйка, которую, кстати, звали Кинетрит, встали.       – Куда ты? А как же я? – на мои возмущения Кинетрит только рассмеялась.       – Давай с нами, малыш. Я и с двоими управлюсь. Или, может, хочешь «поиграть» с Беей? Ты же еще не был с женщиной?       – Мал он еще для таких игр, – сказал отрезал Утред. – Сходи посмотри за Лламреем. Или можешь кольчугу мою почистить. И польза, и время быстро пройдет.       – Вот еще! – фыркнула я.       – Тогда поиграй с Эдальхаром, – предложила более приятное по ее мнению занятие Кинетрит и добавила: – Мой сын присмотрит за твоим мальчиком.       Они все равно ушли. Тогда как Эдельхарм, сутулый, плотноватый мальчишка, с торчащими ушами и волосами гладкими и жирными, словно он их салом смазывал или тот пес, что у двери лежал, долго лизал, слишком серьезно воспринял поручение следить за мной.       – Идем. Сейчас покормлю поросят и подумаю, чем тебя занять, чтобы не ныл. Я пошла за ним только потому, что в зале начали надо мной посмеиваться и отпускать шуточки. Зато когда я увидела ведро с помоями, предназначенных на корм свиньям, в голову мне пришла одна злая идея.       – Давай я их покормлю. Люблю поросят и свинок. Они такие забавные.       – Держи. А я сейчас еще ведро соображу! – наивный Эдельхарм обрадовался возможности переложить часть своей работы на чужие плечи. – Хлев там!       – Хорошо-хорошо, – я даже честно сделала несколько шагов в сторону, где за деревянной загородкой хрюкали голодные свиньи, а потом повернула к нашему пристанищу. Не так легко было втащить ведро наверх, но, задавшись целью, главное верно ей следовать. За это время Утред уже успел завалить хозяйку и пользовал ее полным ходом.       – Я же сказал: побудь снаружи, – проворчал сердито Утред, замирая.       – А я говорю: держи награду! – и содержимое ведра плюхнулось на неверного мужа.       Смотреть на мокрого, перепачканного объедками Утреда было смешно и одновременно страшно. Я не собиралась искушать судьбу и бросилась наутек, немного потерявшись, проскочила тот вход, которым нам велели спускаться. А спустившись на землю, угодила ногой в помойную яму. Этим выходом хозяйка пользовалась, чтобы сбрасывать нечистоты постояльцев. Хоть так, но Утред был отомщен.       – Эрслинг! Задница! – если бы моя матушка услышала от меня такие слова, то схватила бы, что под руку попадется, и так отходила, что вряд ли бы я смогла на следующий день встать.       – Вот ты где! А ну пойдем со мной! – меня нашел Эдельхарм. Я же подумала, что в его присутствии Утред не станет бить меня. – Вот он.       Эдельхарм вывел меня к незнакомой женщине, темноглазой, худощавой, красивой.       – Ты и есть сын Утреда? – спросила она.       – Я Утред Утредсон, – только и оставалось подтвердить мне. И тут мир потемнел. Кто-то сзади накинул на мою голову мешок. Я пыталась крикнуть, но мне зажали рот, повалили на плечо, потом, видимо, в повозку, придавили так, что я и пискнуть не могла. Я пыталась брыкаться. Но бесполезно.