Завтра ещё не наступило.

      Стюарт не помнил, что происходило с ним в последующие несколько дней. Его душил какой-то тяжёлый бред, сознание казалось размытым и спутанным, нестерпимая головная боль ноющим спазмом сдавливала череп. Время от времени музыканту мерещилось, что он слышит голоса друзей и улавливает какие-то обрывки фраз. Голос Мёрдока, спокойный и оценивающий, произносил сочетания слов: «изменение состава крови», «радиационная интоксикация», «вводилась напрямую», а потом прибавлял: «возможно, средняя степень тяжести… три кубика внутривенно». Нудл издавала возмущённые восклицания, затем всхлипывала, словно умоляя о чём-то. В ответ девушке звучали рассудительные интонации Рассела, который что-то успокоительно ей объяснял. Стюарт вновь погружался в забытьё. Ему виделись ужасные кошмары — вначале о том, как его режут живьём, внедряя в тело провода и металлические детали; затем как он бежит по лабиринтам тёмных коридоров, а его преследуют Киборги, хватая, сажая в камеры и мучая невыносимыми пытками; и под конец о том, как взрываются подземные ядерные реакторы, радиоактивный песок вырывается на поверхность, и от этого гибнет весь город.       Когда музыкант очнулся, вокруг, к счастью, не было ни Киборгов, ни радиоактивных реакторов. Стюарт слабо выдохнул, разглядывая потолок и осознавая, что он находится дома у своих друзей. Он испытал некое дежа вю. Кажется, что-то подобное с ним уже однажды случалось.       Стюарт с трудом поднял руку, прикоснувшись к голове. Голова всё ещё болела, но уже не так сильно, как раньше. Он чуть повернулся в сторону и тут же увидел обеспокоенную Нудл.  — Зайка, как ты? — тихо спросила она, усаживаясь рядом с ним на корточки. — Ты пришёл в себя?       Стюарт усилием втянул воздух.  — Кажется, да, — произнёс он едва слышно. — Я… я ничего не помню. — Музыкант устало прикрыл глаза ладонью.  — И немудрено, зайка… ты ведь почти всё время был без сознания, — Нудл грустно посмотрела на него, — целых три дня. Тебе было так плохо… Мёдс тебя еле откачал, даже возил в нашу больницу, только потом вернулся с тобой обратно; сказал, в тамошних условиях ты скорей подхватишь ещё какую-то дрянь, потому что ты сейчас слишком ослаблен… Мёдс сказал, ты получил очень большую дозу радиации… где же ты умудрился?.. — Девушка сочувственно погладила Пота по голове.  — Я… не знаю, — выдавил Стюарт, — это всё… Киборги. — Он попытался повернуться набок и застонал: плечо резко заныло от боли.  — Тише, тише… — Нудл мягко дотронулась до его руки. — Ты ранен… лежи пока что смирно, лучше не вставай. Тебе что-нибудь нужно? Может, попить?       Стюарт слегка кивнул.  — Не переживай, зайка, — Нудл подошла к столу и налила в стакан воды. — Ты скоро совсем поправишься, вот увидишь. Расс говорит, ты выдержал всё это только потому, что часто ходил к нам, а ведь немного радиации есть и в нашем городе, ну, ещё с той аварии. Мы, конечно, живём, и ничего, живые; но у вас-то всё равно её меньше. — Девушка села на край дивана, помогая Стюарту приподняться и поднося стакан к его губам. — Расс говорит, ты как бы немножко больше к ней привык, чем все Верхние, вот она тебе и навредила не так серьёзно, как должна была. Ничего, Мёдс тебя на ноги поставит! — Нудл улыбнулась.       Стюарт сделал несколько глотков и снова положил голову на подушку.  — Спасибо, — проговорил он.  — Ха! Он ещё и благодарит! — Нудл как-то хитро усмехнулась. — Да ты же спас мир, зайка! Ты совершил настоящий подвиг. Ох и покажем мы теперь Корпорации, где раки зимуют!.. А всё благодаря тебе. — Она наклонилась к Стюарту и поцеловала его в лоб. — Хотелось бы верить, — пробормотал музыкант.  — А ты поверь, — Нудл светло глядела на него.       Стюарт тоже немного приподнял края губ.  — Хорошо, — сказал он, — я постараюсь.  — Вот и славно, зайка, — Нудл нежно провела ладонью по его щеке, — да ты отдыхай… отдыхай. Скоро полегчает, вот увидишь.       Стюарт опять безмолвно кивнул, затем смежил веки и вновь погрузился в сон.       Спустя ещё пару дней он действительно почувствовал себя гораздо лучше — музыкант смог вставать с постели, а головная боль, тошнота и лихорадка перестали мучить его.  — Мне когда-то приходилось заниматься случаями лучевой болезни, — Мёрдок сделал глоток чая, — да похлеще, чем у тебя. С этой жизнью мне уже впору получать дополнительную специализацию по вопросам медицины катастроф… Лет десять-пятнадцать назад таких прецедентов здесь было намного больше. Промышленность тогда вовсе нас не щадила, и рабочие напрямую контактировали с опасными веществами. Сейчас, конечно, такого стараются не допускать… Корпорация Корпорацией, а люди тоже жить хотят. Никто не согласится теперь, например, брать радиевый порошок голыми руками.(*) Хотя всё равно болеют… ведь свалка радиоактивных отходов со всего Верхнего мира тоже находится у нас. Я знал много отважных ребят, которые ходили туда, чтобы хотя бы упрятать всё это дело в свинцовые бочки или залить бетоном. До сегодняшнего дня никто из них не дожил. — Никкалс нахмурился, снова отпив чай.  — А я знал, что ты выкарабкаешься, — Рассел сиял, взирая на Стюарта. — Ты вообще молодец… Мы просмотрели твои снимки в телефоне. Как тебе это удалось?! Ты же проник в их самое логово!  — Это было ужасно. — Стюарт вздохнул, отставляя свою чашку. — Поначалу я решил, что проберусь туда, притворившись пациентом больницы. Я попросил знакомых докторов сделать мне фальшивую справку… Они даже обещали помочь мне… только потом куда-то пропали, и я оказался в западне один. — Музыкант уставился в пол.       Мёрдок покосился на него.  — Ты не о докторах Вурцеле и Кайзо говоришь? — спросил он.       Стюарт изумлённо поднял взгляд:  — Да, о них. А вы их знаете?..       Мёрдок размочил в чае сухарик.  — На прошлой неделе сообщили об аресте доктора Вурцела, гематолога(**) и кандидата наук, и профессора Кайзо, специалиста по психическим заболеваниям. Причина — подозрения об участии в преступном сговоре и подготовке диверсии, которая позднее, тем не менее, была всё же совершена на некой небезызвестной клинике. Подробности не уточняются.       Стюарт обомлел, вытаращив глаза.  — Боже, — только и сказал он.  — Ага, — Мёрдок покивал, — рассекретили вас. Нашёл на кого рассчитывать, несчастье.       Стюарт опустил лицо.  — Нужно как-то их вытащить, — проговорил он. — Они ведь попали туда из-за меня…  — Да не переживай, — Рассел отмахнулся, — они же, по большому счёту, ничего не знают. Обычно такие аресты проводятся для показухи… Чтобы побудоражить СМИ. Уверен, их скоро выпустят. — Он тоже взял себе несколько сухарей.       Стюарт тяжело вздохнул.  — Надо же, — вымолвил он, — а я-то думал, это они меня подставили. Когда я попал в больницу, меня тут же схватили… они что-то со мной сделали, и я потерял сознание. А когда очнулся, оказалось, я находился там несколько дней… если я правильно помню то, что сказал один из Киборгов. Они заперли меня в палате и, по-видимому, давали какие-то наркотики… — Пот поморщился, содрогаясь от тягостных воспоминаний.       Нудл, сидящая рядом, мягко провела рукой по его спине.  — Не наркотики, — поправил Мёрдок, — тебе вкалывали препараты радиоактивных веществ. Оттуда ты этого дерьма и понабрался. По-видимому, ты получил дозу около трёх зиверт.(***) Многовато на одного человека. Для сравнения — при радиационном фоне нашего города ты можешь получить не больше, чем пять-шесть микрозиверт. Это тоже, как бы сказать, не очень-то хорошо… но в общем, по крайней мере, сразу не сдохнешь.  — Что ж, по-видимому, я приобрёл некий иммунитет к радиации, — Стюарт слабо улыбнулся.  — Не говори ерунды, — опроверг Мёрдок, — так не бывает. Радиация — это тебе не вирус, она накапливается в организме и делает своё грязное дело. В тебе этой гадости было столько, что пришлось даже переливать кровь. К тому же, ты был сильно истощён, оттого тебя так надолго и выключило. Видать, твоему телу не понравилось быть лабораторной мышью. Но ничего, теперь точно оклемаешься. — Он налил себе ещё чая.       Стюарт облокотился о спинку дивана.  — Вы знали о том, что делают с пациентами в той клинике? — спросил он.  — Кое о чём догадывался, — признался Никкалс, — но проникнуть в их делишки мне ни разу не удавалось. Точней сказать… — он помедлил. — Один раз удалось. Я ведь когда-то там работал. — Мёрдок сдвинул брови, отводя взор куда-то в сторону, и замолчал.       Стюарт внимательно посмотрел на него.  — Я думаю, что, раз они делали это со мной, — произнёс он, — значит, скорее всего, то же самое происходит и с другими пациентами. Кажется, их превращают в Киборгов. Я, правда, не совсем понимаю, почему для этого надо применять радиоактивные вещества…  — Радионуклиды способны разрушать клетки организма, — пояснил Мёрдок, — или, напротив, стимулировать их рост. Если знать, как с ними обращаться, можно направить их воздействие туда, куда требуется. — Он снова задумчиво воззрился перед собой. — Я сам не знаю, что конкретно они пытаются сделать. Могу предположить, что они нашли какой-то способ изменять структуру мозга. Или вообще структуру клетки. — Никкалс повернулся к Стюарту. — Что ты ещё там видел? Расскажи.  — Да как ты можешь спрашивать, что он видел! Ему же страшно вспоминать это, — тут же возмущённо вскричала Нудл. — Оставь его в покое, Мёдс, пусть вначале придёт в себя! Ты что, не помнишь те жуткие фотки?! Мне это и в кошмарах теперь будет сниться. — Девушка угрюмо насупилась.  — Нет, Нудс, — остановил Стюарт, — ведь я и шёл туда для того, чтобы узнать что-нибудь. Хотя это действительно было очень страшно. — Он закусил губу и сжал кулаки на коленях. — Я видел их лаборатории… в одной из них, должно быть, ставились опыты над кровью и какими-то тканями организма человека. В них стояли целые контейнеры с кровью, — я вначале подумал, что она предназначена для больных… — Музыкант прерывисто выдохнул, ощущая, как его начинает бить мелкая дрожь. — Сейчас я… я попытаюсь вспомнить. На них были какие-то надписи… сейчас. — Он прикрыл глаза. — Группа крови и резус, но, помимо этого, ещё… ещё что-то. Какое-то «соответствие», кажется. И рядом численный показатель. Я не знаю, что это значит…       Мёрдок раздумывал, потирая подбородок.  — Возможно, соответствие состава крови тому, который они хотят получить, — предположил он. — Да… глубоко копают, мать их за ногу.  — Кроме того, — Стюарт снова открыл глаза и сглотнул. — Я видел таблички на лабораториях. Какие-то стадии… сейчас я понимаю, что, наверно, там были люди. На разных стадиях превращений в Киборгов… а потом эта жуткая операционная, где лежали тела… с вживлённым металлическим скелетом внутри… — Музыкант тихо застонал, согнувшись и закрывая лицо руками.  — Стю… тише, тише… — Нудл аккуратно обняла его за плечи. — Не надо. Всё… не думай сейчас об этом.       Бледный Стюарт отнял ладони от лица.  — Я должен всё рассказать, — проговорил он хрипло, — я должен всем всё рассказать… это нужно прекратить, прекратить немедленно. — Он дёрнулся и вскочил, но от слабости у него тут же поплыло перед глазами. Нудл удержала Стюарта за локоть и усадила обратно.  — Сенсация подождёт, — заявил Мёрдок, — ты нездоров. Пока что передохни. — Он встал с кресла. — А у нас есть работёнка. Расс, там подкрепление из Драмс причаливает, с твоей исторической родины.  — Ух-ты, — Рассел покачал головой, — вот это сюрприз! — Он улыбнулся, поворачиваясь к Стюарту: — Вдохновил ты нас, что сказать. У нас тут за твоё отсутствие уже целая армия собралась.  — Здорово, — Стюарт тоже попытался улыбнуться.       Нудл сердито поднялась.  — Ну всё, хватит уже вашей политики, — брезгливо сказала она. — Отстаньте наконец от него! Он ещё плохо себя чувствует. Ему надо лечиться. Ложись, — велела девушка Стюарту, доставая с завалов на холодильнике подушку и скрупулёзно взбивая её.  — И то верно, — согласился Рассел. — Стю, не тревожься сейчас ни о чём. Пересидишь здесь, пока Наверху все не успокоятся… А там выздоровеешь, вернёшься к ним, да как заявишь… — Хорошо, — у Стюарта не было сил, чтобы возражать. Он покорно лёг на диван.  — Ну что, тогда кратко инструктируем их, и поехали, — Мёрдок деловито скрестил руки на груди. — Кто ещё остался, помимо Драмс?  — В основном мелкие посёлки с севера, — отвечал Рассел. — Двойной Бас, Левая Пятка Судзуки, Белый Свет… Эль Маньяна…  — Отлично, значит, сегодня выезжаем туда, — утвердил Мёрдок.       Стюарт вдруг изменился в лице и тревожно приподнялся на постели.  — Ребята… я вспомнил кое-что ещё, — произнёс он. — Кто такой Эль Миерда?..  — Эль Миерда? — переспросил Мёрдок. — Впервые слышу. А что?  — Киборги постоянно упоминали его имя. — Музыкант наморщил лоб, мучительно напрягая память. — Они всё время говорили… что-то о том, что Эль Миерда со всем разберётся лучше них… что составлять стратегию — его дело… И мне кажется… — он с беспокойством повернулся к друзьям. — Кажется, что он — один из тех, кто управляет Корпорацией.  — Вот так-так, — Рассел изумлённо изогнул бровь.  — Эль Миерда, — повторил Мёрдок. — Ты уверен, что точно запомнил имя?  — Уверен… да, — проговорил Стюарт, снова опуская голову на подушку. — Да, точно.  — Хм-м. — Мёрдок хмурился. — Нет, я о таких не знаю. Нужно бы выяснить. Ладно, это подождёт. — Он взял свою куртку. — Всё, Расс, погнали. Собирай вещички. Несчастье, ты тут пока не спеши с геройствами, береги силы. Они тебе могут ещё очень пригодиться. — Никкалс направился к выходу.  — До встречи, друзья, — сказал Рассел. — Будьте осторожны, без крайней нужды никуда не выходите. Нудл, это в первую очередь касается тебя… ты сейчас здесь за главную. Следи за Стюартом, да и за собой тоже. Ну, всё. Мы пошли. Вернёмся, скорее всего, через пару деньков. — Он захлопнул дверь за собой и Мёрдоком.       Вскоре новые рекруты из северных районов успешно присоединились к тайному движению. Мёрдок и Рассел активно готовили повстанцев к предстоящим операциям.       Стюарту же в это время приходилось отлёживаться. Состояние музыканта постепенно приходило в норму. В течение последующих двух недель о лучевой болезни ему напоминала в основном лишь слабость. Мёрдок, правда, предостерегал, что миновал только первый период восстановления, после которого ожидаемо последует резкое ухудшение, и всё же сам Стюарт склонен был к оптимистичному прогнозу событий. Его плечо, оцарапанное пулей, также заживало, не причиняя особенных беспокойств. Стюарт испытывал горячую благодарность друзьям, усилиями которых он смог реабилитироваться так скоро.       Особенно умилительно выглядела забота Нудл. Она не отходила от Стюарта ни на шаг. Девушка ухаживала за ним с такой теплотой и нежностью и так переживала за него, что совершенно растрогала музыканта.       Почувствовав себя лучше, Стюарт стал всё чаще думать о возвращении Наверх.  — Думаю, скоро я отправлюсь домой, — сказал он Нудл как-то раз, когда они ужинали. Мёрдока с Расселом снова не было: они организовывали очередным новобранцам какие-то тренировки.  — Домой?.. — Нудл тут же взволнованно отставила свою чашку с чаем. — Стю, не надо… побудь здесь ещё, ты же не выздоровел до конца…  — Время не станет меня ждать, Нудл. — Стюарт отвёл глаза. — Мне бы хотелось никогда и ничего из этого не знать… но теперь, когда я всё-таки знаю, я не смогу молчать и сидеть без дела. — Он поднял взгляд к потолку. — Я должен это закончить, раз уж начал.       Нудл внезапно со злостью стукнула чашкой об стол.  — Должен, должен, должен! — закричала она. — Вечно только об этом и говоришь!..       Стюарт удивлённо воззрился на неё.  — Нудл, — проговорил он, — ты что?..       Нудл порывисто вскочила.  — А то! — воскликнула она. — Долги, обязанности… ты так похож на Мёрдока, ей-богу! Как же меня всё это достало!.. Кому и что вы должны? Зачем вы всё это делаете? Зачем постоянно… постоянно лезете куда-то туда, где опаснее всего. — Девушка поджала губы и повернулась спиной.       Стюарт молчал, нахмурившись.  — Зачем, — повторила Нудл сдавленным голосом, — зачем всё время подставлять себя под удар. Зачем вы так делаете. — Её тон снизился до шёпота, она обхватила себя за плечи и как-то сжалась.       Стюарт встал и подошёл к девушке.  — Нудс, — произнёс он ласково, — не надо так изводиться, прошу тебя. Да, у всех людей есть свои обязанности и свой долг… но что в этом плохого? Долг даёт тебе смысл жизни, ощущение своей нужности этому миру. — Он слегка дотронулся до её плеча. — Да и потом, зачем ты заранее расстраиваешься, когда никакого удара ещё не произошло. Ведь с нами всё в порядке… и со мной уже тоже.       Нудл резко обернулась к нему, губы её дрожали, а в глазах стояли слёзы.  — В порядке!.. — исступлённо выкрикнула девушка. — В каком таком порядке?! Каждый раз что-нибудь происходит! Что-то ужасное… Ты мог остаться там, и тогда бы тебе никто не смог помочь… Ты мог умереть! Ты же мог умереть от такой страшной дозы радиации! — Она вдруг приникла к Стюарту. — Что бы я тогда делала, если бы ты умер?.. Что? Что?!..       Стюарт поражённо уставился на неё.  — Нудл… — начал он. И ничего не смог сказать. Музыкант вздохнул, тоже мягко обнимая девушку. Нудл надрывно всхлипывала, зарывая лицо в его рубашку и судорожно прижимаясь к нему, словно боялась, что его тело может растаять в воздухе, подобно эфемерному призраку.       Стюарт успокаивающе гладил её по спине.  — Никогда… ни за что… — рыдала Нудл. — Никому тебя не отдам…  — Ну-ну… — музыкант поцеловал её в макушку. — Перестань… не надо плакать. Всё хорошо.       Нудл наконец обратила на него лицо, влажное от слёз.  — Ты же сам знаешь, — возразила она глухо, — что это неправда. — Девушка снова положила голову на грудь Стюарту. — Всё далеко не хорошо. Просто я стараюсь об этом никогда не думать, — она плотно зажмурилась и повторила шёпотом: — никогда.  — Вот и не стоит, — Стюарт провёл рукой по её волосам. — А я тоже стараюсь не думать. Мне хочется верить в лучшее.       Нудл издала едва слышный вздох.  — Знаешь, — проговорила она вдруг шёпотом, — я люблю слушать, как стучит сердце. Я часто так делала, когда мне нравился кто-нибудь из клиентов. Я ложилась им на грудь и слушала, как бьётся сердце. Они это тоже любили… они же не понимали, почему я это делаю. Они думали, что это я лезу к ним, потому что ласковая такая. А я… — она тихо усмехнулась, не открывая глаз, — а я просто… слушала. Слушала, как оно бьётся, тёплое, живое. Вот ведь чудо… — девушка прерывисто втянула воздух и замолчала, ещё сильнее обвивая руки вокруг торса Стюарта, припав к нему с каким-то невыразимым трепетом.  — Что ж, — осторожно заметил Стюарт, — любая жизнь — это чудо. — Он замялся, вновь не зная, что сказать. Его охватывало странное чувство.  — Сейчас я слышу, как бьётся твоё сердце, — проронила Нудл почти на грани слышимости, — так ровно-ровно… мне от этого почему-то становится спокойно… Спокойно и тепло, словно я где-то в безопасности, и так будет всегда-всегда…       Стюарт погладил её по щеке.  — Ну, всё, — молвил он, — успокаивайся наконец в самом деле, солнышко. Нечего тебе раскисать.       Нудл подняла голову и посмотрела ему в глаза.  — Стю, — тихо и серьёзно изрекла она, — а если бы я умерла, ты бы по мне скучал?..       Стюарт был обескуражен. Он нахмурился.  — Нудл, — он постарался сказать это как можно строже, — перестань. Не надо говорить такие вещи.  — Нет, а ты всё-таки ответь, — настойчиво допытывалась девушка. — Ты бы скучал без меня?       Стюарт тяжело вздохнул.  — Конечно, я бы скучал, — произнёс он.  — Вот и всё, что я хотела знать, — Нудл улыбнулась. Она потянулась к Стюарту на цыпочки и нежно поцеловала его в плечо, затем отошла в сторону.       Музыкант отбыл в Верхний мир на следующий день.       Его появление в СМИ спустя почти месяц отсутствия вызвало целую бурю.  — Сегодня мы беседуем с известным вокалистом Туди, чьё загадочное исчезновение со всех экранов спровоцировало массу слухов, — говорил телеведущий программы «HumanZ of today». — Самые интересные из них сообщают, будто вокалист загремел в психиатрическую клинику… Сам же Туди утверждает, что длительное время лечился от — кто бы мог подумать! — лучевой болезни. Туди, как ваше здоровье? — телеведущий повернулся к вокалисту.  — Уже гораздо лучше, — отвечал Стюарт. — Иногда у меня, правда, возникают проблемы со сном. И всё же я, кажется, почти в норме и скоро буду готов возобновить свои выступления.  — Туди, а где вы умудрились заработать себе такую редкость, как лучевая болезнь? — ведущий иронично изогнул бровь. — Обычно у сиятельных особ нашей эстрады случается болезнь другого вида, а именно: звёздная. — В зрительном зале раздался смех. — Ну, а ваше «сияние» странным образом довело вас до лучевой… Вы что, прогуливались рядом с реактором, планируя сочинить какую-нибудь симфонию позитрона?  — И в мыслях не было, — заверил Стюарт. — Я получил превышающую нормы дозу в клинике «Hip Albatross» с Фауст-авеню.       По залу прокатилось «ах!».       Ведущий поражённо уставился на музыканта.  — Значит, психиатрия здесь всё-таки замешана, — сделал вывод он, быстро сумев сориентироваться. — Оригинальная история от оригинального исполнителя! Однако всё это довольно смелые обвинения.  — Согласен, — кивнул Стюарт. — Сейчас, когда мне стало легче, я, разумеется, ничем не смогу доказать, что моя болезнь была вызвана именно радиацией… но, тем не менее, у меня есть кое-какие другие аргументы, свидетельствующие о незаконных действиях упомянутой клиники. — Музыкант достал из кармана свой мобильный телефон. — Однако я хочу предупредить всех… это очень тяжёлое зрелище. Пожалуйста, если вы не готовы… не смотрите. Мне и самому совсем нелегко было принять то, что я узнал. Но это та ужасная правда, о которой должен быть уведомлён каждый в нашем обществе. — Стюарт нашёл что-то в телефоне.  — Крупный экран, пожалуйста! — попросил телеведущий, с интересом наблюдая за действиями музыканта. Очевидно, он был заинтригован. Лёгкая «ненормальность» гостя, по всей видимости, приходилась ему только на руку. — Вот… — Стюарт воткнул в телефон провод, соединяющий его с экраном телестудии. — Только, пожалуйста… если эту передачу смотрят дети, будьте добры, уведите их. Это действительно страшно… — музыкант тяжело вздохнул, закусив губу, и помедлил. — Что ж… вот такие вещи происходят в клинике «Hip Albatross». — Стюарт открыл в телефоне фотографии, сделанные со страниц отчётов Киборгов. — Это досье на пациентов. Вначале я не мог понять, почему оно такое подробное. Видите, тут указан даже состав их крови… однако всё это уже умершие люди.  — Моя тётушка! — вдруг изумлённо воскликнула какая-то женщина из зрительного зала. Стюарт обернулся к ней, болезненно улыбнувшись.  — Думаю, вам не захочется знать, что с ней произошло, — проговорил он. — Мне очень жаль, что именно я вынужден сообщить вам это. И всё-таки… — музыкант опять сделал паузу, незаметно сжимая руки под столом в кулаки, — ...всё-таки правда такова, что людей в психиатрической клинике облучают и что-то делают с их мозгом. А затем их мёртвые тела превращают в Киборгов. В роботов… — Стюарт собрался с духом и включил короткое видео, которое заснял в операционной.       В зале тут же раздались крики; кто-то даже потерял сознание, а кто-то в панике ринулся к выходу. В основном же среди публики были застывшие, шокированные лица.  — Д-довольно, — выдавил мертвенно-бледный телеведущий, — уходим на рекламу…       Стюарт остановил видео и извлёк из телефона кабель.  — Откуда, — ведущий пытался справиться с собой, — откуда вы… это взяли? Это ведь фикция? Манекен?.. Если так, то у вас довольно… довольно странный способ пиариться… — он нервно захихикал, вытирая со лба пот.  — Хотелось бы мне, чтобы это была фикция, — тихо сказал Стюарт. — Однако это правда. Я видел это своими глазами… И со мной едва не сделали то же самое.       Ведущий судорожно выдохнул.  — Вы осознаёте, что мне придётся попросить вас покинуть студию? — осведомился он. Стюарт кивнул.  — Я должен был показать это, — промолвил музыкант, — ваше же дело: принять или нет. Я понимаю, что на это способен не каждый.       Ведущий криво усмехнулся, быстро мотая головой.  — Идите, — бессильно изрёк он, — идите скорей, пока меня не стошнило. Вы позволяете себе творить чёрт-те что… не появляйтесь больше.       Стюарт снова молча кивнул и поднялся с кресла.       Что ж, ему удалось запустить механизм обратного отсчёта перед неким взрывом. Хотелось бы верить, что взрыв будет не слишком радиоактивным.       Ещё посмотрим, кто сдастся первым, Корпорация.

***

      Стюарт видел настоящие облака всего раз в жизни. Он знает, что они должны быть белыми. Эти тоже белые, но ему никогда ещё не доводилось встречать такого дивного серебристого оттенка.       Он бредёт среди молочно-воздушного моря. Мягкие волны чуть дотрагиваются до его плеч, словно гладя, бережно и ласково. Сквозь нежную туманную вуаль видно не дальше расстояния вытянутой руки, но зато её со всех сторон испещряют крохотные, переливающиеся алмазики звёзд.       Стюарт бросает взгляд на девочку. Она сидит на краешке острова, непривычно притихшая и серьёзная, и глядит куда-то вдаль.  — О чём ты так задумалась? — музыкант улыбается, опускаясь рядом в шелковистую, чуть влажную траву. Туман осел на ней мелкими лучистыми росинками, блестящими, гладкими и сияюще-белыми, как жемчужины.       Девочка не отвечает, приковав взор к горизонту. Она вдруг вытягивает вперёд свою длинную, худенькую ручку, словно хочет что-то поймать. Стюарт с изумлением видит, как в её ладошке вспыхивает голубовато-серебряная искорка, совсем маленькая, не больше песчинки, и совсем лёгкая — не тяжелее лебяжьего пёрышка…  — Иногда бывает так, что тебе кажется, будто ты рождён для чего-то особенного и великого, — говорит девочка, — будто ты непременно создан для грандиозных свершений и подвигов. Тебе кажется, словно сами горы ждут тебя, чтобы ты их свернул… Горы ждут, да только ты приходишь к ним, а потом и сам не замечаешь, как потерялся на одиноком шоссе. Получается, что тебя все обманули. И горы, и твоя луна… та самая, что всегда казалась большой, полной и серебристой, а на деле обернулась тощим и гнусным месячишкой. — Девочка бережно прячет мерцающую горошину у себя за пазухой.       Стюарт молчит, уставившись вверх.       Луны сейчас, к счастью, нет. Есть звёзды… Музыкант видит их радостные, умиротворённые и светлые блики, что дрожат, чуть расплываясь в молоке белых облаков. Серебристые россыпи устилают небо, словно очерчивая пути и дороги. Стюарту кажется, что звёздные рисунки похожи на паутину огней ночного города… где он уже видел такую?.. Кажется, в городке Амарилло, когда они гуляли там с Нудл… точно.  — Да, среди всех этих дорог бывает очень легко потеряться, — произносит музыкант. — Иногда теряешься даже до того, что хочется молить о помощи… — Он вздыхает. — Иногда хочется молить о ней сами небеса. Только вот… неизвестно, слышат ли они тебя.  — Неизвестно, — соглашается девочка, наконец поворачиваясь к Стюарту, — но зачем молить небеса, когда для этого есть кто-то более близкий? — Её личико озаряется улыбкой.  — Вот такой ты мне нравишься больше, чем серьёзной. — Стюарт тоже улыбается.  — И ты мне нравишься больше, когда не думаешь о всяких глупостях, — девочка поднимается на ноги и показывает музыканту язык.  — И вовсе я о них не думаю! — Стюарт передразнивает, шутливо копируя её гримасу.       Девочка смеётся.  — Идём, — говорит она, — я покажу тебе твои звёздочки.  — Мои? — удивляется Стюарт.  — Твои, — девочка берёт музыканта за руку, ноги их отрываются от земной поверхности, и вместе они летят куда-то ввысь…       Они летят, рассекая белые облака. Стюарт чувствует, что облака тёплые и мягкие. Они окутывают и обволакивают, словно хотят заключить в объятия, защитить от всего на свете, исцелить всю боль… Эти оберегающие касания, нежная забота и тепло до того умиротворяют и успокаивают, что Стюарту чудится, будто он вновь очутился где-то в далёком-далёком уголке своего самого раннего, самого невинного детства… защищённом, безмятежном.       Облака похожи на ласковые материнские руки.       Стюарт и девочка постепенно поднимаются над островком всё выше и выше. Тело кажется таким лёгким, что свободно парит на ветру. Ветер мягко подхватывает его и несёт, будто качая в своей небесной колыбели…       Здесь видны миллионы звёзд. Самых разных… самых светлых и чистых.       Стюарт улыбается, вновь находя в кружеве серебристых скоплений своё любимое созвездие Андромеды. Он отсчитывает бело-голубые мерцающие бусинки. Три… четыре… пять… Он хочет поймать хрустальный свет в свои ладони, но звёзды слишком высоко, и ему не дотянуться.  — Иногда мы стремимся к несбыточному, — замечает девочка, наблюдая за его попытками, — хотим откусить сладкий кусочек самого неба… Знаешь, что бывает тогда?       Стюарт разглядывает свои руки: они пусты.  — Я знаю, — изрекает он, — знаю, что, может быть, хочу слишком много… Может, я и в самом деле пытаюсь взять на себя то, что мне не под силу. — Он хмурится, немного поникнув.  — Всё в порядке, — девочка улыбается, — такое бывает. Бывает, что кажется, будто тебе под силу нести на себе вес целого мира… Я знаю, что тебе очень хочется быть благородным Персеем, совершить много подвигов и когда-нибудь спасти прекрасную принцессу Андромеду. Но ты же далеко не всесильный, правда? Ты ведь и сам это понимаешь…  — Я понимаю, — Стюарт низко опускает голову.       Ему хочется молить небеса не только о помощи… иногда ему хочется молить их о прощении. Прощении за свою гордыню. За то, чем он порой становится… За желание брать на себя больше, чем это возможно. За то, что порой он считает, будто вправе решать, что правильнее для других; будто он вправе давать им советы или лучше знает, как лечить их раны…       Он понимает, что не может спасти всех на свете, да и не должен. Он всего лишь человек…       Гордецы становятся одиноки. Вот что случается, когда норовишь откусить слишком большой кусок.  — Вот и славно, что понимаешь! — девочка сияет. — Просто вспоминай об этом немного почаще, хорошо? На всякий случай…       Они продолжают лететь.       Ветер нежный, прозрачный и лёгкий. Стюарт немного завидует ветру. Как бы и он хотел ощущать эту невесомость и незапятнанность, свободу от налипшей и тяготеющей к земле грязи. Ощущать эту воздушную прозрачность и чистоту, чистоту многогранную, будто серебристый кристалл…       Стюарту вдруг становится трудно дышать, тело его тяжелеет, скованное мучительной болью. Он оступается на звёздной дорожке и, застонав, оседает вниз, зажмурившись и съёжившись в комок.  — Ну-ну… тише. — Музыкант вновь ощущает мягкие, успокаивающие прикосновения. — Уже всё. Сейчас тебе станет легче…       Стюарт осторожно разжимает веки. Он обращает лицо вверх и не может сдержать возгласа изумления.       Небо очистилось от облаков; теперь оно глядит своей ясной, глубокой и тёмной кристальностью. Посредине же его скопился целый ворох звёзд; заволоченные матовой дымкой, они напоминают причудливую узорчатую ткань… Сквозь неё струится ровный, серебристо-белый свет.  — Что это?.. — выдыхает Стюарт.  — Ты знаешь и сам, — ласково отвечает девочка.       Из недр переплетённых звёздных нитей неторопливо выплывает один большой и светлый шар. Он сияет очень ярко, но на него совсем не больно смотреть. Мягкие желтовато-белые лучи словно согревают изнутри…  — А ты знаешь, что «Амарилло» означает «жёлтый»? — девочка отчего-то озорно подмигивает.  — Правда? — Стюарт с трудом улыбается. — Мне почему-то всегда казалось, что это слово скорее… белое. — Он вновь усилием поднимает голову и глядит на солнце… это ведь солнце, он знает. Знает…  — Ведь ты сам этого хотел, — тихо произносит девочка, — ты хотел солнца. Оно и пришло к тебе. Пришло спасти тебя… — Она достаёт из-за пазухи переливающееся серебристое зёрнышко и легко подбрасывает в воздух. Зёрнышко летит, понемногу отдаляясь, и наконец замирает где-то в фиолетовой пучине ночного неба самой мерцающей и радостной звёздочкой.       Стюарт кивает и опять прикрывает глаза, приникнув к земле. Внутри него что-то сжимается, и ему отчего-то хочется плакать.  — Не надо. Не надо, — вновь утешает девочка. — Не бойся… солнце неспособно причинить тебе вред. Оно очень любит тебя…       Нежные и светлые лучи укрывают собой, словно лёгким одеялом; они так аккуратно дотрагиваются до плеч и макушки, так осторожно проникают в грудь, изгоняя из неё застывшую ледяным комом боль, что от этого тают и страхи, и любые сомнения… Лучи разливаются по сосудам целебным теплом, вновь оживляя каждую клеточку тела, наполняя сердце покоем и усмиряя сбивчивый ритм его биения.       Стюарт наконец поднимается на ноги. Ему становится хорошо и легко… словно он больше не отягощён ни ранами, ни налипшей дорожной пылью, ни сырой копотью и грязью душных подземелий.       В голове тоже легко и прозрачно, будто свежий ветер навёл там порядок, выдворив всю мерзость, все жуткие видения и демонов.  — Звёзды тебя слышат, — тихонько говорит девочка. — Они всегда слышат, когда ты их просишь. Просто и сам разреши им тебе помочь. Впусти их к себе… ведь больную душу нельзя вылечить, если не давать никому к ней притронуться. Так же, как и с любой болезнью…       Стюарт подставляет лицо солнцу, позволяя благостному сиянию пронизывать себя насквозь. Животворный, золотой небесный огонь очищает от всякой грязи и скверны, в нём сгорает всё страшное и отвратительное; всё тёмное и вредоносное в страхе бежит прочь… Стюарт вдыхает этот свет и чувствует, как он очищает кровь в его жилах от ядовитой отравы, вновь восстанавливает силы, напитывая своей чистой, сияющей энергией.       Белое сияние. Белый… Белый — самый милосердный и одновременно самый мощный цвет.       Белое солнце. Солнце пришло спасти его… Не от него ли самого?..       Солнце — сильнее и одновременно милосерднее всего. Оно дарит жизнь.       Как и…  — Ты всё ещё боишься сказать это слово? — девочка снисходительно приподнимает края губ, глядя на Стюарта.       Стюарт закрывает глаза и качает головой, тоже тихо улыбаясь.       То слово… Самое сильное и самое милосердное в мире. Ослепительно-белое.  — Мне нравится, как звучит слово Амарилло, — заявляет музыкант, разжав веки.       «Амарилло» звучит, как что-то нежное и мягкое, что-то кремово-сладкое и воздушно-белое.       Воздух вокруг тоже белый и серебристый. Воздух нежный и тёплый.       Витающий в воздухе ветер — свободный и чистый, он помогает дышать. Он лечит… Серебристый дождь из звёзд опадает на плечи, словно благодать.  — Не забывай про них, — шепчет девочка, — не забывай про звёздочки. Ладно? Ведь каждая из них — это твоё маленькое, доброе солнышко. Оно ведь любит тебя и хочет, чтобы тебе было хорошо. А если тебе плохо, оно тоже страдает и горюет, потому что не знает, как тебе помочь…       Белые облака, тёплые и заботливые, парят вокруг, чтобы защитить от всех тревог и страхов. Чтобы вылечить всякую боль и недуг.       Они сгущаются сверху, смешиваясь со звёздными скоплениями в лёгкий, серебристый и сладкий крем.       Белые…       Серебристо-белый — это любовь.       Серебристо-белое солнце пришло спасти его.