Завтра ещё не наступило.

— Мы пришли! — Нудл подвела Стюарта к какому-то зданию. Музыкант оглядел место. Это была, по всей видимости, разновидность паба. Ядовито-жёлтая светящаяся вывеска на входе гласила: «Sex Murder Party».  — Ничего себе, — Стюарт поднял брови. — Ты точно уверена в этом… кхм… в этом заведении? Судя по всему, там бывают в ассортименте не очень хорошие вещи...       Нудл засмеялась.  — Да это же просто такое название, — произнесла она. — Ну, оно значит вроде как, будто вечеринки там такие крутые, что адреналина от них, как от секса или убийств. — Девушка дёрнула Стюарта за руку. — Идём…       Музыкант несмело последовал за ней.       В пабе играла громкая музыка. Тусклое рыжее освещение едва пробивалось сквозь густую прослойку дыма: посетители активно курили. Было людно, стоял душный запах кальяна и алкоголя. Стюарт выдохнул, ощутив лёгкое головокружение.  — Пойдём танцевать! — Нудл потянула его куда-то в пелену коричневатой мглы.  — Ну как скажешь, — Стюарт ухмыльнулся. — Правда, я не очень-то умею…  — А? — девушка обернулась через плечо. — Ты что-то сказал, зая? Ничего не слышу из-за музыки. — Она остановилась у барной стойки. — О, надо заказать выпить. Ты что будешь?  — Нет-нет, я не пью, — замахал руками Стюарт, — спасибо.  — Да брось! — возразила Нудл. — Как так! — она обратилась к бармену. — Нам два коктейля «Албарн».  — «Албарн»? — обескураженно повторил Стюарт. — У вас тоже знают Деймона Албарна?..  — Что? — выкрикнула Нудл. — А… ну да, хороший коктейль такой. Тут ещё фирменный делают интересный, но он на любителя. А вот «Албарн» очень вкусный, особенно охлаждённый. Тебе понравится! — Девушка сунула музыканту в руки высокий бокал с торчащей из него соломинкой. Стюарт растерянно уставился на красновато-бурую жидкость с плавающими кусочками льдинок.       Нудл пригубила свой коктейль, затем повернулась куда-то в сторону.  — О, смотри! — весело воскликнула она. — Бухой Шон опять сейчас станет концерт давать.  — Концерт? — переспросил Стюарт, пытаясь проследить за её взглядом.  — Ха! Да. — Нудл усмехнулась и ткнула пальцем в фигуру плотного мужчины за столиком в дальнем конце паба. Мужчина неуклюже поднимался с места, по-видимому, намереваясь взгромоздиться ногами на стул.  — Шон по субботам вечно надирается и потом горланит песни, — пояснила Нудл, — так смешно за ним наблюдать! — Она скосила глаза на бокал Стюарта. — Да ты пей, чего зеваешь.  — Я… ну… — Стюарт не успел и придумать никаких возражений, как Нудл, не церемонясь, ткнула бокал прямо ему в губы. Музыканту пришлось замолчать, чтобы сделать глоток. На миг красноватая жидкость показалась неожиданно горячей, а затем осела на языке приятным сладковатым холодком. Стюарт облизал губы, изучая новый вкус… в голове вдруг сделалось как-то легко и жарко.  — Смотри, смотри, — заговорщицки забормотала Нудл в ухо Поту, — сейчас точно запоёт.  — Е-е-е-е! — возопил Шон, взобравшись на стол и размахивая руками. — It’s DAAAAAAAAEH!..  — Что он сказал? — Стюарт недоумённо нахмурился.  — Он хочет сказать «it’s there», или, наверно, «it’s dare», — расшифровала Нудл, — но не может. — Она захихикала, пихнув музыканта локтем: — Ты гляди-ка, по-моему, он сегодня в ударе.       Стюарт отпил из бокала ещё, снова чувствуя на языке причудливый холодяще-согревающий и сладкий привкус, и принялся вместе с Нудл глазеть на Шона.       Шон орал:  — You’ve got to press it on you!.. You just think it, that’s what you do, baby… Hold it down, DAAARE!       Посетители паба галдели и подбадривали его шумными хлопками и свистом.  — У-у-у! — вопила Нудл в один голос со всеми. — Давай, Шон! Жги!       Стюарт рассеянно усмехался… И творят же люди такую ерунду. Зачем бы?..       Однако через мгновение происходящее вдруг тоже стало забавлять его. Творят, ну и подумаешь… В самом деле, не век же ходить серьёзным.  — Давай, Шон! — вторил он Нудл. — Ещё!  — It’s DARE, — ревел Шон.  — It’s dare!.. — подхватили все кругом. Бармен включил фоном какую-то танцевальную музыку.       Нудл вдруг обвила шею Стюарта руками и впилась ему в губы. Это было совсем не похоже на давешний невинный поцелуй, — неуловимый и нежный, точно прикосновение крыльев бабочки, — на сей раз поцелуй был острым и страстным. Музыкант вновь ощутил, как вращается окружающий мир, — впрочем, вокруг сейчас больше ничего не было, лишь какие-то красные всполохи, дурманящий дым и горячие влажные губы Нудл.  — Пошли танцевать, — она наконец отпустила его и затем рывком сдёрнула со стула.       В желтовато-буром дыме очертания девушки казались полуэфемерными; Стюарту внезапно почему-то сделалось страшно ненароком сломать её, ведь она такая хрупкая… Нудл хихикала и извивалась в танце, точно змея; подвижная и лёгкая, по-детски тоненькая и немного неуклюжая в этой оборчатой юбке… Алая помада, слишком яркая для её возраста, слегка размазалась от недавнего поцелуя, и Стюарт ощущал, как полыхает что-то у него в груди, — не то от этого цвета, не то от выпитого. Коктейль имел такой же красноватый оттенок... У её губ был такой же сладкий, жаркий вкус.       Стюарт и сам сейчас не думал, как выглядит, — должно быть, он тоже весь в этой помаде, да рубашка нелепо сбилась набок, — но было плевать. Было просто хорошо…       Горячо на языке, горячо в груди.       Горячие, призрачно-тающие руки Нудл, которыми она хватала музыканта за складки одежды, чуть задевая пуговицы… когда она мимолётно дотрагивалась при этом до его кожи, его било какое-то электричество. Адреналин?.. Да, пожалуй, недалеко и до убийства… ему казалось, ещё секунда, и он умрёт — то ли от шока, то ли от переизбытка эндорфинов.  — Можно мне ещё что-нибудь выпить, — выдохнул музыкант. — Так жарко стало…  — Так иди и закажи, — Нудл кивнула в сторону бара, — только не переусердствуй. — Она сделала лихой разворот и сдула с лица чёлку, подняв руки вверх и покачиваясь в такт музыке.       Стюарт подошёл к стойке.  — Бармен! — весело окликнул он. — Один коктейль!  — Подождёшь, педрила, — оскалился на Пота какой-то амбал, — в очередь вставай.  — Да ладно тебе, Слон, не нервничай, — осадил его бармен, протирая стакан, — тебе уже хватит на сегодня. — Он повернулся к Стюарту: — Да, слушаю. Какой коктейль хотите?  — Э-э… — Стюарт попытался вспомнить блестящего киноактёра, чьё имя так беззастенчиво использовали в своих целях производители спиртных напитков, но почему-то не смог. Мысли в голове странно путались. — Что-нибудь освежающее.  — Есть коктейль «Busted and blue», — предложил бармен, — если вы его имеете в виду.  — Давайте! — Стюарт, не раздумывая, махнул рукой. Музыканту было весело. Сейчас ему действительно казалось, что он смотрит на мир сквозь призму каких-то розовых очков… Всё вокруг выглядело неправдоподобно прекрасным.  — С вас пять пятьдесят. — Бармен подал заказ.       Стюарт взял бокал и посмотрел в него: напиток в самом деле был голубого цвета, чуть более густой и синий на дне. Сверху же его покрывала тонкая малиновая прослойка. Пот сделал глоток. Коктейль имел горьковатый вкус вперемежку с кислинкой, напоминающей цитрусовые. От него действительно становилось как-то свежо… пожалуй, даже слишком. Осушив бокал, Стюарт почувствовал странный озноб. Горечь во рту перешла в ощущение чего-то крепкого и терпкого.  — Стю! — звала Нудл. — Где ты там, зайка? Дождёшься, что меня сейчас кто-нибудь похитит. — Она звонко засмеялась.       Стюарт улыбнулся.  — Не выйдет, — заявил он, — сегодня тебя уже похитил я. — Пот встал из-за стойки и приблизился к девушке. Двойная доза алкоголя ударила в голову с ещё большей силой; ему почему-то захотелось самому запеть во весь голос, подобно пьяному Шону, — разумеется, конечно, нечто более благозвучное. Будто в ответ настроению музыканта в пабе заиграла медленная лирическая музыка. Стюарт обхватил Нудл за талию. Она хихикнула:  — Зайка, да ты совсем пьяный.  — Я знаю, — прошептал Стюарт, — знаю. — Он мягко поглядел на девушку.       Казалось, будто на свете нет ничего прекраснее, чем её глаза. Большие и блестящие, такие необыкновенные… Он ни у кого ещё не видел подобного редкого цвета. Светло-зелёный, чистый, — сейчас почти золотой из-за отблесков жёлтых огней паба.       Не встреть он Нудл в реальности, наверное, он бы сочинил её в своих мечтах, подумалось Стюарту.  — Эй! — донёсся откуда-то крик. — Перестаньте сейчас же…       Стюарт поморгал, очнувшись, и застыл.  — В чём дело? — спросил он.  — Похоже, там драка, — Нудл тоже перестала танцевать. Она озабоченно хмурилась, следя за разворачивающимся поблизости зрелищем.       Двое пьяных, по-видимому, затеяли нешуточный бой. Они крушили всё вокруг себя, сметая со столов стаканы и пепельницы, опрокидывая стулья.  — Чёрт, — Стюарт в отчаянии озирался, — нужно их остановить! — музыкант было бездумно бросился вперёд, но Нудл крепко вцепилась в его плечо.  — Спятил, что ли? — прошипела она, уставившись в лицо Стюарту. — Тебя там могут запросто убить!.. Не суйся лучше… — девушка опять с тревогой оглянулась в сторону перепалки. Приятели повздоривших пытались разнять стычку, но тщетно… Одежда на дерущихся уже превратилась в рвань, тела были обильно испещрены кровоподтёками. Стюарт охнул, вдруг увидев, как один из мужчин выхватил нож. Тяжело дыша, тот уставился на противника каменным взглядом.  — Никогда, — прорычал мужчина, — никогда я не прощу тебе этого, поганый Джейми Принципл! Никогда!..  — Остынь, остынь, Зебра(*), — пытались урезонить его из толпы.  — Никогда!.. — взревел Зебра, затем сверкнул глазами, ищуще зыркая вокруг себя. — Это он нас сдал! Он сдал, сука. — Зебра вновь кинулся на врага, угрожающе занеся нож.  — Зебра, перестань! — несколько пар рук схватили его, но он рвался прочь и всё продолжал хрипло кричать:  — Это он сдал! Он сдал! Крыса!.. Это он нас сдал!       Стюарт не отводил от бушующего дебошира взгляда широко раскрытых глаз.       Было в тоне Зебры что-то такое, от чего содрогалось самоё нутро.  — Он же сейчас его убьёт, — выдохнул Стюарт и снова дёрнулся с места, но неожиданно запутался в собственных ногах. Нудл подхватила музыканта под мышку.  — Пошли, — изрекла она, — тебе надо подышать воздухом.  — Я не… — Стюарт мотнул головой. — Всё нормально, — он вдруг ощутил, как огненная жидкость внутри него устремилась куда-то вверх. Пот сглотнул.  — Пошли, пошли, — Нудл быстро потащила его из паба.  — Он сдал нас Киборгам!.. — исступлённо вопил Зебра. — Это он! Он! Я точно знаю, что он!..       Стюарт стоял, облокотившись рукой о стену и силясь побороть очередной приступ тошноты.       Нудл хмыкнула:  — Ты что, вообще никогда в жизни не пил?       Музыкант кое-как распрямился.  — Никогда, — хрипло отвечал он. — Второй бокал явно был лишним. — Стюарт снова резко согнулся. — И-извини…  — Пф-ф, подумаешь, — отозвалась Нудл, — со всеми бывает. Ты ещё неплохо держишься. — Она добродушно похлопала музыканта по плечу. — Градус понижать не надо было, вот что.  — Ты издеваешься надо мной. — Стюарт наконец отпрянул от стенки, пошатываясь и всё ещё дрожа.  — Вовсе нет, — возразила Нудл, — да и вообще, видел бы ты Мёрдока наутро после бурной ночки… Тот мог весь пол в ванной заблевать, а то и под себя обмочиться. О подробностях я уж умолчу. — Она подошла к Стюарту. — Как ты?  — Нормально, — Стюарт прикрыл глаза. Жар в груди и голове улетучился, осталась неприятная ломота.  — Выглядишь паршиво, — откровенно заметила Нудл, — ты бы шёл домой… Поспишь, легче станет.  — Да ничего, — проговорил музыкант, — я в порядке. И потом, мне ещё нужно проводить тебя.  — Уж сама дойду, — ухмыльнулась Нудл, — а вот насчёт тебя я не уверена. Может, сегодня у нас переночуешь?       Стюарт слабо улыбнулся.  — На этот раз ты считаешь меня умирающим? — спросил он примирительно.  — Просто я знаю, что такое похмелье у мужчин, — Нудл закатила глаза. — Вы и впрямь так стонете, как будто умираете, аж жалко вас становится. — Она поглядела на Стюарта. — Выспись хорошенько, а с утра, если будет плохо, прими аспирин.  — Хорошо, — заверил Стюарт, — не переживай за меня так.  — Как мне не переживать, — возразила Нудл, чуть усмехнувшись, — кто же ещё здесь за тобой присмотрит, как не я?  — Да уж. — Музыкант приподнял края губ.       Неожиданно к ним приблизилась фигура в плаще.  — Волшебного порошку не желаете? — елейным голосом осведомился незнакомец.  — Что? — Стюарт непонимающе воззрился на него. — Какой такой порошок?..  — А, это, наверно, какие-нибудь колёса, — доложила Нудл со знанием дела. — Ха… забавно, никогда не пробовала колёса, Мёдс же вечно из-за всего орёт. — Она пожала плечами.  — В жизни нужно попробовать всё, — заявила фигура в плаще. Стюарт бегло оглядел прохожего, и его вдруг охватило смутное чувство неприязни. Музыкант нахмурился, стараясь понять причину своих подозрений, но ему было так худо, что он почти тут же оставил эти попытки.  — Что такое колёса?.. — утомлённо поинтересовался Пот.  — Ну, типа наркота, — пояснила Нудл, — такая, лёгкая. От неё настроение поднимается, и только. — Она посмотрела на незнакомца. — А что за колёса-то? Прикольные?  — Ещё как, — заверил человек в плаще. — Вставляет не по-детски, как говорят… — Незнакомец тоненько и как-то гнусно захихикал… Стюарт поморщился от головной боли, начинающей пульсировать в висках.  — Я вообще не знаю, что такое наркота, — произнёс он, — впервые слышу такое слово.       Нудл поразилась:  — Ничего себе! Не пьёшь, не ругаешься, не слышал про наркотики… Стю, ты, наверное, святой. Можно я до тебя дотронусь? — она в самом деле подошла к музыканту и с театральным благоговением прикоснулась к его плечу. — И всё же я бы попробовала. А сколько стоит?  — Первый раз за бесплатно, — таинственно сообщила фигура в плаще. Нудл вытаращила глаза:  — Ого! Ещё и нахаляву. Ну, тогда точно надо брать. Ты будешь? — она опять повернулась к Стюарту.  — Я нет, — скривился тот, прижимая руку к животу, — с меня на сегодня хватит экспериментов. Я бы лучше, что ли, мятного чая выпил…  — Ну как хочешь. — Девушка обратила взгляд к фигуре в плаще. — Давайте! Я хочу вот эти, розовенькие.  — Прошу, — загадочный незнакомец протянул ей две круглые таблетки.  — Крутяк! — Нудл ухмыльнулась, оглядывая своё новое богатство.       Прохожий в плаще тут же куда-то испарился… Стюарт вдруг наконец осознал, что же ему так не понравилось в этом человеке. Он всё время как-то странно дёргался, находясь вблизи Нудл, особенно когда передавал ей товар, — словно боялся ненароком прикоснуться к ней... Лицо его нельзя было рассмотреть из-за низко спадающего капюшона. Музыкант насторожился.  — Нудс, ты уверена, что это безопасно? — усомнился он. — Пить какие-то непонятные таблетки, даже если они повышают настроение… Я, конечно, не врач… — Пот запнулся. Что он, в самом деле, понимает в нравах и обычаях этого мира?.. Вон даже и пить как следует не умеет. — А впрочем… не знаю. Тебе решать, конечно…  — Всё будет нормально, зая! — уверенно заявила Нудл. — Я видела, их все пьют, и ничего. Говорят, это прикольно! Весело. Как алкоголь, только ещё веселее. — Она снова радостно окинула взором розовые таблетки у себя в ладони, затем одним махом отправила их в рот. Стюарт с волнением наблюдал за Нудл… Почему-то в желудке у него возникло какое-то противное сосущее ощущение, но он не мог понять, сигнал угрозы это или тошнота.  — И как? — спросил музыкант, встревоженно уставившись на девушку. Нудл пожала плечами.  — Как будто ничего, — призналась она, — особенной разницы не чувствую. Наверно, какие-то бракованные подсунул. Так и думала, что нахаляву ничего не бывает… — Нудл насупилась и направилась вперёд. — Пошли домой… время позднее, наверное, Мёдс и Расс уже нас хватились.  — Верно, — проговорил Стюарт, — надеюсь, они не станут нас наказывать за позднее возвращение. — Он снова потёр живот. — Чёрт… в последний раз меня так тошнило, когда я в детстве объелся пиццы на дне рождения у друга. И, самое странное, в тот раз моя мама действительно выпорола меня за то, что я вернулся поздно… — Музыкант осёкся, вдруг подумав, что зря заговорил о детстве и о матери. Наверняка это наведёт Нудл на мысли о собственной маме, а ей, должно быть, больно вспоминать это…       Однако Нудл рассмеялась.  — А-ха-ха! Кто будет мамой, Мёдс или Расс? — Девушка беззаботно поглядела перед собой. — По-моему, Мёрдок однозначно был бы злой мамой.  — Да, зато из Рассела на редкость гуманный отец, — заметил Стюарт, — пожалуй, я бы в первую очередь побежал жаловаться к нему.  — А-ха-ха!.. — Нудл снова захохотала. — Представляю их реакцию, услышь они всё, что мы тут говорим… — она закусила губу, беззвучно сотрясаясь от накатившей волны веселья.  — Лучше им не знать. — Стюарт чуть улыбнулся.       Какое-то время они шли молча.       Неожиданно Нудл снова прыснула со смеху. Стюарт удивлённо посмотрел на неё:  — Ты чего?  — Ничего, — с трудом произнесла девушка, силясь унять хохот, — просто что-то вдруг вспомнилось…  — Что вспомнилось? — спросил Стюарт. Нудл повернула к нему лицо и уже раскрыла рот, как вдруг так и покатилась, едва устояв на ногах и тыча в музыканта пальцем.  — Что?.. — тот поморгал. — Со мной что-то не так?       Нудл, по всей видимости, никак не могла остановиться.  — Да у тебя голова, — наконец, задыхаясь, выдавила она, — голова… такая большая! Ха-ха-ха… не могу… блин… — девушка утёрла слёзы. — Кажись, меня догнало… таблеточки-то… и-хи-хи… что надо оказались… а-ха-ха!.. — Нудл перегнулась пополам.       Стюарт приподнял бровь.  — Что ж, — вымолвил он, — я рад, что у тебя хорошее настроение… Но… при чём тут моя голова? — Он растерянно ощупал свои волосы. Волосы были на месте, да и размеры головы не претерпели, очевидно, никаких качественных изменений. Стюарт был озадачен. Нудл заходилась каким-то истерическим хохотом. Музыкант забеспокоился по-настоящему.  — Ты в порядке?.. — он смерил девушку пристальным взглядом.  — В порядке, — выдохнула Нудл, — а вот ты… ты… чёрт!.. Я не могу. Ты сидишь верхом на петухе! И играешь… а-ха-ха… мимо клавиш… а-ха-ха!..       Стюарта передёрнуло.  — Это что, галлюциногенный препарат? — он нахмурился. — Нудл… что он такое тебе дал?!  — Не знаю… я не знаю, — девушка с трудом стояла ровно, — но это что-то с чем-то!.. Чёрт… Стю, знаешь, я хочу ещё выпить! И танцевать… и… и вообще… Я тоже хочу уметь играть мимо клавиш! А-ха-ха… чёрт, это так забавно. — Она закрыла лицо руками, продолжая вздрагивать в неестественном припадке.  — Нудл… — Стюарт похолодел, ощущая, что его самого начинает колотить. — Мне это не нравится… пошли скорее домой. — Он взял её за локоть и быстро повёл по улице. Нудл продолжала хихикать, то и дело пытаясь вырваться. Стюарт наконец поймал её поперёк туловища и взвалил на своё плечо. Девушка завизжала, выкрикивая какие-то бессвязные фразы; через некоторое время смысл их и вовсе был потерян. Стюарт с тревогой ощутил, что её бьёт странный озноб. Чёрт... по-видимому, это было какое-то ядовитое вещество, вызывающее галлюцинации. Кретин, он полнейший кретин… Как он мог позволить ей проглотить эту гадость?!       Стюарт подавал условный знак у порога двери ребят, в смятении выжидая. Лишь бы хоть кто-нибудь из них уже был дома…       Нудл начала брыкаться. Музыканту пришлось перехватить её на руки, чтобы не уронить.  — Пусти… пусти-и, — хихикала она, — я не хочу… не надо… я не хочу туда. Там же рот осьминога… я не хочу в рот к осьминогу.  — Тише. — Стюарт нахмурился и снова просигналил… Что такое? Почему они так долго не открывают?..       Дверь наконец распахнулась. На пороге стоял Рассел.  — В чём дело? — он окинул обоих тревожным взором. — Что с Нудл? У неё снова был приступ?  — А-а-а! — вдруг громко протянула Нудл, уставившись на Рассела и сощурив один глаз. — Я тебя зна-аю… у тебя под кроватью лежит семечко, из него скоро взойдёт дерево. Жаль, что ненастоящее… — она опять захихикала, запрокинув голову и блуждая по сторонам глазами, выявляющими бессмысленное выражение.       Рассел сдвинул брови, шокированно озирая её.  — Что с ней?! — вскричал он.       За спиной темнокожего вдруг вырос Мёрдок. Он бегло оценил вид Нудл.  — Немедленно тащи свой зад сюда, — процедил Никкалс и быстро удалился вглубь комнаты.       Стюарт вошёл. Продолжая пресекать попытки Нудл соскользнуть с его рук, он аккуратно опустил её на диван. Мёрдок, покопавшись в ящиках комода, извлёк и разложил на столе какие-то предметы. Затем развернулся к Стюарту и резко ударил его по затылку. Музыкант охнул и даже пошатнулся, не удержав равновесия. Мёрдок с гневом пронизывал его иглами своих зрачков, — как всегда, неподвижных и ледяных.  — Ты… мать твою за ногу, — хрипло прорычал Никкалс, преувеличенно чётко чеканя каждое слово. — Она что, под ЛСД?! — Он шагнул к Стюарту ближе. — Под ЛСД?! Отвечай, отвечай, мать твою за ногу, иначе, клянусь, я своими руками сейчас сверну тебе шею!.. — Мёрдок схватил Пота за ворот рубашки и грубо затряс.  — Я-я не понимаю, о чём вы, — едва смог выговорить Стюарт, — о-она выпила какую-то таблетку… и… потом с ней это случилось…  — ЧТО?! — Мёрдок вплотную приблизился к лицу музыканта, почти упёршись в него своим кривым носом. — Запомни, тупица… у нас есть правило. НИКАКИХ НАРКОТИКОВ!.. Ты меня понял?! — он опять тряхнул Пота.  — Мёдс… — выдавил Рассел. — Полегче.  — Полегче?! — Мёрдок швырнул Стюарта на пол и брезгливо отошёл от него. — Полегче, значит… ну-ну. — Никкалс в ярости опрокинул какой-то стул перед собой, затем прогремел: — Он накачивает её наркотой, а ты мне — «полегче»!!! Мать его за ногу! Мать!.. — тяжело дыша, он запустил пятерню в волосы и замолк, скрипя зубами.       Нудл на диване никак не реагировала на окружающий её шум. Она раскачивалась из стороны в сторону, обхватив свои коленки и время от времени хихикая. Расширившиеся зрачки её глаз лихорадочно бегали. Рассел осуждающе уставился на сидящего на полу Стюарта, молчаливо требуя разъяснений.  — Я не накачивал её, — тихим дрожащим голосом произнёс музыкант. — Она… она купила их у какого-то человека на улице. — Он поник головой. — Я просто не знал, что это такое, наркотик. Если бы знал… — Стюарт чуть выдохнул, вновь покосившись на Нудл, начавшую тихонько распевать песню Шона из паба, и с болью и стыдом отвёл лицо.       Мёрдок закрыл глаза и повернулся спиной, уперев руки в стол. Было видно, что он едва сдерживается, чтобы не растерзать Стюарта в мелкие клочки.  — То есть как это — ты не знал? — спросил Рассел, хмурясь и уперев руки в бока.  — Не знал, — виновато повторил Стюарт, — у нас, Наверху, нет таких… ЛСД, или как их там… — Он нервно закусил губу. — Ей можно как-то помочь?.. У неё словно галлюцинации… она совершенно не понимает, что происходит. — Стюарт сглотнул.       Мёрдок наконец развернулся к нему. Взгляд его выражал столько ненависти, презрения и отвращения, что у Стюарта даже перехватило дыхание.  — Выметайся, — без интонации проронил Никкалс, — немедленно. Сию же секунду.  — Н-но… — Стюарт поднял ладони вверх. — Я… я правда не знал… я не хотел…  — Выметайся!!! — вскричал Мёрдок. — Мать твою за ногу, к сатане отца твоего за его долбанный дырявый хрен!.. Пошёл нахуй отсюда, и чтобы духу твоего не было! — он сгрёб со стола какой-то предмет и хотел было запустить в Стюарта, но Рассел остановил Никкалса, быстро схватив его за руку.  — Мёдс… Мёдс, — увещевательно воззвал он, — тише. Думай, пожалуйста, сейчас о Нудл.  — Да, ты прав. — Мёрдок разжал пальцы, из которых со звоном выпало что-то металлическое, стиснул кулаки и низко опустил голову. Через мгновение он уже сновал возле стола, надевая стерильные перчатки и наполняя шприц сывороткой из какой-то ампулы.  — You’ve got to press it on you… — тоненько тянула Нудл, качаясь туда-сюда.  — Тебе лучше сейчас уйти, — тихо сказал Рассел Стюарту. Музыкант, не поднимая лица, быстро кивнул. Он встал с пола и поспешил к выходу. На пороге Пот обернулся: Рассел держал Нудл за руки, когда та, бормоча что-то под нос, сопротивлялась, не давая Мёрдоку вколоть себе в вену сыворотку. Наконец Никкалсу удалось сделать это. Нудл болезненно вскрикнула, а затем вдруг заплакала, точно совсем маленькая.  — Ну-ну, что ты, солнышко, — Рассел обнял её, заботливо прижимая к груди, — всё уже позади. Теперь всё хорошо…       Стюарт издал неслышный вздох и не замедлил скрыться.       Что он наделал. Идиот… безголовый ублюдок. Ему нет прощения…       Он не помнил, как добрался домой — всё было словно в тумане. Музыкант затворил за собой дверь квартиры, после чего прошёл в спальню и, не зажигая свет, медленно приблизился к окну. Выудив из кармана сигареты, Стюарт облокотился коленом о подоконник и закурил. Он долго бездумно глядел в ночную черноту, затем погасил окурок в пепельнице и закрыл жалюзи.       На часах было полвторого ночи. Наверное, нужно лечь спать.       Стюарт обессиленно опустился на кровать. Почему-то у музыканта вдруг мелькнула мысль, что он не проверял автоответчик. Вряд ли, конечно, он мог кому-нибудь понадобиться…  — У вас одно новое сообщение.       Стюарт апатично уставился на телефон.  — Алло! Стю, это ты? Дэнни звонит. Дэнни Браун, из магазина… В общем, мы послушали твои песни… Я и Danger Mouse, мой приятель, он тоже, короче, в теме. Нам понравилось… Danger Mouse сказал, что было бы неплохо поработать с этим. Завтра обсудим всё поподробнее. С рэперами я ещё не договаривался, но думаю, один мой знакомый чувак не откажет… Ну всё, короче, отбой.       Стюарт несколько минут взирал перед собой, почти не дыша. Danger Mouse. Сам Danger Mouse… ведь это известный продюсер.       Музыканту внезапно захотелось снова выпить что-нибудь алкогольное.       Он крепко зажмурился и закрыл лицо ладонями. В другой день подобная новость заставила бы его подпрыгнуть от радости выше, чем любая из башен их города. Но сегодня…       Сегодня всё это, кажется, уже не имело никакого значения.

***

      Сырой и знобкой, кристально-дождевой прохладой веет от сегодняшних облаков — зеленоватых, словно отблески северного сияния.  — Почему ты больше не хочешь строить остров?.. — девочка глядит на Стюарта с отчаянием. — Разве ты чем-то обиделся на него? Разве же он был плохой, твой остров? Ведь он твой. — Её глазки очень грустные. Такие же грустные, как тусклый зелёный блеск, исходящий от неба… кажется, словно небо выглядит больным. Безнадёжно, совершенно неизлечимо, совершенно смертельно больным…       Стюарт тяжело вздыхает.  — Не в этом дело, — произносит он. — Мне приходит в голову, что я должен отказаться от него. Наверно, этот остров слишком хорош для меня… — Музыкант печально улыбается, глядя в пустоту перед собой.       Сегодня остров пустой. Здесь нет ничего — ни мельницы, ни деревьев, ни цветов. Только унылая игра зеленоватых переливов… Холодных, как дождь с ледяным градом. От них прохватывает озноб и начинает лихорадить.  — Почему?.. — выдыхает девочка, делая робкий шажок в сторону Стюарта. — Почему ты отвергаешь его, не хочешь принять этот дар?.. Ведь твой остров тебе подарило небо… оттого он и летит. Почему ты отказываешься?.. Ведь тебе же самому от этого больно…       Стюарт с горечью смотрит перед собой. Ему больно… всё внутри него болит, словно разъедаемое кислотой.       Ему кажется, что всё внутри него рушится.  — Ведь ты ещё можешь это остановить, — взывает девочка со слезами в голосе, — зачем? Зачем ты так делаешь? Зачем ты хочешь, чтобы он погиб?.. Твой остров… он же живой. Живой, как солнышко… как любовь. Ты хочешь убить его?  — Уже слишком поздно. — Стюарт опускает голову.       Он слышит, как где-то гремят взрывы, как переламываются хрупкие и тонкие крылья мельницы, как рушатся её тёплые, уютные стены. Он чувствует удушливый и едкий дым, и на голову ему льются кислотные дожди. Горькие. Горькие…       Он хочет спрятаться от всего вокруг и мучительно сжимает веки, хотя знает, что всё равно ничего бы не увидел… больше ничего и не осталось. Там только пустота. Зелёная и холодная, как морское дно… горько-солёная, как слёзы морской воды. Задумывался ли кто-нибудь хоть раз, — кого же вечно оплакивает море? Кого оплакивает так безысходно, так неизбывно, так… бесконечно. Отчего его воды всегда надрывно солоны?..       Может, оно скорбит о гибели летающих островов.       Стюарту кажется, что сейчас он на самом дне. Здесь совсем темно. Тёмно-зелёная морская пучина… нет надежды, что сюда пробьётся и один робкий лучик живительного солнца.       Облака затягивают музыканта куда-то вниз, словно тина, налипшая на ноги. Они пристают к коже, как ядовитые споры и полипы, опутывают щиколотки, точно щупальца, тяжело ложатся на грудь, подобно толстому слою густого ила… Облака похожи на болезненную опухоль.  — Да как же поздно, — дрожащим, сдавленным голосом произносит девочка, — никогда не поздно. Никогда ведь не поздно!.. Только пойми же… Что ты делаешь? Что ты делаешь с собой?.. Ведь ты хочешь отдать свою душу. Не надо… — она молит его, складывая ладошки, и из последних сил делает ещё один крошечный шаг навстречу.       Стюарт с трудом приподнимает лицо и пытается взглянуть на девочку, но перед ним словно выросла густая стена зелёной воды. Словно грязное, мутное стекло.  — Поздно, — выдавливает музыкант, — я уже принял слишком непоправимое решение… я уже слишком много раз в своей жизни говорил «прощай».  — Но непоправимых решений не бывает, — девочка начинает всхлипывать и прикусывает губу, — это неправда… пожалуйста… ты же не можешь сделать так. Пожалуйста, — её голосок вконец надламывается, и она умолкает, тоже поникнув.       Стюарт наблюдает за монотонным шествием мертвенно-бледных облаков, проглатывая ледяной ком в горле, и отворачивается.  — Проблема не в том, что поздно, — признаётся он едва слышно, — не в том, что мало времени. Проблема в том, что я… я, кажется, уже не в состоянии по-настоящему верить. Я был идеалистом слишком долго, а так нельзя. Нельзя быть идеалистом… нельзя вечно строить воздушные замки. — Он огромным усилием натягивает искажённую улыбку боли и продолжает тоже через силу, через нестерпимую тошноту от собственных слов: — Мне кажется, что это просто не имеет смысла. Я хотел назвать мой остров Мечтой… А не иллюзорна ли мечта, точно так же, как те галлюцинации, что создаёт «спящий порошок»?.. Возможно, она ненастоящая… такая же пластиковая, как всё вокруг. Я просто сам себе её придумал, чтобы… чтобы мне было не так больно жить. Я придумал её… я всю жизнь гнался за светлячками. Я пытался догнать её изо всех сил… все мои страхи были наводнены ею, все мои надежды, все мои сумасшедшие мысли были только о ней. Всё стремилось к ней. К Мечте… к моему острову. Но в конце концов это оказалось ложью. Светлячки завели меня в темноту. Блуждающие огоньки… они ведь заманивают. В болото. — Стюарт опять закрывает глаза, часто выдыхая… ему кажется, что с каждым словом его сердце всё больше и больше замирает. Ему не хочется произносить последних слов, после которых пульс, должно быть, замрёт совсем.  — Ну что ты такое говоришь, — шепчет девочка. — А как же твои песни? Они тоже были ненастоящими?..       Стюарт стискивает зубы и молчит.       Боль, зелёная болезнь, налипшая со всех сторон пластом болотной тины. Ему кажется, будто она проникает в его лёгкие, наполняя их ядовитой плесенью. Что-то внутри стягивается в ноющий вязкий сгусток, так, что больно даже дышать.  — А я?.. — кричит девочка. — Я! Я тоже… тоже… тоже ненастоящая?.. — она наконец не может сдержать рыданий, и трёт кулачками щёки, и всхлипывает так горько, что Стюарт не выдерживает. Это слишком много для его сердца.  — Ну что ты… — он подходит к девочке сквозь пелену знобкой и влажной завесы едкого дождя. Он обнимает её, прижимает к своей груди её крохотное дрожащее тельце и пытается согреть. Бедняжка, ей так холодно здесь… что же он наделал. Сотворил сегодня какой-то идиотский, гадкий мир. Мир разрушения и боли… Это не для неё, совсем не для неё. Обжигающие дожди, токсичный холод, липкая плесень — не для чистых существ, как она… Не для таких хрупких и с таким горячим, искренним сердечком.  — Ну-ну, — ласково говорит Стюарт, — не надо. Конечно же, ты настоящая. Конечно, настоящая… Ты самое настоящее, что есть во мне. Ты самое лучшее, самое живое… самое ценное. — Он целует девочку в макушку, гладит её мягкие, шелковистые волосы такого чудесного цвета лесных фиалок, вытирает с её нежных щёчек эти горькие, горькие слезинки.  — Ну не плачь же, — просит музыкант, — пожалуйста. Прости меня. Прости… Я такой дурак. Просто чудовищный.  — Обещай, что больше так делать не будешь, — всхлипывает девочка.  — Не буду. Не буду, — Стюарт вновь бережно привлекает её к себе, закутывает в свою куртку, чтобы только спрятать от всех этих холодных, ядовитых облаков. Девочка постепенно успокаивается и перестаёт вздрагивать от плача. Музыкант вздыхает, прикрывая глаза и чувствуя, как отпал с его души этот давящий, отравляющий нарост. Дышать становится легче и свободнее, — словно в те моменты, когда тяжесть душного дня вдруг обрушивается на землю освежающим, звонким и серебристым дождём…  — Вот теперь хорошо, — говорит девочка и поднимает личико, улыбаясь, — вот теперь — правильно.       Стюарту и самому хочется смеяться, смеяться и плакать… Он вновь прижимается губами ко лбу девочки.       Её зелёные глазки теперь похожи на свежую молодую листву, окроплённую небесными слезами.       Дождь прекращается, становится спокойно и свежо. Куда-то уходит холодящий озноб и удушающая морская тина. Уходит терзающая ледяная боль. Теперь кругом просто мирно, безмолвно… тёмный ночной воздух обволакивает нежностью своей милосердной, мягкой таинственности.  — Смотри, — тихонько говорит девочка и указывает куда-то пальчиком, — вот они, твои светлячки.       Стюарт замирает, озирается вокруг себя и видит, что весь остров заполонён светящимися точками. Они плывут в таинственном синевато-зелёном полумраке, прохладном и успокаивающем, мягком… как шелковистая трава под ногами или безмятежный до трепета в груди шум листвы на ветвях.       Мерцающе-голубые, как капельки неба, и зеленоватые, точно бусинки росы на траве.       Светлячки сияют, яркие, словно умытые чистой кристальной водой. Сияют и плывут… зовут за собой и указывают дорогу.       Стюарт улыбается и ощущает, как из его глаз тоже брызнули слёзы.       Ему не нужно никуда бежать. Не нужно искать. Не нужно плутать и путаться… ведь все они здесь. Здесь… на его острове.       Светлячки.