Кошмарный дневник

Родители Юлии прибыли домой не в самом хорошем расположении духа. Вернее, совсем нехорошем. Хмуро смотря перед собой, они сняли куртки, и последовали на кухню. Юля, совершенно ничего не понимая, пошла за ними, раздумывая, чем вызвано столь плохое настроение родителей. - Что случилось? – девушка сложила руки на груди, в ожидании ответа, - На вас лица нет. - Тебе, Юля, знать не обязательно, - строгим голосом ответил отец девушке, - Иди в себе в комнату. Нам с мамой надо кое-что обсудить. Иди. Поняв, что возражения бесполезны, Самойлова покинула кухню. Поднявшись вверх по лестнице, Юлия открыла дверь в свою комнату. Опустившись на кровать, она задумалась. Что же могло случиться? Чем вызвано странное поведение её родителей. Но если они не рассказали ей об этом, значит это не её дело. Просто надо забыть, и не предавать этому особого значения. Но Юля была неугомонна, и выдержать своего неведения просто не могла. Сперва она решила убедиться, не ли рядом кого-нибудь. И там, конечно же, никого не оказалось. Осторожно, стараясь не скрипеть, Юлия спускалась с лестницы, в надежде застать родителей за обсуждением интересующей её темы. Тихо, почти бесшумно, подойдя к двери кухни, Самойлова притормозила. За дверью можно было различить приглушённые голоса родителей девушка, чему та несказанно обрадовалась. - Я до сих пор не могу поверить, что это правда! – грустный голос матери Юли немного сбил девушку с толку. Что случилось-то? - И не говори, - еле слышно пробормотала Юлин отец, - Так неожиданно всё произошло… - Нет, давай не будем говорить об этом, прошу, - женщина всхлипнула. Юля так и стояла у дверей, прислушиваясь. Она по-прежнему ничего не понимала. - Нелепая смерть, - пробубнил мужчина как можно тише, но Самойловой этого было достаточно. Смерть… Боже, что же случилось? И кого настигла эта самая «нелепая смерть»? - Хватит. Не хватало нам, чтобы Юля услышала и начала задавать вопросы, - голос её не терпел возражений. Девушка поняла, что больше ничего узнать не получится. И, тем не менее, случилось то, чего так хотела Юля – несчастный случай произошёл, как она и написала в… дневнике… Испуганно озираясь, Самойлова поспешила к себе. Быстро залетев в комнату, она громко хлопнула дверью. Трясущимися руками она достала дневник, совершенно не обращая внимания на то, что его обложка немного изменилась. И дело было совсем не в коте, нет. Дело в том, что в верхнем углу появилась пятно краски, смахивающее на украшение каких-либо книг для представителей субкультуры «готы». Мрачно так. Открыв страницу своей записи, Самойлова ужаснулась – на её записи стояла красная галочка… Сама захотела. Женя торопливо натягивала куртку, еле сдерживаясь, чтобы не разозлиться окончательно, и не остаться дома. Вот надо же было ей уснуть, да ещё и в тот день, когда это просто непростительно! Макс, впервые, после смерти Даши, согласился сходить куда-нибудь с ней. Всё это Женя объяснила ему под предлогом развеяться. - Ну, не знаю… - сомневался Морозов. Евгения, не желавшая терпеть крушения в этот ответственный момент, сказала: - Пойдём. Надо отвлечься, расслабится, - на этом сопротивления закончились. Чувство вины перед Дарьей съедало Савельеву изнутри. Тело той не успело остынуть, а Женя уже предлагает её парню отвлечься. С Викой советоваться бесполезно – после случившегося та сама не своя. При упоминании Даши или Ромы рыдает, кричит, винит во всё себя. Родители водили девушку ко всем возможным местам: начиная психологами и заканчивая всевозможными знахарками и колдуньями. Последние с ужасом оглядывали Викторию и прогоняли их. Кузнецова замкнулась в себе, не подпуская к себе никого. Разве, что Женю. И то, иногда. А Савельева не обижалась. Она понимала, что Вика – человек очень ранимый, что даже после лёгкой ссоры с кем-нибудь приходит домой и рыдает без остановки в подушку, то об убийствах говорить нечего. Евгения старалась взбодрить её, говоря, что теперь дневник неизвестно где, и наверняка уже покрылся плесенью. Кузнецова, сморщив нос, отвечала: - За неделю? В конце концов, аргументы у девушки закончились, и она перестала лезть к подруге. Ничего, рано или поздно поймёт, что ни в чем не виновата. Так думала Женя, стараясь убедить себя в этом. Отчасти она понимала, что ведёт себя немного эгоистично, но так уж она воспитана. «На этом жизнь не заканчивается!» - твердила Евгения себе, стараясь успокоить других, в безвыходности положения. Может, успокоится нужно прежде всего ей? Вылетев из квартиры на всех скоростях, Женя шла к месту встречи с Максом. Договорились встретиться в пять вечера. На часах уже без пяти, а Савельевой ещё бежать и бежать. Ветер развевал светлые, немного растрёпанные, от порывов, волосы. Шапку Женя не надела, о чем сейчас искренне жалела – во время бега было холодно. Но девушка старалась не отвлекаться на это, подбадривая себя тем, что встретится с Максом. Хоть что-то хорошее произойдёт с ней, поможет забыть о происшествиях последних дней. Ведь она искренне верит, что всё закончилось и больше дневник ничего им не сделает. Ошибаешься – ещё далеко не конец. - Извини, я немного опоздала, - начала запыхавшиеся, от долгого бега Женя, - Надеюсь, ты недолго меня ждёшь? - Нет, не долго, - вяло сказал Макс, смотря куда-то в сторону, противоположную нахождения девушки. Это её немного задело. - Слушай, Макс, - уверенно начала девушка, - Не надо меня игнорировать. Я ведь действительно хочу помочь, а ты только и делаешь, что вынуждаешь тебя ненавидеть. Тебе знакомо чувство жалости, или Старкова окончательно выбила его из тебя? - Не смей, слышишь, не смей ничего говорить о Даше! – он метнул взгляд в сторону Евгении, - Не тебе судить о ней. - Да ты что! – его слова окончательно обидели Савельеву, и она, сама не понимая, почему, начала наезжать на него. - Прикинь, Савельева, - зло сказал Морозов, стараясь сдержаться от порыва ярости придушить Женю, - Хотя вряд ли ты сможешь напрячь свой умишко и понять-таки смысл слов, сказанных мной. - Со стопроцентной уверенностью заверяю тебя, что сам не понимаешь, о чем говоришь, - и откуда в ней столько решительности? – И не тебе меня учить! То, что ты встречался со Старковой, не дает тебе право считать себя выше других! - Вот и прекрасно! Теперь мы оба будем уверены, не строя догадки, что ненавидим друг друга. Предлагаю не пересекаться вообще. - Я… - Женя запнулась. Принимать это предложение не хотелось совсем, но и говорить Морозову обо всём, что накипело, не хотелось тоже, - …я … согласна! - Отлично! Прощай Женя, надеюсь, что мы нескоро увидимся! – он резко развернулся и зашагал прочь от неё. Еле сдерживая поток слёз, она побрела домой, надеясь, что родителей там нет – ни с кем не хотелось разговаривать. Дела Виктории обстояли хуже всех. Сейчас она хоть и ушла от зависимости дневника, но, похоже, не до конца. Из милой девушки она превратилась в зомби. Да, именно так её можно описать. Кожа неестественно бледная, немного зеленоватого оттенка, как у человека с расстройством желудка. Глаза больше напоминали стеклянные, нежели нормальные её, серовато-зелёные. Сильно похудела, что было очень заметно. Это пугало её родителей. Словно их дочь подменили. Виктория же вела себя, как и прежде. Почти. Слишком часто твердила, что нельзя забрать душу человека, и похожую сверхъестественную муру. Складывалось ощущение, будто она пересмотрела документальных фильмов о нереальном и мистическом. На самом деле ничего подобного не было. Происходило что-то непонятное, это понимала и сама Вика. Что-то связанное с дневником, которым она была одержима. С каждым днем состояние девушки всё ухудшалось и ухудшалось, из-за чего очень переживали родители Кузнецовой. Та всячески шутила и подбадривала их, но получалось у неё плохо, и она это прекрасно понимала. Но что она сделает? Как рассказать обо всем, что её беспокоит? Ответ: в её случае – никак. Тут ничего не поможет, кроме… Убывающая луна почти не освещает улицу, от чего становится очень страшно. Жутко. Возможно, что это шалит воображение, но ведь во всем есть доля правды, даже в людских выдумках. Лучше не боятся, не давать возможность взять страхам верх. Но мы так устроены, что будем нагонять на себя страх, если его и не существует вовсе. Нашим выдумкам мы верим больше, чем реальности, которая так очевидна. От странного предчувствия Татьяна проснулась посреди ночи. Отгоняя страшные мысли, она услышала странный шорох, но не придала ему особого значения. Зря. Женщина снова постаралась уснуть, что у неё с успехом получилось – она задремала. Правда, ненадолго. Будто кто-то заставил её открыть глаза и проверить, как там спится дочери. Комната Виктории находилась недалеко от их с мужем, поэтому свет включать было не за чем – она и так без проблем найдет её комнату. Медленно передвигаясь, Татьяна начинала чувствовать себя, как в фильме ужасов. Отчасти, это правда. Она постучала. Никто, конечно же, не ответил. Успокоив себя тем, что Вика, наверное, крепко спит, она уже собралась уходить, но… Материнский инстинкт говорил, что надо зайти. И она поддалась этому порыву, открыв дверь. Странно, она ведь была закрыта на ключ, и только Вика, если захочет, сможет её открыть. Страх. Паника. На ватных ногах женщина вошла в комнату дочери и остолбенела – на полу лежал табурет, а чуть выше висела… Вика… Она сжимала записку в руке: «Я знаю, меня никто и никогда не простит за то, что случилось. Хочу признаться – это я убила Дашу Старкову и Рому Павленко. Это… Я не виновата. Это… не я. Мам, пап, простите. И ты, Жень, тоже. Прощайте» «… Я хочу, чтобы Кузнецова повесилась…»