Personal responsibility

За пределами небольшой террасы стеной лил дождь. Обыкновенно сумерки в Ханамуре происходили под равномерный стрёкот цикад, но на этот раз, похоже, бедняг не только заглушило, но и вовсе смыло — в такую-то непогоду.  Гэндзи бросил быстрый взгляд на фигуру, сидящую по левую руку от него самого. Всё как и в ту самую, первую запомнившуюся постоперационную дрёму: как бы он ни старался, рассмотреть силуэт внимательнее толком не получалось. Молодой дракон и без того знал, кто это. В конце концов, отец говорил: они поговорят в другой раз. Время для новой беседы пришло. — Погода сегодня суровая. — со смешком произнёс молодой мужчина, складывая руки на коленях.  — Когда закончится дождь, воздух станет чище. — негромко и очень весомо отозвался скрытый неведомой тенью Содзиро, — Так происходит и в жизни. Полагаю, ты уже успел в этом убедиться.  Сбитая грудная пластина. Пустая ссора в медицинском кабинете. Уход, воспоминаний о котором почти не осталось. Отчаянные странствия.  Всё — как сквозь красную пелену. Бездумная, не имеющая направления сила стихии, оставляющая на своём пути лишь обломки.  Встреча с наставником. Хрустальные рассветы в горах. Полумрак храма. Медитации под тихий медный звон. Беседы, расставляющие мысли по местам, успокаивающие мечущееся сердце.  Пыль прибивает к земле. Дышать становится легче. Да, отец прав — как, в общем-то, и всегда. Гэндзи действительно успел понять это на собственном опыте.  Старый дракон звучно хмыкнул. Похоже, что года, разделяющие прошлое и настоящее разрушенного клана, совершенно не сказались на прозорливости Содзиро. Мысли младшего он всё ещё успевал понять быстрее, чем сын догадается, в какие слова следует их облечь.  — Я думаю, — совершенно по-старчески крякнув, мужчина завозился, пересаживаясь и негромко звякая заварочным чайником, — Что больше я не приду.  — Но!.. — младший Шимада, вновь было устремивший взор в стену дождя, вздрогнул и развернулся обратно к отцу.  И вновь так и не смог рассмотреть ничего, кроме сидящего силуэта в тёмных традиционных одеждах. Неужели это всё потому что...  — Но — что? — судя по голосу, отец улыбался, возможно, почти сочувственно, — Пришла пора птенцу окончательно покинуть гнездо. Тебе больше не нужна опора, чтобы расправить крылья, Воробей. И, коль скоро больше мы не свидимся, пока волны жизни не вернут тебя обратно на берег, используй наш последний разговор с умом.  Гэндзи потрясённо молчал. Не то, чтобы без этих бесед он не мыслил своей жизни — вовсе нет, ведь с прошлой минуло много лет, прежде чем они вновь встретились на тёплой террасе оставленного в Ханамуре дома. И жил же как-то без отцовских наставлений! Но одно дело — сохранять неведение и подспудную надежду. И совсем другое — когда становится доподлинно известно, что что-то уходит безвозвратно.  Даже если это всё происходит только лишь в его голове. Даже если на самом деле Содзиро бы никогда не завёл с ним разговора после учинённых младшим беспорядков — мысль о невозможности оказаться здесь ещё хотя бы один раз огорошила молодого дракона.  Прикосновение к плечу тёплое и знакомое — и вместе с тем оставившее тревожное холодное ощущение, когда отцовская ладонь отстранилась. Воробей прикусил губу и вздохнул.  Это — боль по тому, чего нет уже очень, очень давно. Не боль даже, но её эхо.  — Я понял.  И снова замолк. Содзиро сказал так: это — последний разговор. Используй с умом. Что будет «с умом»? Благодарить за присмотр — ? Просить прощения за то, что они с Хандзо… нет, только за своё участие в разрушении некогда могущественной драконьей империи?  А толку? Это не вернёт ни влияния клана, ни его целостности. Не сотрёт из памяти перекошенное яростью лицо старшего брата.  «Используй с умом».  В прошлую беседу отец задал ему вопрос. Пожалуй, было бы дельно наконец-то на него ответить.  — Ты… — Гэндзи начал говорить без свойственной ему торопливой манеры произношения, — Ты в прошлый раз спрашивал меня.  Глава семьи хранит терпеливое молчание. Эта его черта, это непознаваемое умение молчать, создавая ощущение такого внимания к рассказу — ужасно напоминало кого-то.  Вспомнить никак не получалось, мысли начинали путаться. Мужчина испугался, что окончательно потеряется в них, а тем временем нужно было говорить. Он вспомнит потом. Потом.  — Я совершил ошибку. — начав говорить, Воробей понял, что всё в порядке, всё хорошо; он знает, что нужно сказать, — Я совершил её, придя к выводу, что за мной всего один проступок.  Вспоминая себя годы назад, он мог только усмехнуться. Столько обиды!..  — С самого моего детства я всё принимал, как должное. Твой надзор, заботу старшего брата, почтительное отношение слуг — и величие нашей семьи. Происходящее казалось мне естественным, самим собой разумеющимся. Как вот этот дождь.  Младший из своего рода махнул рукой, указывая за пределы террасы.  — Ты всегда был мягок со мной. Хандзо защищал меня, ограждая от лишних забот. Когда же он обратился ко мне, с твоим наследием — попросил моей помощи... я отказался.  Ему объясняли, что эти боли на самом деле ненастоящие. Ведь если конечности нет, то и болеть тоже нечему. Но плечо в пустом рукаве свободных одежд нещадно ломило.  — Я сказал в прошлый раз: я совершил ошибку. Подспудно я желал, чтобы ты расспросил меня и заверил в том, что ничего непоправимого нет. Что я, возможно — конечно, я не мог допустить в то время, что я однозначно в чём-то повинен! — не прав. Но я так хотел услышать, что «завтра будет дуть завтрашний ветер», что всё как-нибудь исправится само. Быть может, я даже где-то в глубине души был разочарован, что ты ничего этого не сказал.  Отец покивал, отпивая из пиалы. Гэндзи жутко хотелось попросить налить чая и ему, но он не решался.  — Скажи мне вот что, сын. — мужчина поставил посуду на доски, — Уверен ли ты, будто вина на самом деле на тебе? Может, всё-таки, она целиком и полностью принадлежит твоему брату? Может, частично она и на мне? За то, что покинул вас раньше, чем вы были к тому готовы? На людях, сделавшим из тебя механизм?  Гэндзи отозвался почти сразу.  — Нет.  — Интересно. — Содзиро поставил пиалу на дощатый пол террасы, — Ты утверждаешь, Воробей, что вина действительно разделена и тобой в том числе? Быть может, я просто недостаточно хорошо воспитал старшего отпрыска, оттого-то он и не смог принять ответственность, как подобает? Гэндзи коротко мотнул головой. Затея отца становилась понятной. — Это не так. — мечник уставился куда-то в пелену дождя, — Я... долгое время прожил среди гайдзинов. Отец усмехнулся. Младший Шимада вспомнил, что родитель никогда не использовал этот термин, даже когда злился. Даже при всей его старомодности в вопросе восприятия своей страны и её народа. Хотелось ведь спросить, почему. Чего не спросил, когда была возможность?.. Старый дракон всегда был мудрее — ещё мудрее, чем его дитя каждый раз заново для себя открывает. — Пребывание среди них заставило меня многое переосмыслить. День за днём я наблюдал, как эти люди держат ответ перед всеми, даже друг перед другом, порой вразрез с собственными статусами, за самые разные дела. Я не всегда понимал и одобрял этих людей, но сами примеры многое поставили на места. Конечно, в наших землях всё иначе, но… Воробей покачал головой. — Я могу продолжать ещё долго. Но правда от этого не изменится: вина в бОльшей степени на мне, отец. Не на Хандзо, переломившемся от избыточного груза. Не на тебе — за то, что якобы не досмотрел, не доучил. Не на "Овервотч", которые не дали мне того, чего я искал. Я признаю свою вину, и… Молодой мужчина вдохнул, как перед прыжком в ледяную воду. — Поэтому, отец, я прошу твоего прощения. Гэндзи, так и сидя на коленях, подался вперёд, наклоняясь в поклоне столь низком, что лбом коснулся пола. Есть вещи, которые нельзя вернуть. Он и не хотел. Но есть дела — иногда неприятные и совсем не великие — которые, совершив однажды, всегда придётся помнить. Младший Шимада был готов. Был уверен, что готов. — Гэндзи. Мужчина открыл глаза. — Гэндзи. Мужчина открыл глаза и вынужденно зажмурился: свет беспощадного горного солнца ослепил его. Кажется, под ладонью, которой Воробей провёл сбоку от себя в поисках опоры, должны быть доски. Но нет, под рукой кровать, а вокруг — стены скромного жилища при храме. Шум дождя уступил место прозрачной тишине двора. — Время приветствовать новый день. — дробящийся механический голос вновь вернул мечника к реальности. Гэндзи опасливо приоткрыл глаза и, всё так же щурясь, всмотрелся в склонившуюся над ним фигуру. — Отец... — Неожиданная ошибка в обращении мгновенно вырвала человека из остатков сна. Стараясь её скрыть, он почти испуганно откашлялся в кулак: — Мне снился отец. Дзенъятта, по своему обыкновению, немного выждал, на случай, если беспокойный ученик решил бы прибавить что-то ещё к своей речи. Но тот не прибавил. — Что дал тебе этот сон? Младший из рода серьёзно призадумался. — Напоминание. — произнёс он, — Прощение. Направление. Договорив, мужчина встал на ноги и потянулся. Потом огляделся в поисках одежды, которой скрывал броню, случись необходимость выбраться к цивилизации за пределами храма. — Говоря о котором, мне нужно будет на какое-то время уйти. Я обязательно вернусь. — Мужчина, пытаясь причесаться, только ещё сильнее взлохматил чёрные волосы пятернёй. Омник безмятежно покачивался над полом, наблюдая за мельтешением младшего Шимада. Вот драконий сын придирчиво осмотрел свободную толстовку, обнаружил небольшую дыру на боку и тоскливо вздохнул; если что в этом мире и не давалось способному Воробью, так это шитьё. Но мужчина был полон решимости, поэтому отложил одёжку в сторону и направился к небольшому шкафу с вещами. — Гэндзи. Задумавшийся ученик не расслышал обращение Дзенъятты. Последний ещё помолчал, давая непутёвому время сообразить, что к нему обратились. Потом терпеливо повторил оклик. Человек вздрогнул, выпадая из своих мыслей, и поспешно обернулся. — Да, учитель? Судя по немного настороженному выражению лица, мечник всерьёз полагал, будто бы наставник сейчас поручит ему какое-либо задание, заставив отложить нынешние планы.  — Зачем тебе в город, Гэндзи? Титул Тэкхарта не даётся нетерпеливым, и омник не уставал это доказывать, раз за разом последовательно выуживая ответы из упрямого ученика. — ...письмо хочу отправить. — Воробей неловко повёл плечами, — Много лет прошло. А бумага, ну, она всё стерпит. Нужно только узнать больше. Это может занять время. Умерший много лет назад отец всё ещё смотрел на него, пусть и глазами механического существа — так казалось Гэндзи, ещё не до конца отошедшему ото сна. Отец смотрел — и Воробью было мучительно стыдно. Анджела сделала для него так много. И всё, чем он решил ей ответить — это детское недовольство дежурной улыбкой?.. Прошлое — не черновик, начисто не перепишешь. Но можно же постараться улучшить хоть что-то? Даже если доктор Циглер откажется принимать его извинения, возможно, хотя бы на долю секунды ей станет легче, что неблагодарный пациент признал свою неправоту? Хотя бы на мгновение. Это будет стоить того. — Тебе нет нужды искать адрес. — Дзенъятта качнулся из стороны в сторону, — Я сообщу его тебе. — У-учитель? Мечник застыл, потрясённо глядя на омника. Казалось бы, от многомудрого механического проповедника поневоле ждёшь высокой осведомлённости и определённой прозорливости, но наставник всё же каждый раз поражал своего подопечного. Дзенъятта наклонил голову; Гэндзи казалось, что, будь этот Тэкхарта человеком, сейчас бы он улыбался.