Няня для балбеса

Заходить в дом было страшно. Пит понимал, что разговора с отцом не избежать, но как хотелось оттянуть его наступление! Все окна первого этажа были ярко освещены, значит, проскочить мимо отца незамеченным не получится. Помявшись еще пару минут перед дверью, Пит выдохнул и нажал на ручку. "Дамы и господа, добро пожаловать на казнь всем известного придурка Пита Мелларка!" Джон сидел на кресле и смотрел поверх газеты в нерадостное будущее. Когда хлопнула дверь, он перевел взгляд на сына, который с опаской продвигался вглубь прихожей. - Пит! Вздрогнув от резкого окрика, парень замер на месте и повернулся в сторону кресла, говорившего голосом его отца. Сам родитель сразу за голосом показался из-за высокой спинки. По его лицу легко было понять, что пощады ждать не стоит. - Знаешь, сын, я обещал себе, что, если у Китнисс не получится тебя перевоспитать, то я выпорю тебя собственным ремнем. Кажется, пришло время применить тяжелую артиллерию педагогики. - На этих словах Джон Мелларк расстегнул пряжку и начал вытягивать ремень, который даже не подозревал, что на самом деле он - плеть, - из брюк. - Пап? - Пит не хотел верить своим глазам. Он ведь не серьезно? - Ты что, собираешься прямо сейчас меня побить ремнем? В голосе парня начали проскакивать истеричные нотки. Его никогда не пороли. Ни в детстве, ни, тем более, в двадцать два года. Глаза бегали по комнате в поисках защиты или пути для отступления. Только где можно спрятаться от родного отца в его собственном доме? - Если хочешь, могу сделать это в университете, чтобы было побольше свидетелей! - Джон старался помнить главную заповедь родителей о том, что, наказывая, надо продолжать любить, но злость нет, нет - да прорывалась. Пит начал отступать, смещаясь в сторону лестницы, и отец последовал за ним с ремнем, сложенным пополам, в правой руке. - Отец, одумайся! - сделав внушительный прыжок, Пит спрятался за диваном. - Даже Китнисс такой метод не одобрила бы! - Китнисс? Теперь ты смеешь прикрываться ей? - Это имя подействовало на Джона, как красная тряпка на быка. - Если бы ты не был таким идиотом, воспитывать тебя продолжала бы она. Но, стоило только ей отказаться, ты сразу же ушел в загул, не думая ни об учебе, ни обо мне. А раз воспитание - это опять моя забота, я буду заниматься им так, как умею! - Джон с силой опустил ремень на пятую точку сына, от чего тот ойкнул и перебежал за кресло. - Ты думал, я не замечу, какие суммы списываются с твоей карты? Или твоего трехдневного отсутствия? Ты не подумал, что я буду волноваться? Отправил ко мне Финника, несущего какую-то чушь о вине и искуплении, да еще и мисс Эвердин сюда приплел! Честно, если бы он был моим сыном, то сейчас бегал бы по комнате на пару с тобой. Потому что, ребята, по-моему, вы заигрались. Не знаю, что вы там употребляете, но, если оно стоит столько денег, значит, штука сильная. Вот и скажи мне, сын, что должно сейчас не дать мне отправить тебя в наркологическую клинику? Пит смотрел на красного, разъяренного отца, который гонялся за взрослым сыном с ремнем наперевес. Не будь он сам участником этой глупой беготни - смеялся бы до икоты. Сейчас, правда, было не смешно: заднице не очень досталось, а вот рука, которую он по глупости подставил под удар, неприятно саднила. Да и отец не на шутку разошелся, а в его возрасте уже опасно столько бегать и так переживать. - Папа, пожалуйста, остановись на секунду! - Джон замер на месте, тяжело дыша. - Я сейчас все объясню! - Ну хорошо, попробуй. - Отец тяжело опустился на кресло, вокруг которого они с Питом бегали, но ремень из руки не выпустил. - И начни с того, где ты пропадал эти дни и где Китнисс. - В ответ на удивленный взгляд Пита Джон пояснил: - Когда ты в первую ночь не явился, я звонил ей. На следующий день попытался кого-нибудь из вас найти в университете, но про тебя никто, кроме Финника, ничего не знал, а о Китнисс мне вообще сказали, что она больше там не учится. Надеюсь, это никак не связано с тем, из-за чего она отказалась от нашего контракта? Виновато опустив глаза, Пит сел напротив отца. Пришло время во всем сознаться и просить отца о помощи, или хотя бы о совете. - Пап, я накосячил. Сильно. Финник не врал - это действительно связано с Китнисс, и я действительно пытаюсь все исправить. И без твоей помощи не справлюсь. - Проведя рукой по волосам, он нерешительно посмотрел на побледневшего отца. - Просто скажи мне, Пит, это как-то связано с... с... - Джону трудно давались следующие слова, - с моими возможными внуками? - В ожидании ответа он зажмурился и горячо молился, чтобы ответ был отрицательным. Потому что, если Пит пошел по его стопам и повторил его самую глупую, самую страшную ошибку... Он себе никогда этого не простит. И Пит себя не простит. И будет всю жизнь мучиться, так же, как мучается он. - Нет! Пап, о чем ты говоришь? - Недоумение на лице сына было искренним, и Джон выдохнул с облегчением. - Да так, это, знаешь ли, старческое, - Джон дрожащими руками плеснул в стакан каплю виски из графина, стоявшего на журнальном столике. Подумав, налил во второй и протянул его сыну. - Рассказывай по порядку. Чем больше я буду знать - тем больше шансов, что вместе мы найдем выход. Весь рассказ занял больше часа. За это время они успели выпить по две чашки кофе, а Джон - даже выкурить трубку. Он внимательно слушал исповедь сына и молчал, не перебивая, не комментируя его слова и поступки. Да, нагородил Пит не слабо. Радовало только его искреннее желание поправить испорченное, но Джон по себе знал, что это нелегко, а иногда и невозможно. - ...На это и пошли деньги. Я просто обязан вернуть ее обратно, убедить, что искренне хочу помочь. Для этого мне нужно опять поехать в двенадцатый. - Парень рассказал почти все, умолчав только о чувствах, которые испытывал к девушке с серыми глазами. К концу речь Пита стала сумбурной, он встал и заходил по комнате. - Я не знаю, сколько времени мне понадобится на это. Кит и так не очень-то доверчива, а доверять мне у нее вообще нет никаких причин. - Я понимаю тебя, сын. - Джон задумчиво вертел пустую чашку в руках. Интуитивно он чувствовал, что Пит что-то недоговаривает. - Ответь мне только на один вопрос: почему для тебя так важно, чтобы Китнисс тебя простила? Есть множество способов ммм... сохранить равновесие, что ли. Ты можешь помогать нищим, или сиротам, или бездомным животным... - Почему? - Пит остановился и во все глаза смотрел на отца. - Ведь в первую очередь нужно исправить именно то, что сам сломал... - Голос Пита звучал неубедительно, но Джону пришлось принять такой ответ, потому что другого не последовало. "Почему? Самому бы знать ответ. Может, потому, что я хочу, чтобы она посмотрела на меня с одобрением, потому, что хочу, чтобы она перестала считать меня чудовищем, потому, что хочу стать... достойным ее?" - Придя в своих размышлениях к такому выводу, Пит постарался прогнать подобные мысли. Хоторн был прав - он не был рядом, он не помогал, он не поддерживал. Он только мешал, портил, ломал. И плевать, что он сожалеет, что раскаивается. К текущему моменту он сделал все, чтобы заслужить ее ненависть. И, кроме нее, рассчитывать ему не на что. Да он и не будет. Заставит себя не надеяться, не добиваться. Потому что он НИКОГДА не станет достойным такой девушки, как Китнисс. У судьбы, как оказалось, довольно извращенное чувство юмора: всю жизнь Пит сторонился привязанности, не просил и не желал ничего большего, чем пара ночей и взаимное удовольствие, после которого никто никому ничего не должен. И вот на тебе. Кроме того, что он умудрился влюбиться в девушку, которая и знать его не желала, теперь он начинал совершать глупости ради нее и в честь нее. Потому что, если он согласится на то, что предложил отец взамен на свою помощь, иначе, как глупцом, его не назовешь. А самое обидное, что Пит решил для себя, что не должен даже пытаться добиться ее благосклонности. Потому что она сама выбрала самого лучшего, самого верного и самого подходящего. Не его, то есть. - Я улажу дела с университетом, помогу тебе с жильем и работой в двенадцатом. Но! Жить ты будешь только за те деньги, которые там заработаешь, карта будет заблокирована до твоего возвращения. И, независимо от того, получится, или нет, через два месяца ты должен будешь вернуться, сдать зачеты и экзамены по всем пропущенным предметам и всерьез взяться за учебу. Также станешь в свободное время работать в офисе, чтобы к моменту окончания учебы пройти весь путь от простого служащего до главы корпорации. Если ты согласен на такие условия - завтра вместе отправляемся к декану и уже послезавтра можешь отправляться. С радостью кивнув, Пит отправился собирать вещи. Да он сейчас был бы согласен весь путь до двенадцатого пройти пешком, лишь бы отец понял его и помог утрясти проблемы с университетом! Джон дождался, пока Пит уйдет наверх, и только после этого позволил себе расслабиться. То, что эта девушка очень много значила для его сына, было видно невооруженным взглядом. Еще раньше у Джона возникали подозрения, что их связывают не только "рабочие" взаимоотношения, но Пит был так равнодушен к тому факту, что Китнисс от работы отказалась... Или играл в равнодушие? Или, только потеряв, осознал, как она для него важна? Захватив остатки виски, глава семейства направился в свой кабинет. Сегодняшняя беседа с сыном заставила его вспомнить то время, когда он сам был молод, когда совершал непростительные ошибки. Слава богу все, что натворил Пит, можно было еще исправить. Сейчас это зависело от него самого. То же, что сделал Джон... Наверное, стоило рассказать сыну. На то и есть родители, чтобы предупреждать подобные действия своих детей, чтобы учить их на своем опыте, чего делать не стоит. Но вряд ли он когда-нибудь на это решится. Джон боялся представить, как возненавидит его Пит, если узнает правду. Правду о своей матери, которую почти не знал. Джон тогда был горяч и молод. Пожалуй, слишком молод, особенно для женитьбы. Но он так любил Элизабет! Она была нежным цветком, который раскрасил его жизнь в самые невероятные цвета - щемящей нежности, страстной любви, сурового желания защитить... Они поженились на последнем курсе. Как они были счастливы! Тогда у них еще не было ничего - ни денег, ни перспектив. Только дешевая съемная квартира и глубокая, взаимная любовь. Ради своей молодой жены Джон Мелларк готов был свернуть горы, и этим он и занимался, пробиваясь все выше и выше, создавая свою компанию с нуля - все для того, чтобы его нежный цветок никогда и ни в чем не нуждался. Через год поле свадьбы Элизабет с горящими глазами показала ему положительный тест. Срок был маленьким, но внутри нее уже развивалась новая жизнь - итог их большой любви. А Джон... Джон повел себя, как полный дурак. Не то, чтобы он испугался... Просто ему казалось, что еще не время. Его никогда не было дома, он работал по двадцать часов в сутки. Но пока все было в наметках, результат ожидался не через год, и даже не через два. Что он мог дать своему ребенку? Нищету, из которой не выбраться, и амбициозные планы, которые дешево котировались на международном рынке? Все это он вывалил беременной женщине на голову, закончив предложением сделать аборт. Он умолял ее хорошо подумать, осознать, что это в интересах самого ребенка; клялся, что любит ее так, как никого никогда не любил, что ни за что не бросит, что у них еще будут дети, которым они смогут дать все самое лучшее. Элизабет тоже его любила больше всего на свете. Другого объяснения тому, что она согласилась и на следующий день отправилась сдавать необходимые анализы, у него не было. Через неделю все было кончено. Джон все это время старался не оставлять жену надолго, сидел под кабинетом во время процедуры, шептал ей слова любви после нее. И, вроде, все стало, как прежде. Она встречала мужа улыбкой и самым вкусным на свете ужином, он еще упорнее работал и целовал жену в уголок губ... Цветок увядал медленно, незаметно. Не было резкого охлаждения между ними, ссор, грубых слов. Просто улыбка постепенно, миллиметр за миллиметром, сошла на нет. Все тусклее горел свет в глазах, все тише становился голос... Джон знал, что она не перестала любить его, что бытовуха не могла съесть такое глубокое чувство. Она сама себя поедала изнутри чувством вины, сожаления... Через год их финансовое положения начало стремительно улучшаться. Напряженные труды Джона стали давать результат. Они купили дом, потом машину. Он осыпал жену подарками, цветами, драгоценностями. Но все было бесполезно. Она продолжала чахнуть, изо дня в день становилась все тише и незаметнее, как будто стремилась совсем исчезнуть. Джон решил, что настал тот момент, когда можно приступить к исправлению ошибок. Вот теперь, по его мнению, было самое время для рождения ребенка. На некоторое время Элизабет ожила, стала прежней активной, веселой девушкой. Она радовалась, когда тест показал положительный результат, пела, когда впервые почувствовала слабый толчок изнутри, плакала от счастья, когда ей дали подержать красного орущего младенца. Джон прошел все это вместе со своей любимой женой, каждую ее эмоцию он проживал, как свою. Ребенок вернул их браку искру, вдохнул в них обоих жизнь. Гордый отец светловолосого мальчика, который был, как капля воды, похож на так горячо любимую им женщину, по глупости считал, что ошибки молодости исправлены, дальше их ожидает счастливая, полная радости и любви, жизнь. Как же он ошибался! Рецидив наступил внезапно. Однажды вечером, глядя на сына, увлеченно расписывающего обивку дивана наскальной живописью, жена произнесла ключевую фразу: - Нашему старшему сыну сейчас было бы три года. Она не билась в истерике, даже выражение лица не изменилось - она все так же умиленно следила за Питом. А у Джона в этот момент волосы встали дыбом. Ничего не получилось. Его любимая жена продолжала взращивать в себе чувство тоски по тому, кого нельзя было вернуть. Этим вечером они больше не сказали друг другу ни слова. Элизабет с отрешенной улыбкой наблюдала за окружающими, находясь при этом в пучине своих мыслей, а Джон не знал, что сказать. Боялся, что жена скажет что-то еще, на что у него не будет ответа, боялся, что своими утешениями сделает только хуже. В последствии это стало еще одной ошибкой, которая на всю жизнь тяжелым грузом легла на его сердце. Утром Элизабет не проснулась. Она так и умерла - с умиротворенной улыбкой на губах и с флаконом снотворного, зажатым в руке. Джон рыдал и прижимал жену к себе, молил всевышнего поменять их местами, забрать его - глупого гордеца, который однажды подумал, что имеет право решать, кому жить, а кому нет, потом пил и орал оскорбления богам и людям, крушил мебель и бил стекла... Потом стоял с двухлетним сыном на руках и не мог оторвать глаз от гроба. С этого момента его жизнь как будто поставили на паузу. Оболочка пошла вперед - ходила на работу, ела, пила, - существовала; а душа осталась позади - застряла в той счастливой жизни, которую Джон собственноручно уничтожил. Ничто не спасало. Он опять с головой погрузился в работу, старался уходить как можно раньше и возвращаться за полночь. Дома его ждал сын, плачущий ребенок, который просился к маме, и так на эту маму похожий. Джон не мог смотреть на него. Спихнул заботу о сыне на нянек, а сам с головой ушел в работу. Это была его последняя страшная ошибка, последствия которой он пожинал до сих пор. Подготовив все необходимые вещи, подписав (не без помощи денег отца) нужные документы, Пит купил билет до двенадцатого. До отъезда нужно было успеть сделать несколько важных дел: попрощаться с Финником, обнадежить Хеймитча, постараться не быть убитым Джо, погладить Лютика. Уже перед самым отъездом Пит заскочил в пекарню. Последнее дело, которое просто необходимо было сделать. - Добрый день. Дядюшка Генри, у меня к вам есть огромная просьба. Это касается Китнисс...