Промах по семейной жизни.

      При натягивании тетивы, по руке пробегает еле заметная дрожь. Клинт давно перестал обращать на неё внимание в азарте боя, но в тишине, в отсутствии чрезмерного внимания и недостатка времени, скрежет натяжения всё также будоражит кровь. Слышим и ощутим. Ослабив хватку, плечи лука возвращаются в привычное положение, и, вновь натянув тетиву, на этот раз Бартон разжимает пальцы, спуская невидимую стрелу в свой полет. Вибрация переходит в гулкий звук и затихает.       Наташа сидит у него за спиной. Устроившись на ящике с боеприпасами, молча наблюдает, как напарник проверяет снаряжение после возвращения на Хеликерриер. Своего рода традиция, если нет срочных дел. Клинт пересматривает оставшиеся стрелы, раскладывает по полкам и нишам наконечники, нехитрые механизмы и устройства. Каждое действие, заточенное с годами, приобретает всё новые черты фанатизма, под стать человеку, желающему загрузить себя работой.       — Не вини себя, — роняет Наташа, игнорируя возможные последствия.       От этих слов ему хочется сбежать. Хлопнуть дверью на прощание, проигнорировать, как много раз до этого, неприятный разговор. Отключить связь и переждать очередную попытку Романофф залезть к себе в душу, подальше от её вездесущих шпионских глаз. Но на этот раз он остаётся. Старается подобрать слова, что-то вспоминает, хмурится.       — Какая нормальная женщина захочет быть с тем, кто месяцами пропадает чёрт знает где, Нат?       Он оборачивается и прицельно смотрит на неё, словно только в её силах ответить на этот злободневный вопрос. Взгляд потухший, вымотанный бессонными ночами, но всё же с присущим всегда стремлением разобраться в ситуации. Она это видит, потому не хочет отвечать. Правда сейчас как никогда была бы не к месту.       С тех пор, как Лора в одностороннем порядке приняла решение о расторжение брака, даже раньше, когда Клинт сбросил её телефонный звонок, в котором она хотела поговорить об их общем будущем, и о них самих — именно тогда всё и началось. День за днём подтачиваемое в нём семейное счастье рушило его целостность, обнажая надломленные куски души, за которые агент Бартон уже не мог спрятаться. Недомолвки, ссоры на пустом месте, в доме куда он возвращался, чтобы найти свой покой вдали от работы, проблем и убийств, неминуемо делали из него озлобленного и угрюмого человека, коим он никогда не был. Ведь его дом, его очаг, оставался для него тем самым, за что он по сути и сражался. Ради чего не опускал лук и рвался в бой, несмотря ни на что. И всё это сейчас теряло смысл.       Лила не понимала, почему брат так укоризненно отдернул её после казалось бы обычного вопроса «А когда придёт дядя Джефри?», зато всё прекрасно понял Клинт, увидев в глазах жены пристыженное разочарование за так неуместно вскрывшуюся правду. Проглотив свою гордость, после, он попытался поговорить с ней, обсудить, разобраться, лелея надежду, что это всего лишь фантазия уставшего от недомолвок мозга. Только всё было слишком очевидно. Дрожащим голосом Лора рассказала о случайном знакомстве в супермаркете и о своих слезах одинокими ночами. Поведала о страхе и усталости, от такой жизни, и о нежелании больше выдумывать для своих детей оправдания, по которым их отец не возвращается домой, когда обещает. «Я больше так не могу», — закончила она тогда свой монолог, и все обещания бросить работу и стать примерным семьянином застряли у Клинта в горле.       Наташа не лезла с расспросами, когда он всё свободное время уделял сбору информации об офисном клерке из Балтимора. И ничего не сказала, когда просматривая позже те же записи, обнаружила видео с камеры видеонаблюдения, где жена её напарника и друга, весьма фривольно общалась с объектом его слежки. Словно Бартон сам позволил Романофф увидеть причину своего настроения, надеясь объяснить всё, не вступая в диалог. Ведь «загадочный» Джефри оказался именно тем, кем являлся на самом деле — обычным, среднестатистическим гражданином. А Клинт, к тому времени, уже из всех сил старался поверить, что может для Лоры и детей так будет действительно лучше. Для всех них. Лучше.       Стрелы неизменно попадают в цель. Уместно произнесенные вслух предположения всё еще выигрышно выставляют его в их тандеме, и только когда копия официального документа на расторжение брака оказывается в его личной почте, Романофф узнаёт правду. Пара слов, мол да, её инициатива, он всё понимает и два бокала виски под сначала «всё еще наладится», а потом «найдешь себе лучше».       — Не найду, — вырывается само собой.       Остаток бутылки он допивает уже в одиночестве, разбирая снаряжение и надеясь, что больше никто не захочет ковыряться в ране, которая никак не хочет заживать.       Так и повелось. Стрельба, крики, смерть, после часы в оружейной, иногда в компании Наташи, и всё по новой.       — Клинт, если бы тебя не было здесь, то…       — Я знаю, — как-то странно улыбается он, перехватывает лук другой рукой и крепит в нише на стене, — но от этого не легче, понимаешь?       Понимает, но ни за что не признается. Кладёт руку ему на плечо, как бы напоминая, что он не один, и уходит, осторожно прикрыв за собой дверь.       Наедине с собой ему проще. Не нужно казаться сильным, не нужно своим видом убеждать окружающих, что всё хорошо. Сев и обхватив голову обеими руками, он смотрит себе под ноги, и видит там не гражданские кроссовки, а с торчащим из голенища ножом, армейские ботинки. Хочется что-то разбить. Хочется вытряхнуть из сердца горящий огонь эмоций, заглушить его, обезличить. Хочется сейчас же вернуться домой и клясться, что больше никаких командировок, только семья. Наврать, лишь бы прекратить весь этот абсурд, с понятным даже ему желанием женщины иметь спокойную и безопасную жизнь. Только вот это действительно будет ложь. День, неделя, месяц? Они уже проходили это после рождения Лилы. Сводки новостей украдкой, стрельбище каждый третий день, казалось бы уже никому не нужные периодические тренировки, после которых её муж счастливый и измотанный часто засыпал в гостиной от усталости. Клинт действительно хотел стать обычным, и как бы Лора не старалась помочь ему в этом, удержать мужа от адреналиновой зависимости азарта боя, она была не в силах. Если убрать чувства, всё было просто и понятно. Только избавиться от них, даже человеку привыкшему использовать по жизни холодный расчёт, было сложно.       Анализируя своё собственное «я», именно таким, какое оно сейчас, на самом деле, Клинт боролся с собой, ставя на первое место счастье дорогих сердцу людей, а не своё собственное. Представлял мир, не прими он участия в тех событиях, что были за спиной. От «горячих точек» арабских стран, до тихих операций под самым носом иностранных спецслужб. После резко встаёт и подхватив куртку со стула вылетает в коридор.       — Нат, подожди!                     Еще через неделю он впервые напивается. Не выдерживает в желании забыться и отпускает свой самоконтроль в свободное плавание. Наташа смеётся, ставя перед ним бутылку водки в каком-то шумном заведении Нового Орлеана, что-то говорит, стараясь растормошить его, и ему кажется, что это правильно, довериться сейчас ей.       Опрокидывая очередную стопку, Клинт трясет головой, пытаясь разобраться, шумит ли в голове, или действительно всё вокруг сливается в единый гвалт веселья, а потом просто наливает еще. Без разницы. В отличии от него Наташа настороже, хоть и ведет себя на вид чересчур беззаботно. Кидает короткие взгляды в толпу, краем глаза следит за барменом и ещё какой-то девушкой в конце стойки, цедящей свой мохито уже битый час. Наблюдать за её профессионализмом становится интересно. И теперь уже Бартон заливается смехом, видя озадаченность своим поведением на лице спутницы.       К концу второй бутылки оба понимают, что пора заканчивать. Не то, чтобы цель мероприятия была достигнута, просто утащить на себе тяжеленного мужика Наташе будет сложно, потому, пока ноги еще кое-как держат, есть смысл выдвигаться в сторону ночлега. Куда она его ведет, он не знает. Плетется следом, осунувшись, засунув руки в карманы. Изредка вставляет пару реплик в разговор, который по сути не имеет смысла. И лишь когда споткнувшись на пустом месте в попытке удержаться, наваливается на подругу, его вдруг охватывает жуткое любопытство.       — Нат, почему ты со мной возишься?       — Лора просила приглядывать за тобой.       Перекидывая его руку себе на шею, она пытается помочь ему удержаться на ногах. Получается не очень хорошо, но это не пулевое ранение, грозящее смертельной кровопотерей, потому торопиться некуда. Его шатает из стороны в сторону. Выворачивает наизнанку около ближайшего мусорного бака. К концу улицы в нём просыпается певец, и Наташа сильнее сжимает зубы, останавливая себя от сию минутного желания применить грубую силу против беззащитного напарника. Пару раз шикает, прося успокоиться, и грозится вытрясти из него дух, если он сейчас же не заткнётся.       Возле дома его запал сменяется на безразличие. На последней ступеньке лестничного проёма он оседает, держась за стену, и наваливается на решётку под поручнем.       — Когда ты с ней разговаривала?       Его нисколько не волнует, что соседи могут услышать их разговор. Уже давно за полночь, но ночью этот город никогда не спал. С улиц слышна музыка, в основном джаз. Где-то пьяный хор невпопад горланил то песни, то что-то не поддающееся определению. Здесь же сравнительно тихо, и потому его приглушённый голос лишь отчасти кажется Наташе непривычно надломленным. Она садится рядом, единожды смотрит в его сторону, оценивая состояние. Он ворошит волосы пятерней и упирается локтями в колени. Оборачивается к ней, и в его взгляде уже видна осмысленность. Не та, что присуща агенту Бартону, но её вполне достаточно для разговора, ради которого всё это и затевалось.       — Мы созванивались неделю назад, — отвечает она — всё хорошо, дети в порядке.       — Как считаешь, я правильно поступаю?       — Откуда мне знать Клинт. У меня никогда не было того, что есть у тебя.       Эти слова колют в самое сердце. Пусть он и променял своё семейное счастье на возможность помогать другим, «на очередной шанс спасти мир», как выразилась тогда Лора, но всё же он успел хотя бы узнать что это такое. Многим из его рода деятельности, так и не удаётся этого понять. Когда есть куда возвращаться и знать, что тебя где-то, но ждут. Когда смыслом тянуть себя из безнадёжной ситуации становится не счёт в банке, а семья, которая нуждается в тебе. Нуждалась…       — Эй, Нат? — откинув пьяные мысли, он обхватывает её за плечо и прижимает к себе. — У тебя я есть. Ты же знаешь.       Она хмыкает, не успевая погрузиться в размышления о своей не простой жизни, и соглашается. Ведь это сложно было отрицать. Проявленная когда-то симпатия переросла в дружбу, преодолев самые злачные места земного шара. Протащило их через столько операций и привело к тому, что она — Чёрная Вдова — шпионка с мировым именем, почти готова доверить этому человеку свою жизнь. Странно, но и он делает тоже самое. Ломается под тяжестью обстоятельств и лишь её одну подпускает достаточно близко, чтобы не чувствовать себя одиноким.       Они сидят так почти до рассвета, слушая улицу вместе с её невпопад играющими музыкантами. Через окна мелькают яркие вспышки уличных витрин, бетонные ступеньки под ногами постепенно перестают быть холодными. Происходящее окутывает Наташу незримым покоем и хочется, закрыв глаза, представить себя в полной безопасности. Обмануться на недолгое время, растворяясь во всём этом. Но всё же, давно понятая для себя истина не даёт сделать этого полностью. Ведь это не её мужчина, она не его женщина, и то, что происходит сейчас между ними — это всего лишь акт проявления дружбы, а не того, что можно было бы себе напридумывать, не знай она обстоятельства происходящие сейчас в его жизни. И хотя в её силах всё изменить, она не торопится. На осколках чужого счастья своё выстроить ни у кого ещё не получилось.       — Клинт?       — М?       — За всё, что я совершила, мне веры мало, я не буду отрицать этого.       — Наташа…       — Я просто хочу сказать, что что бы ни случилось, ты всегда можешь на меня положиться.       — Я это давно уже понял, — так же тихо отвечает он, осознавая, что этот вечер был нужен не только ему одному.                     Его держат в закрытом блоке. В стерильной до одури белой комнате, в которую допуск имеют лишь врачи, в чудных костюмах биозащиты. Никакой связи с внешним миром или индивидуальных пожеланий, лишь постоянный контроль всех показателей жизнедеятельности и скупые ответы об изменениях имеющих место быть в результатах. Бартон не сопротивляется, пытается сотрудничать, лояльно относиться к происходящему, даже улыбается. Заставляет себя улыбаться, чтобы не поддаваться отчаянию.       Неизвестность больно саднит в висках, мешает заснуть, приходит ночами размытыми сценариями возможного исхода. Он не доктор, специализирующийся на био-оружии, он не сапёр с опытом работы в арабских странах. Его подготовки хватило лишь на то, чтобы выполнить все инструкции, из пройденных когда-то курсов при работе с ядовито красными ампулами, опоясывающими таймер. Хрупкое стекло треснуло, при необдуманной попытке добраться до нужного провода. Он смолчал об этом до того момента, как циферблат замер в нескольких секундах до неизбежного. Потом стало все равно. Почти не важно. Даже когда его выводили из технических сооружений водонапорной станции, как космонавта перед стартом, Клинт всё ещё не отдавал себе отчёта, что возможно для него всё кончено. Слишком близко, слишком долго, и не использовав даже элементарных средств защиты. Тогда нехватка времени сыграла важную роль, сейчас оно, словно нарочно, тянется невыносимо долго, смакуя каждую минуту этой неизвестности.       Наташе разрешают визит только спустя неделю наблюдений. Дают десять минут по другую сторону стеклянной перегородки во всю стену, лишь потому, что опасаются, что своей настойчивостью она возьмёт инициативу в свои руки и по незнанию наворотит непоправимое. Всё, что ей нужно это самой убедиться в правдивости слов Коулсона. Взглянуть в глаза Клинту и успокоить свои нервы касательно опасений за жизнь напарника. Со слов непосредственного руководителя, ситуация находилась под контролем, только от этого Романофф еще больше начинает нервничать и не находить себе места — Щ.И.Т. имеет колоссальный опыт в сокрытии информации.       Стоит увидеть его живьём, опасения затупляются.       — Эй, Нат, а меня не предупреждали, что будут посетители, — улыбается он, подходя ближе. — Ты не представляешь какая здесь скука.       На вид немного уставший, словно только что проснулся. В непривычной для него белой майке и таких же больничных штанах. Прислоняется правой рукой к стеклу, и Наташа отводит взгляд от следов многократного прокола вены на локтевом изгибе.       — Да вот выкрала немного времени повидаться с нашим героем. Ты как?       — Герой, — с неподдельной усталостью хмыкает он. — Может ты хоть скажешь, есть ли чем гордиться, а то эти марсиане как будто английский забыли? Молчат все, даже не знаю, что и думать.       — Не будешь надоедать им своей кислой мордой, глядишь и выпустят раньше срока.       — Верится с трудом. Я тут, похоже надолго застрял. И с чего они вообще решили, что я могу представлять опасность?       Произнесено с лёгкой долей иронии, только смеяться никто не спешит.       — Слушай, — вновь начинает он, потирая шею, — если вдруг…       — Нет, — её уверенности хватает на них двоих, — даже не вздумай сдаваться.       — Да я, как бы, и не сдаюсь, — с улыбкой бормочет Клинт, — просто хотел кое о чём тебя попросить.       О чём именно ей не сложно догадаться. Она всё прекрасно понимает, кивая в ответ.       — Я пригляжу за ними.       — Спасибо.       В тот вечер Наташа долго не может заснуть. Ворочается из стороны в сторону, думая, поступил бы он иначе, если бы вся эта история с Лорой не приключилась бы. Был бы он собранней, осторожней и внимательней, знай, что дома его ждут? Перестраховался бы, прежде чем строить из себя специалиста по взрывчатым устройствам? Сформулировать ответ не получается. Клинт слишком изменился за последние недели. Стал резче, озлобленнее, чем и поплатился. Но всё же он учился справляться с этим, и, если бы не этот инцидент с био-оружием, Наташа могла бы перестать волноваться за его душевное самочувствие. Теперь же не выходит.                     На то, чтобы рассчитать расстояние до цели и провести корректировку с поправкой на ветер, у него уходят доли секунды. Почти не задумываясь, он кладёт патрон в патронник, щелкает затворной рамой и, примкнув к прицелу, силится слиться с собственным сердцебиением. Мир вокруг перестаёт вращаться, замедляется. Всё становится неважным и ненужным. Мысли, события, жара Сеула, надоедливое воркование голубей где-то рядом, на крыше. Бартон ждёт. Теряется между мгновениями вечности. Между им сейчас и им спустя минуту, когда на его счете будет еще одна нечестно отнятая жизнь.       — На-а-т?       Остаётся только удостовериться, что поспешность принятого решения не повлияет на выполнение основного задания.       — Он твой.       Выстрел.       Встречаются они уже в аэропорту. Миссис Френсис, американская туристка, обнимает своего мужа, подталкивая его к стойке регистрации, и мистер Френсис, не выпуская жену из объятий, кладёт на столик застенчивой работнице аэропорта два поддельных паспорта. Оба беззаботно вслух перебирают события минувшего отпуска, и лишь в салоне самолета Наташа откидывается ему на плечо, с трудом сдерживая стон от наспех обработанного ножевого ранения чуть выше ключицы.       — Мне нужно срочно выпить, — резюмирует она, пряча лицо и Клинт лёгким движением руки подзывает борт проводницу. — Тебе бы тоже не помешало.       После она возвращается в прежнюю позу и кажется засыпает. Измотанная, уставшая, изнуренная фальшивой улыбкой, и с трудом скрываемым облегчением от наконец исчерпавшего себя задания. Наташа врет, говоря, что ей не нравится быть от кого-то зависимой, Клинт знает это. И ещё знает, как ей тяжело расставаться после. Оседлая жизнь претит её натуре, она привязывается не к вещам — к людям. Единственное отличие — ему попросту было куда возвращаться, ей нет. Сейчас Бартон это понимает лучше, считая часы до посадки самолёта. Рассматривая своё отражение в иллюминаторе — без пяти минут холостяка, свободного, как ветер, и не обременённого морально-этическими принципами.       Наташа удобнее устраивается на его плече и что-то шепчет про бизнес-класс в следующий раз. Даже глаз не размыкает. Вздыхает, толкает его, обеспечивая себе больше удобства, и вновь прижимается, проваливаясь в сон. Можно было бы ответить что-то, съязвить, как обычно, но ему почему-то этого делать не хочется.       — Клинт? — вдруг бормочет она, совсем тихо.       — Я думал ты спишь.       — Тебе пора вернуться домой.       Его словно выдергивает из вереницы умозаключений, пришедших за последний час. Собственное отражение успевает дрогнуть, измениться хмурым видом, отреагировав на вскользь брошенные слова. Наташа ничего больше не говорит, она уже всё сказала, а ему теперь до конца перелета не сомкнуть глаз, продолжая пялиться в ночное небо, в котором так удачно отражается его силуэт.                     Прошедшая неделя была слишком тяжёлой, богатой на события, сухими строчками в отчётах, лежащими сейчас на столе у Коулсона. В них нет ни слова про жару, недосып, обогащение словарного запаса новыми русскими бранными словами, только описание вороха проблем и их решение. Фил доволен. Наташа — само безразличие. Клинт в мыслях уже на ферме.       Привилегия использования служебного транспорта в личных целях сокращает перелёт до одного часа. Поднявшись на крыльцо, он не открывает дверь ключами, как раньше, а звонит в звонок и честно ждёт, когда ему откроют. На голос отца первым прилетает Купер, за ним несётся сестра, оказавшись на руках, радостно обнимая отца за шею. Тёплые ручонки, такие маленькие и цепкие держат после долгой разлуки, как самое дорогое, что у неё есть. Она смеётся позабытому звонко, искренне радуясь его приходу. Лора пытается всё еще сказать, что сегодня неудачный день, и ему стоило бы предупредить о приезде, но он полностью игнорирует её слова. Ему это нужно. Нужно напомнить себе, ради чего он вчера убил четырех человек. Из-за чего в его жизни опасность граничит с безумством, по возможности стать причиной смерти. Просто оставить себе в памяти, как награду, улыбки детей. Беззаботные, радостные, честные. Ведь все живы, плохие парни обезврежены и наколенные отношения двух стран так и не перерастут в кровопролитную войну, из-за вовремя остановленной шпионской игры. Его дети её не увидят. Им не придется брать в руки оружие, а это значит, что он всё сделал правильно. Так, как было нужно.       Клинт ставит дочь на пол, и та, ухватив его за рукав, тянет внутрь, лепеча что-то про подарок, который ей сегодня подарили, и который он непременно должен посмотреть сам. Разбросанные игрушки, ароматы с кухни, мягкий свет, смех. Это всё, словно и не переставало быть частью его жизни, таким родным и по-особенному уютным. Но в комнате его встречает чужой, и всё сразу же встаёт на свои места. Уже знакомый после долгой слежки мужчина неловко приподнимается из-за стола, идёт к нему навстречу, протягивает руку, и Клинт рад услышать на периферии голос Лоры, быстро уводящей капризных детей на второй этаж. Бартон смотрит на чужака в своём доме, не ощущая себя при этом здесь лишним. Мысль, тревожащая его еще в самолете, обретает контуры, материализуется, становясь до обидного очевидной. Всё ложь. Это его семья, его дети и его жена, как бы она не хотела это отрицать. Это половина его мира, неотъемлемая часть собственного «Я», без которой он никто, набор букв в личном деле, гул тетивы при разжатии пальцев. Рука сама сжимается в кулак и удар оказывается настолько быстрым, что Клинт боится себя и своего гнева, разглядывая поверженного противника. Хотя назвать его противником было бы преувеличением, в глазах Бартона он бесхребетная тряпка, мычащая неразборчивые ругательства.       — Убирайся, — произносит он в слух, и на душе за долгое время становится легче.       Никакого зазрения совести, даже наоборот, некая правильность, которой так не хватало. Лора будет злиться, да и стул, разломавшийся при падении Джефри, жалко. Больше ничего. Клинт поражается, как быстро ему на смену, домашнему и тихому семьянину, пришел злой и расчетливый двойник. Словно он вновь на крыше в Сеуле, и Наташа сейчас наспех будет перечислять очередные цели, которыми ему придется заняться. Но он дома. Стоит, с пренебрежением наблюдает, как нелепо смотрится кровь на никогда не имевших мозолей пальцах лишнего здесь человека. Как он пытается встать, упираясь на всё, что попадает под руку. Падает. Повторяет свои попытки осторожно, словно не желая замарать то, к чему приходится прикасаться.       — Если дорога жизнь, чтобы больше я тебя в своём доме не видел.       Клинт оборачивается, только когда входная дверь гулко хлопает на прощание, оставляя его одного. Медленно делает вдох, успокаивая сердцебиение и нервы, подсаживается к столу. Наблюдать за этим человеком с экрана монитора было проще — обычная работа, ведения цели, ни больше, ни меньше. А вот при личной встрече, воочию увидав столь ненавистную персону, всё оказалось гораздо сложнее. Заслужил, Бартон не сомневается, последствия только его не особо радуют. Тем не менее, когда спустя время на ступеньках раздаются шаги Лоры, он уже знает, как будет действовать дальше.       — Где Джефри? — заметив пятна крови на полу, она с опаской смотрит на мужа, не узнавая его — Клинт, что ты сделал?       — Нужно поговорить, — холодно отвечает он.       — Мы уже разговаривали, так не может больше продолжаться.       — Сядь.       За неимением выбора она топчется в нерешительности у дверного проёма, и лишь после его внезапного «пожалуйста» всё же решает подойти и сесть напротив.       — Я позволил этому зайти слишком далеко и мне это расхлёбывать, — начинает Клинт, смотря исподлобья, от чего теперь уже ей становится неуютно находиться здесь. — Я не изменюсь, мы оба это знаем. Но это всё еще мой дом, мои дети, и я не хочу, чтобы они росли, думая, что их отца можно заменить этим… — подобрать нужное слово не получается, поэтому он, запнувшись, продолжает дальше. — Если ты хочешь построить новую жизнь, ты будешь это делать не здесь, ясно? Я люблю тебя, несмотря ни на что, люблю наших детей и никогда не брошу, но не втягивай в это их. Я не дам тебе этого сделать.       С последним словом он быстро пробегает взглядом по наручным часам, прикидывая время. Делает быстрый подсчёт, прислушивается. Лора боится шевельнуться, когда он достаёт пистолет из-за пояса. Привычными движениями вынимает обойму, снимает затвор, разбирает на составляющие, после этого достаёт нож из-под ворота джинс, и всё прячет в коробке на верхней полке, где дети не смогли бы достать. Снова оборачивается к окну, откуда теперь слышны звуки подъезжающей машины, и выходит на улицу с поднятыми руками.       — Клинтон Бартон, вы арестованы за нападение на Джефри Моргана, вы имеете право хранить молчание…       Полицейский защелкивает наручники на его запястьях, привычно быстро зачитав права, сажает на пассажирское сидение патрульной машины, и всё это время Клинт спокойно смотрит перед собой. Делает вид, как будто в этом нет ничего страшного, подчиняется. Только, когда шериф возвращается, чтобы быстро опросить Лору, поворачивает голову, встречаясь взглядом с почти бывшей женой. Бледной, через раз отвечающей на вопросы, но не отворачивающейся, как тогда.       Бартон вдруг улыбается ей и подмигивает, словно они снова подростки. Абсолютно не к месту становясь именно тем Клинтоном Френсисом, с которым её связывает прошлое и двое детей. С секунду она злится, но не может сдержать ответной улыбки. Всё это ребячество уж больно напоминает ей взрослую версию сказки Лилы про дракона и рыцаря. Только принцесса сегодня будет ночевать одна, а у рыцаря будет время подумать над своим поведением.       — Нет я ничего не видела, — слышит Клинт обрывки ответов Лоры, — я была наверху… Раньше подобного никогда не происходило… Он хороший человек…       И за всё это время до него не доносится ни одного её вопроса про пострадавшего Джефри.