Ему исполнилось двадцать...

Снег бесшумно засыпал ночные улицы небольшого островного городка, расположившегося на северных окраинах норвежского архипелага. Пустые улицы, освещаемые столь немногочисленными оранжевыми фонарями, навевали чувство одиночества и какое-то отстраненное уныние, и даже яркие неоновые вывески магазинов и кафе не спасали от тишины. Тут не было слышно шума толпы, столь присущего большим городам, не было автомобилей, так и не пришедшихся по-душе своенравным местным жителям. Но, несмотря на это, городок вот уже несколько десятилетий оставался самым желанным местом на планете, куда мечтали попасть все без исключения. Иккинг сидел возле окна одной из многочисленных круглосуточных кофеин, грея руки о горячую кружку с чаем и задумчиво глядя в окно. За его спиной молодая официантка, мерно позвякивая посудой, готовила заведение к новому рабочему дню, что уже угадывался за панорамными окнами, да изредка бросала косые взгляды на странного паренька, что всю ночь просидел в одиночестве, лишь изредка заказывая себе очередную чашку с черным чаем. Правда, работа для молодой девушки была важнее, чем неизвестные проблемы незнакомого ей парня, поэтому и заводить разговор она с ним не спешила. А Иккинг и не настаивал, все так же задумчиво глядя в окно и думая о том, что же принесет ему новый рассвет теперь уже абсолютно взрослой жизни. Вчера ему исполнилось двадцать — возраст, при достижении которого в Берке он признавался взрослым человеком, теперь уже обязанного вносить свою роль в общественную жизнь города. Обычно эту дату отмечали с размахом — в особенности потому, что именно в двадцать заканчивалось общеобязательное обучение в Академии и ее выпускникам открывался поистине безграничный мир возможностей. Во всяком случае, практически всем… Отвлекая Иккинга от размышлений, в небе мелькнуло несколько теней — ночной патруль возвращался с очередного облета, а это могло означать только одно — время приближалось к шести утра. А значит, что бы вернуться домой незамеченным осталось не так уж и много времени. — Еще что-нибудь будете? — приятный голос раздался позади шатена, от чего Иккинг непроизвольно дернул плечом и тут же отрицательно мотнул головой. Пора было собираться, если он хотел вернуться домой до того, как проснется отец и обнаружит, что его сын опять не ночевал дома. — Нет, спасибо, — мягко улыбнувшись, Иккинг взъерошил волосы и достал из кармана потрепанной старой куртки видавший виды бумажник. — Сколько с меня? — Двенадцать долларов и сорок шесть центов, — кивнув, он протянул мило улыбавшейся ему девушке карточку, с которой та тут же направилась к кассе. А Иккинг в который раз с нотками белой зависти следил за тем, как приятно переливается в приглушенном свете ламп розоватая чешуя на запястьях официантки. Возможно, ее талисманом была Жуткая Жуть или Злобный Змеевик, а быть может и какой-нибудь еще более редкий из видов дракон, хотя это было и маловероятно. Но размышлять об этом у младшего Хэддока не было ни времени, ни, что более важно, особого желания, поэтому поблагодарив светловолосую девушку Иккинг поспешил покинуть гостеприимное заведение, поскорее желая ощутить морозное покалывание холода на своей коже, услышать хруст свежего снега под ногами, увидеть первые лучи нового рассвета — все то, что было единственным счастьем в его одинокой жизни. Сколько часов он провел, размышляя о том, что было бы, если бы он был такой же как все? Если бы и он как и все в свои пятнадцать лет нашел в том гнездовье своего дракона и начал бы превращение? Что было бы, если бы в нем как и в каждом на этом острове текла частичка драконьей крови? Но каждый раз он приходил к выводу, что не знает этого. Даже сейчас, в свои двадцать, он был в стороне от общества. Просто глядя на него, Иккинг каждый раз убеждался, что он не такой, как все. Не такой как Йоргенсон, который смог найти своего хранителя уже в двенадцать и к восемнадцати годам смело хвастался полным перевоплощением в Ужасное Чудовище. Не такой как Ингерман, который до конца смог понять и принять своего хранителя и пусть даже обрел он его поздно, но спустя меньше чем год уже смог обратиться в Громмеля, чем вызвал так и не прекращающуюся зависть со стороны Сморкалы. Чем-то он был похож на близнецов Торстонов, за исключением того, что эта парочка по счастливой случайности тоже смогла обрести себе хранителя в лице Кошмарного Престиголова, и пусть это произошло сумбурно, но с течением времени даже эти обормоты смогли найти себя и общий язык со своим внутренним драконом. И конечно же он был полной противоположностью Астрид Хофферсон — девушка с присущей только ей холодной расчетливостью и незаметной ни для кого другого искренней любовью нашла своего хранителя ровно в срок — на пятнадцатый день рождения. Ее Злобный Змеевик запомнился многим старожилам скверным характером, который Хофферсон смогла изменить и в итоге через три года Берк прощался с уже чуть ли не со всеобщим любимцем, которого многие вспоминают уже вторую зиму, искренне желая ему тихой жизни на Южных островах. Но Иккинг был исключением. Даже в двадцать он так и не нашел того самого, кто разделил бы с ним свою сущность, хоть и приходил в гнездовье в течении всех этих лет, где-то в глубине души лелея надежду на то, что его хранитель все-таки объявится, но… но с каждым годом зеленоглазый все больше утверждался в том, что этого никогда не произойдет. Он слышал о том, что такое происходит когда дракон-хранитель человека погибает при рождении или из-за болезни, но вот вероятность этого была ничтожно мала. Лишь несколько человек в десятилетие на весь архипелаг не находили своего дракона в Гнездовьях, а в самом Берке такое в последний раз происходило лет двадцать пять назад, если и не больше. Тогда сын местного рыбака предпочел сбежать, уехать на материк, туда, где ему будут открыты многие пути в лице простого человека, но Иккинг понимал — этот путь не для него. Просто потому, что он не хотел уезжать — его дом был только тут… — Хеддок, берегись! — и запыхавшееся тело Йоргенсона, одетое в легкую ветровку даже не смотря на то что на улице было гораздо холоднее обычного, с характерным звуком ухнуло в придорожный сугроб. Резко остановившись, Иккинг с задумчивым интересом стал наблюдать за судорожными движениями одноклассника, по всей видимости пытавшегося не столько выбраться из снега, сколько продолжить свой путь вперед. — Ну все, попалось! Иккинг, подержи-ка! — раздался прямо за спиной шатена самодовольно-раздраженный голос, после чего в руки младшего Хэддока прилетела сумочка, а ее хозяйка, не отрывая победного взгляда от пытавшегося уползти подальше брюнета, наклонилась вниз, набирая в ладони снега. Иккинг же в свою очередь в наигранном недовольстве выгнул бровь, следя за манипуляциями Хофферсон, но все же повесил ее сумку на сгиб локтя, после чего скрестил руки на груди. — Попадет. Я даже поставлю свою левую почку на то, что она попадет, — остановившийся рядом Торстон с видом знатока указал пальцем сначала на Астрид, а после в сторону резко свернувшего к дереву Йоргенсона, по всей видимости надеявшегося найти за ним защиту. — Кстати, я что-то не припомню, что бы мы заходили за тобой в начале прогулки. Откуда ты с нами взялся? — Он и не брался, придурок! Мы его просто встретили, тупая твоя башка! — а через секунду в затылок зеленоглазого прилетел увесистый снежок, предназначенный, по всей видимости, все еще стоящему рядом с ним длинноволосому блондину. — Прости… Иккинг. Сам же Иккинг на это лишь выразительно поднял глаза к небу, выгибая губы в едко-кривоватой улыбке, словно ожидая получить ответ на вопрос, за что ему это все. Но так как с затянутых серыми низкими тучами небес на его сыпались лишь редкие снежинки, а не Божья кара или милость, то и задерживать долго свой взгляд на них Хэддок не стал, предпочтя этому наблюдать за Астрид, со стальной выдержкой все плотнее и плотнее спрессовывающей рыхлый снег в снежок. — Ты снова хочешь его убить? — в ответ на этот вопрос девушка лишь подозрительно скосилась на шатена, на мгновение оторвавшись от своего занятия и уверенно кивнула головой, после чего, поудобнее перехватив снежок, со всей силы бросила его в почти уже добравшегося до дерева брюнета. И к сожалению для Йоргенсона, сгорбленного в три погибели и уже видевшего брезжущую надежду на спасение, слово почти не защитило его затылок от попадания. — Десять из десяти! Браво, браво! — гордо хлопая в ладоши Торстон медленно прошел вперед Иккинга, не отрывая своего взгляда от рухнувшего носом в снег друга метрах в двадцати от себя, в то время как сам зеленоглазый молча и про себя смеялся над кузеном. Впрочем, Иккинг был давно уверен в том, что что-нибудь подобное должно произойти — как никак Астрид уже почти с две недели не отвечала на все замашистые и самоуверенные подкаты брюнета, что было для нее личным рекордом. В прошлый раз она сорвалась на четвертый день… — Поздравляю, Хофферсон, ты только что выбила последние мозги из моего брата. Спасибо, — Иккинг, все же не сумевший сдержаться от комментария, благодарно похлопал Астрид по плечу, после чего протянул ей руку с сумкой, висящей на его ладони. Астрид же в ответ на это лишь сдержанно улыбнулась и, забрав свою сумочку обратно, вдруг неоднозначно выгнула бровь и в упор уставилась на парня напротив, отчего Иккинг почувствовал себя не в своей тарелке. — Только не говори, что она опять промахнулась по своему брату и попала по тебе… — негромко, выразительно медленно и с расстановкой проговорила Хофферсон, перехватывая шатена за плечо и медленно поворачивая его к себе полубоком. Иккинг прыснул и неоднозначно тряхнул головой, сбрасывая прилипший к волосам снег, однако Астрид все же протянула руку, сбрасывая остатки и взлохмачивая теплой рукой уже успевшие намокнуть волосы. — Он и не скажет!.. — тут же прыснули сзади, но стоило Хофферсон перевести взгляд на близнецов, как те тут же заткнулись и поспешили хотя бы попытаться сменить тему. — Но все же мы хотим заметить, прежде чем ты опять попытаешься нас утопить, что Йоргенсон там, похоже, умер, — указывая пальцем на все так же лежащего на снегу неподвижного брюнета, пробормотал Торстон, на что Астрид с тяжелым обреченным вздохом хмуро уставилась в ту же сторону. — Мы собирались на Северную Аллею. Кафе там всякие, кино и прочее пустое времяпрепровождение. Пойдешь? — уже начавшая пробираться по вытоптанным следам в сторону впервые зашевелившегося за все это время друга Астрид вполоборота оглянулась на стоящего на краю засыпанной снегом дорожки Иккинга, на что Хэддок неуверенно покачал головой, отведя взгляд куда-то чуть вниз и в сторону. — Ты же знаешь, что днем у меня нету свободного времени. Отец… — неопределенно взмахнув руками, Иккинг выразительно замолчал, давая время Астрид самой додумать продолжение. Астрид же, еще с секунду выжидательно посмотрев на него, в конце концов пожала плечами и чуть улыбнулась, на что Иккинг не смог не ответить тем же, хотя внутри понимал, что это все лишь наигранная, минимальная вежливость с ее стороны. И проводив взглядом направившуюся к брюнету девушку, первым направился прочь. Правда, на самом деле дело было далеко не в отце и уже тем более не в тех занятиях, на которые послушно изо дня в день ходил младший Хэддок, нет — Иккинг просто понимал, что ему с ними… не по-пути. Его не прельщали их нечастые и от этого не менее шумные посиделки в кафе, а если он и оказывался случайно втянут в них, то всегда оставался чуть в стороне от основной компании, больше слушая и наблюдая, чем говоря. И именно поэтому, зачастую уйдя раньше всех. он потом выяснял, что его уход в общем-то никем замечен не был… И именно это и обижало больше всего. Именно осознание того, что в нем не нуждаются каждый раз останавливало Иккинга от очередного редкого приглашения со стороны тех, кого он называл друзьями, хоть и прекрасно понимал, что это не так. Одноклассники, знакомые, отчасти соседи — это все было чуть более точные и правильные слова в отношении тех, с кем он виделся каждый день в Академии, но общение с которыми прекращалось сразу за ее стенами. Он не хотел навязываться, не имея общих для общения тем, а о нем почти никогда просто так не вспоминали, не замечая той самой личности, которой на самом деле был Иккинг. Да, иногда случалось что к нему в дом заглядывал Ингерман или та же Астрид, но как оказывалось позже, каждый их визит был вызван лишь необходимостью, а не желанием провести какое-то время в компании младшего Хэддока. И сейчас… Иккинг уже не хотел что-либо менять. Прожив последние годы практически в одиночестве он только сейчас сумел найти тот хрупкий баланс и умиротворение, которое, как оказалось, в таком избытке оно дарило ему. Да, ему иногда не хватало внимания и, вероятнее всего, понимания со стороны отца, не хватало какой-то отеческой, именно отеческой поддержки от него. Иногда, еще реже, не хватало людей, с которыми бы он мог поговорить по душам и которых он мог искренне назвать друзьями. Тех, кто просто помнил бы о нем… И это, наверное, было самым страшным из того, что понимал Иккинг. Просто осознание того, что к двадцати годам он так и не нашел людей, которые бы помнили пусть даже о его дне рождения, не говоря о других не менее важных датах в его жизни. Да, конечно, Стоик не был из числа тех отцов, которые совсем забыли о своих сыновьях, но и общий язык с ним Иккингу найти с каждым годом становилось все труднее. Возможно просто потому, что и виделись они… редко.

***

Дом встретил погруженного в свои мысли парня холодной, хрупкой тишиной и молчаливым одиночеством. Вешалки при входе были пусты, а значит Стоик опять не ночевал дома, вот только радоваться тому или нет, Иккинг уже не знал. Не то чтобы ему не хватало ссоры с отцом, нет — просто где-то в глубине души он лелеял надежду хоть раз вернуться с такой прогулки… домой. Что бы открыв дверь, он встретил хмурый, но при этом в глубине такой волнующийся взгляд отца, чашку горячего чая на кухне, немного неумелую, скрытую за раздражением и напускной злостью, заботу… Но этого не было. Никогда… Поэтому снова, так же как и всегда, Иккинг не спеша поднимается в свою комнату и, укутавшись в плед, устало падает в кресло, лениво листая новостную ленту в соцсетях. Картинки, фотографии авто и драконов на Южных Островах, чертежи — все то, что любил младший Хэддок, медленно сменяют друг друга до тех пор, пока его взгляд не падает на знакомые лица. Иккинг мягко улыбается, глядя на только что опубликованное фото — Астрид со всей компанией, сидящие в «Старбаксе» и задорно смеющиеся в объектив. И внутри парня разливается какое-то легкое тепло от этой картины — радоваться счастью других он научился уже давно, и так же давно не замечая, когда он так искренне перестал радоваться себе. Оно получалось как-то само собой в те самые моменты когда Иккинг, с кривоватой улыбкой на лице напоследок махал рукой очередному сокурснику, знакомому или же просто прохожему, провожая его взглядом и в глубине души понимая, что снова сделал еще одно доброе дело. И пусть оно так же как и всегда останется неоцененным, Иккинг знал — в следующий раз он поможет снова. Просто… просто потому-что может. А еще просто потому, что он был слишком правильным. Зачастую ставил чужие интересы выше своих, проглатывал мелкие обиды. Помогал, когда это было нужно, и при этом до последнего не просил помощи сам — одним словом был тем, о ком абсолютное большинство вспоминало лишь при личной необходимости. А самое страшное, что Иккинг не знал, хочет ли он изменить это. *** Из полудремы, так медленно и незаметно охватившей его, Иккинга вырвал резкий, и от того очень раздражающий дверной звонок. Хэддок поморщился и сонно посмотрел на часы — те показывали едва ли больше десяти утра, а значит это был точно не отец. У Стоика первая половина дня была распланирована до минут, и Иккинг как никто другой знал это. Ведь даже в его день рождения тот не нашел у себя свободной минутки даже просто позвонить, не то чтобы поздравить сына лично. Трель в прихожей повторилась вновь, но на этот раз гораздо настойчивее. На сей раз Иккинг, простонав что-то невразумительно-невнятное, лениво уселся на кровати, свесив ноги на холодный пол. В голове после бессонной ночи было однозначно мутно, поэтому промелькнувшая мысль не открывать не столь раннему визитеру показалась Хэддоку чересчур уж заманчивой. Правда третья, уже непрерывная трель явно дали понять зеленоглазому, что кто бы то ни был за дверью, настроен он решительно. Поэтому, сунув все еще сжимаемый в руке телефон в карман, Иккинг ленивым и меланхолическим шагом направился вниз, по пути выключая так и оставленный им гореть со вчерашнего вечера, а теперь уже совершенно бесполезный в лучах редкого утреннего солнца свет. — Боги, вы… издеваешься… — доплетясь наконец от входной двери Иккинг щелкнул замком и толкнул дверь от себя, открывая своему взгляду недовольно мнущуюся на его крыльце Хофферсон. С полсекунды задумчиво поглядев на девушку перед собой, шатен, в конце концов, лишь неровно пожал плечами и, пробубнив что-то наподобие «Заходи», медленно поплелся обратно. — Эм… Ты даже не будешь спрашивать зачем я пришла? — немного опешившая от такого… наверное все же непривычного приветствия в лице обычно мигом оживлявшегося в ее присутствии Иккинга, Астрид вопросительно проводила взглядом направившегося на кухню парня. Правда в ответ она получила лишь сонное невнятное мычание и повторившееся пожатие плечами. — Круто!.. — Была долгая бессонная ночь, — уже откуда-то из-за стены раздался равнодушно-сонный, как теперь уже смогла абсолютно точно различить светловолосая, голос хозяина дома. А спустя минуту голубоглазая, остановившаяся в дверном проеме кухни, уже смогла созерцать и его самого — необычно для себя помятый и еще более растрепанный Хэддок отстранено глядел куда-то сквозь кофемашину, напротив которой он собственно и стоял. — Кофе будешь? — Нет, спасибо. Я в общем-то, по делу. День рождения там и все такое… — Иккинг, до этих слов совершенно не обращавший обычно более… выраженного внимания, довольно резко поднял заинтересованный взгляд на Хофферсон. Наконец-то. Астрид же на это незамысловатое движение лишь вопросительно повела бровью. — Заинтриговала. Продолжай… — окончательно оторвавшись от кофемашины, доселе занимавшей все его внимание, Иккинг всем корпусом повернулся к совершенно обыденно стоящей в проходе девушке, облокотившейся на дверной косяк и сложившей руки у себя на груди. А где-то внутри медленно шевельнулась надежда на то, что все-таки он ошибся — о нем, быть может, и помнят… — Йоргенсону через две недели двадцать будет, Иккинг! Только вот не вздумай мне говорить, что забыл об этом! Он твой брат! — интерпретировав по-своему затягивающееся молчание шатена напротив, едва ли не взорвалась девушка, ошарашенно и возмущенно взмахивая руками в разные стороны. И к своему облегчению замечая, как от ее слов стыдливо потупился парень. — Двоюродный, — вновь отвернувшись к кофемашине, неспешно поправил светловолосую Хэддок, однако прежде чем та успела хотя бы открыть рот, продолжил как ни в чем не бывало. — И я помню, Астрид, не беспокойся. Мы с Эддом уже почти закончили ему подарок, осталось только рукоять кожей отделать, и все. — Я рада, что ты помнишь. И кстати об Эдде — Габбер просил передать тебе это… — с последним словом Астрид, чуть замешкавшись, вытащила из недр своей синеватой сумки маленькую матово-черную коробочку, которую Иккинг ловко поймал и тут же поспешил открыть. А внутри, к немалому удивлению Хофферсон, оказалась лишь маленькая, не больше двадцати центов, монетка из темной стали с нечеткой гравировкой в центре. — Еще помнит, чертяга, — по-доброму ухмыльнулся Иккинг, проворачивая монетку между пальцев и с задумчивостью глядя на надпись в те моменты, когда та останавливалась между ними. И неизвестно, сколько бы времени Астрид так бы и следила за гипнотическими движениями пальцев зеленоглазого, если бы в один момент Хэддок просто не подкинул монетку в воздух, вслед за тем ловя ее в кулак и тут же убирая в карман. — А что это? — спустя пару мгновений все же решается спросить Хофферсон, тут же непроизвольно отмечая, насколько оживился до этого бывший тусклым и меланхоличным взгляд Иккинга. Правда ответом для нее служит лишь пожатие плечами и кривоватая улыбка парня напротив, уже держащего в руке чашку с кофе и задумчиво скользящего глазами по незамысловатому орнаменту на полу. — Дружеское напоминание… — еще раз улыбнувшись по всей видимости каким-то своим воспоминаниям вдруг вслух отвечает Иккинг, после чего наконец поднимает свой взгляд наверх, встречаясь им со взглядом Астрид. — И я понял твои намеки, не такой уж и дурак. Я договорюсь на счет места в кафе, не впервой. — Спасибо, — улыбнувшись, Астрид в несколько шагов преодолела разделяющее их расстояние и по-дружески обняла Иккинга за плечи, после чего резко отскочила назад и, схватив, свою сумку, оставленную ею на полу, с улыбкой подмигнула ему. — Буду должна! — и развернулась в сторону прихожей, практически тут же скрываясь в коридоре. — Как будто это что-то изменит… — едва слышно усмехнулся в ответ Иккинг, вновь нащупывая в кармане уже ставшую теплой его юбилейную, двадцатую монетку от старого друга отца и, по-совместительству, наверное, единственного настоящего друга для самого Иккинга. А значит сегодня стоит немного прогуляться… *** Астрид быстро петляла по заснеженным и оттого ослепительно искрящимся в лучах утреннего зимнего солнца улочкам Берка, постоянно что-то печатая в своем телефоне — все-таки как никак, а до праздника, пусть даже юбиляром на сей раз был и зачастую по-дружески раздражающий ее Йоргенсон-младший, оставалось едва ли больше полной недели. Да, конечно, надо отдать должное Иккингу — парень честно выполнил свое обещание и уже через день после их разговора Хофферсон позвонил достаточно малообщительный хозяин одной из кофеен, уточнявший дату и примерное количество гостей. Но даже учитывая то, что самое сложное из всего выполнил именно Иккинг, Астрид за последние пять дней действительно выбилась из сил, стараясь соорганизовать все на высшем уровне. А все потому, что она бы не простила бы себе неудачу на одном из важнейших праздников друга. И именно поэтому неброскую, выполненную в серо-стальных тонах вывеску небольшой мастерской, совмещенной с мини-ресторанчиком, уткнувшаяся в экран своего смартфона Хофферсон не пропустила лишь по счастливой случайности. И так как посещение данного места было в ее планах на сегодняшний день, то светловолосая недолго думая резко завернула в сторону отделанных темным камнем ступенек. — Хэй, какие люди пожаловали! — едва стоило неброскому колокольчику, висевшему прямиком над дверью, глухо звякнуть, из-за ближайшей перегородки высунулось перепачканное в смазке и чем-то похожим на сажу усатое лицо, а через мгновение Эдд Габбер — а это был именно он, — уже приветственно и при всем этом осторожно, чтобы не испачкать, обнимал Астрид. Девушка же с улыбкой ответила ему на объятия, похлопав того по спине, но отстранилась первой — хоть с простым и улыбчивым стариком у нее завязались теплые и даже несколько приятельские отношения, надолго впускать в свое личное пространство не могла. Что уж сказать, сказывались старые привычки «Стальной Леди»… — И вам не хворать, — отступив на шаг назад от Габбера, дабы уж не совсем по-детски задирать голову вверх, ибо старик в свои шестьдесят пять все же был почти на полторы головы выше нее, улыбнулась Астрид. Да и врать-то было нечего — немного неказистый на вид из-за своего протеза Эдд всегда вызывал у Хофферсон теплую улыбку с доброй, даже дружеской насмешкой. Впрочем, старик и сам относился к себе так же… — Ох, чует мое сердце, не за просто так пришла ты навестить старого калеку, — сощурив глаза, усмехнулся Габбер, на что Астрид лишь закатила глаза. Боги, ей иногда казалось, что этого старика не исправит ничто! — Пытаешься достучаться до совести? Она в доле, так что не выйдет, — похлопав Эдда по плечу, состроила наигранно-виноватое лицо Астрид. — А если серьезно, то да, я по делу. Как там с подарком для Йоргенсона? — Ты про топорик-то? Нормально, — вслед за девушкой напротив настроившись на серьезный лад неспешно ответил Эдд, пододвигая к себе ближайшее кресло и с тихим кряхтением садясь в него. Астрид же, сдвинув рукой какой-то мелкий хлам, с ногами запрыгнула на верстак напротив, поудобнее прислоняясь к стене спиной. — Иккинг сильно таки мне помог, думаю завтра я уже и закончу. — А Хэддок каким боком здесь? — в удивлении выгнув брови, тут же поинтересовалась голубоглазая. Она конечно знала, что Иккинг и Эдд дружат довольно-таки крепко, но она впервые слышала о том, что бы Габбер подпускал постороннего к работе в своей лавке, ведь даже в те моменты, когда заказов наваливалось до невозможности много и Эдду удавалось поспать едва ли пару часов в сутки, тот все равно упрямо продолжал работать один. Теперь же наступила очередь удивляться Эдду. — То есть каким боком? Парень с кузней на ты обращается, Астрид, — как само собой разумеющееся выдал старик, но увидев еще более удивленный взгляд девушки напротив даже как-то растерянно развел руками в разные стороны. — Только вот пожалуйста не говори мне, что не знаешь, что твой кинжал — его рук дело… Астрид в ответ на это могла лишь молча хлопать ресницами — она конечно же поняла, о каком именно кинжале шла речь. Но только осознание того, что подаренный Иккингом на ее собственное двадцатилетие немногим более полутора месяцев назад кинжал, которым Астрид теперь чертовски гордилась — а гордиться там и вправду было чем, поскольку ножи из дамасской стали, особенно настолько качественно и добротно сделанные, на Континенте могли стоить целое состояние, — был сделан им лично, верилось с трудом. Потому что даже относящаяся, в основном именно из-за своей большой любви, чрезвычайно придирчиво к любому холодному оружию, попадающему в ее руки, Хофферсон не смогла найти в нем ни единого изъяна. Ни единого… — Нет… — наконец-то справившись с шоком, покачала головой голубоглазая, перепрыгивая взглядом с одной полки напротив нее на другую и пребывая в непривычном для нее замешательстве. — Но я непременно поговорю с ним на этот счет… — уже отстранено и скорее как-то сама для себя добавила она чуть погодя. — Ну-ну, дерзай, — тоже довольно растерянно усмехнулся Эдд, после чего поднялся из кресла и, одним движением вернув то на его законное место, засуетился. — Ладно, а теперь попрошу меня извинить, но заказы не ждут, — немного виновато развел руками он. — И еще, когда пойдешь пытать Иккинга, потом не забудь запереть его дома, а то парень уже пятые сутки едва ли не ночует в мастерской. А если еще учесть то, что у него в начале недели праздник был, то я даже боюсь посчитать, сколько он спал… — А что за праздник-то? — вдогонку уже отвернувшемуся от нее Габберу бросила свой вопрос Хофферсон, на что мужчина, к ее удивлению, лишь засмеялся, весело подмигивая ей через плечо. Астрид же на это нахмурилась — она уже во-второй раз не получает ответа на один и тот же, по ее личному мнению, совершенно простой вопрос. — Я серьезно, Эдд! — Да ладно тебе, будто я не знаю что вы всей вашей компанией отмечали его на Ледовой Арене, — увидев пасмурное лицо собеседницы уже примирительно, но все же с улыбкой произнес Эдд, на что лицо Астрид медленно вытянулось, а брови в который раз за их сегодняшний разговор выгнулись в совершенно искреннейшем удивлении. — Нет, — спрыгнув с верстака, на котором она до сих пор сидела, Астрид облокотилась на него и в очередном замешательстве медленно помотала головой из стороны в сторону. — Вот где уж мы точно не были последние месяца так три, так это именно на Арене. И с Иккингом я за последнюю неделю виделась лишь дважды — как раз в тот день, когда вы просили меня передать ему ту черную коробочку. Все… Повисло молчание. И если Астрид просто ждала разъяснений от старика напротив, то Эдд просто напросто сверлил потерянным взглядом пол под своими ногами и, как показалось Хофферсон, даже не моргая при этом. А выйти из этого состояния Габберу помог лишь громкий гудок случайной машины за панорамным окном мастерской, вернувший старика обратно в реальность, да и то не до конца, потому что кинув что-то сродни «Хитрый, жучара. Сумел таки обвести старика вокруг пальца…» Эдд скользнул взглядом по девушке напротив и медленно направился куда-то вглубь мастерской, все так же бормоча что-то себе по нос. — Так что там было-то? Что за праздник? — уже в пустоту короткого коридорчика крикнула Астрид, стоило Габберу скрыться за одним из стеллажей. За эти секунды, что Хофферсон наблюдала Эдда перед собой, в ее голове мелькнула лишь одна догадка, причина, по которой Эдд так отреагировал на это, но… Хель, Астрид действительно впервые в жизни так желала ошибиться в своих догадках… Но ответом ей было молчание. И лишь потом брошенное короткое и такое роковое… — Двадцать. Ему исполнилось двадцать…