Непраздничное настроение

Эйлин вздохнула и перевернулась на другой бок. В палате было (наконец-то!) темно и тихо, все уже спали. За дверью, в больничном коридоре, тоже стояла полная тишина. Лишь изредка слышались чьи-то шаги, видимо, дежурных медсестер. В незанавешенное окно палаты было видно, как в свете уличного фонаря тихо падают на землю крупные хлопья снега. Настоящее Рождество. Сон не шел, и это было более чем привычно. Оживающие в памяти одно за другим воспоминания не желали отпускать ее. Эйлин не покидала уверенность, что если бы вдруг сейчас, по какой бы то ни было причине, возникла необходимость вызвать патронуса, то она воскресила бы в памяти именно те рождественские дни уходящего 1958 года: лондонские улицы, полумрак кинотеатра, рука Тобиаса, лежащая на ее плече и та их самая первая ночь. Или же любой день из последующих нескольких месяцев, когда на работе время тянулось так мучительно медленно, и каждый вечер — от понедельника до пятницы — был пустым и холодным. И какой радостью были наполнены выходные, проведенные вместе в маленьком домике Тобиаса в Спиннерс-Энд. Если бы знать тогда, что все закончится очень быстро, что скоро нежность в его взгляде исчезнет без следа, словно по волшебству, и сменится сначала раздражением, а потом неприязнью и откровенной злостью. Впрочем, даже сейчас, думая об этом, она не могла сказать, согласилась бы она что-то изменить в прошлом. Все-таки, пусть и недолго, но она была счастлива. Зима пролетела быстро, уступив место весне, которая в том году была на удивление теплой. Их встречи с Тобиасом продолжались. Эйлин проводила у него все выходные, а иногда ей удавалось выбраться в Спиннерс-Энд и на неделе. Оба они упивались с каждым днем все больше разгоравшейся страстью и, казалось, что даже расстаться на минуту для них было самой настоящей пыткой. По крайней мере, Эйлин считала дни до встречи с возлюбленным (ей очень нравилось называть его про себя так), неделя казалась ей неимоверно длинной, а выходные такими короткими. Дома у отца она бывала теперь от силы раз в два-три месяца, со знакомыми и даже с Кэролайн почти не общалась — всего пара писем за все время, прошедшее с Рождества. Все ее мысли занимал один только Тобиас. В апреле Эйлин поняла, что их бурный роман принес свои плоды. И плоды эти очень скоро станут заметны окружающим. Сначала она несказанно обрадовалась, а потом испугалась: как к этому отнесется Тобиас? Не сочтет ли он ее пустой и легкомысленной особой, не думающей о последствиях. Или того хуже, что она хочет привязать его к себе. Проведя подряд три бессонных ночи, ворочаясь с боку на бок, она твердо решила рассказать Тобиасу все как есть, а там — будь что будет. Она плохо помнила, как пережила ту казавшуюся бесконечной неделю. Субботнего утра — того времени, когда они договорились встретиться — Эйлин не дождалась и аппарировала в Спиннерс-Энд в пятницу после обеда, пришлось отпроситься с работы, все равно от нее там толку не было. Приготовление зелья от боли в суставах требовало внимания и максимальной сосредоточенности. А сосредоточиться на чем-то, кроме предстоящего разговора с Тобиасом, все равно не поучалось. Тобиаса дома не было, он еще не вернулся с работы. Чтобы убить время Эйлин перемыла всю грязную посуду, скопившуюся на кухне, вычистила пиджак Тобиаса, небрежно брошенный на спинку кровати в спальне, и застелила постель (Тобиас, видимо, опаздывал, поэтому оставил кровать незаправленной). Время шло, а его все не было. «Возможно, задержался на работе», — успокаивала себя Эйлин, хотя на деле не находила себе места. Часам к десяти она совершенно извелась, в голову лезли всякие ужасы, и чтобы хоть чем-то занять себя, она сняла с полки какую-то книгу, зажгла ночник в спальне и, поудобнее устроившись в кресле, решила немного почитать. Очень скоро она увлеклась: история о молодом французском моряке, которого по ложному доносу обвинили в тяжком преступлении, и без суда отправили в тюрьму, чем-то напоминающую Азкабан, необычайно ее заинтересовала. Когда этот самый моряк в тюрьме случайно познакомился с другим таким же заключенным, и они решили вместе готовить побег, она почувствовала, что очень устала. Глаза слипались, Эйлин уже не могла разобрать ни строчки. Ее разбудил поцелуй в щеку. Стряхнув с себя остатки сна, она обнаружила, что лежит на застеленной ею несколько часов назад кровати, а Тобиас аккуратно приподняв ее, пытается положить ей под голову подушку. — Ой, прости, Эйлин, я разбудил тебя. — Тоби, ты…мне очень нужно с тобой поговорить, я ждала тебя, а тебя все не было, и я… — Мы с Тони зашли в паб после работы, посидели немного, расслабились, сама понимаешь, завтра же выходной. А ты ждала меня тут целый вечер, да? Соскучилась? — обняв ее, прошептал он ей на ухо. — Это просто здорово, что ты пришла сегодня, Эйлин, я тоже так скучал по тебе. — Тоби, постой…не надо, — она попыталась увернуться от его поцелуев, — подожди, Тоби, я хотела…мне нужно кое-что тебе… Тобиас ее не слушал: — Я всю неделю думал только о тебе, — поцелуи становились все настойчивее, а его руки уже расстегивали на ней блузку. — Тоби, послушай, — но Эйлин ясно сознавала, что ни сил, ни желания сопротивляться его натиску у нее нет, а разговор может подождать до утра. — Эйлин…в общем, я вчера немного перебрал, Тони пригласил пропустить стаканчик, вот и… Тобиас выглядел растерянным и смущенным, и Эйлин улыбнулась: таким она видела его впервые. Они пили чай на его крохотной кухоньке; было уже далеко заполдень, для завтрака, конечно, немного поздновато, но уснули они только на рассвете. Эйлин отставила чашку, тянуть дальше просто не имеет смысла: сейчас или никогда, в конце концов, она здесь именно для этого. — Ничего, Тоби, все в порядке. Послушай, мне нужно кое о чем тебе рассказать. Я, собственно, поэтому и пришла вчера, мне хотелось поговорить с тобой как можно скорее. Тобиас тоже отставил недопитый чай в сторону. — Что-то случилось? — обеспокоено спросил он. — Да. Вернее…нет. То есть…да, я понимаю, что была слишком беспечна, есть же специальные зелья, я должна была…но теперь уже поздно. Одним словом, Тоби, я…у меня будет ребенок. Повисло долгое молчание. Эйлин казалось, что, наверное, даже на улице слышно, как стучит ее сердце. Наконец Тобиас поднялся со стула, обошел стол и встал у нее за спиной, положив руки ей на плечи. — Эйлин, — начал он, но она резко вскочила со стула и повернулась к нему. Перед глазами все вдруг поплыло от застилавших их непрошенных слез. — Это твой ребенок! — голос предательски дрогнул. — Твой! У меня никого больше не было, ты ведь знаешь. Я… мне ничего от тебя не надо, если ты не захочешь… — Подожди, Эйлин, — перебил ее Тобиас, — постой. Я же не заставляю тебя… И не говорю, что отказываюсь. Как ты могла подумать? Просто я думал…думал сделать тебе предложение, но для начала мне хотелось… Я думал, накоплю денег, выкуплю этот дом, чтобы он был наш, понимаешь! Я хотел…быть достойным тебя. Еще полгода, самое большое — год. Это было бы подарком на свадьбу. А теперь, ну, что ж, придется теперь так. Будем считать, что я сделаю тебе подарок позже. Ну, если ты, конечно, согласна выйти за меня, — смешался он. — Тоби! — просияла Эйлин и бросилась ему на шею. Свадьбу запланировали на конец мая, и по обоюдному согласию было решено обойтись без шумного праздника и всяких церемоний. Обоим казалось, что это совершенно ни к чему, учитывая, к тому же, положение Эйлин. А ей, меж тем, предстоял еще один важный разговор, от которого она заранее не ждала ничего хорошего. И, как оказалось, совершенно справедливо. — Ты в своем уме? — с трудом сдерживая ярость, спросил отец, когда она сообщила о предстоящем замужестве. — Я не понимаю, папа, что… — Не понимаешь?! — взревел Себастьян. — Полюбуйтесь-ка, не понимает она! Дрянь! Ты же весь наш род позоришь! Как я буду людям в глаза смотреть?! — бушевал он. — Линда была права, она меня предупреждала, что дружба с грязнокровками до добра не доведет, и вот — пожалуйста! Моя дочь, чистокровная волшебница, спуталась не знамо с кем! Слыханное ли дело, замуж она собралась! За кого?! За грязного маггла! Что бы сказала твоя мать? Нет-нет, я запру тебя дома и выбью из тебя эту дурь! Можешь даже и не мечтать… — Папа! — не выдержала Эйлин, прервав его бурные излияния, — я не хочу с тобой ссориться, но я все равно выйду за него. Мне не нужны ваши с Линдой разрешения, поучения и нотации. Я, если ты заметил, давно уже живу своей жизнью. Просто потому, что тебя я перестала интересовать, когда в твоей жизни возникла Линда. — Да как ты смеешь?! Мы все для тебя делали! Ты думаешь, после смерти Стеллы мне было легко?! Но, тем не менее, я старался делать все, чтобы ты ни в чем не нуждалась. — Я благодарна тебе за это, папа, но сейчас я уже выросла. — Судя по всему — нет! — рявкнул отец. — Хватит! Я больше не намерен обсуждать это! Выброси этого маггла из головы, даже заикаться больше о нем не смей! — Я беременна. Отец побледнел и схватился за сердце. — Что? — Я беременна, отец. От Тобиаса. — Ну, ничего, — неожиданно спокойно сказал Себастьян Принц, — ничего. Эта беда поправима: есть же зелья, ты неплохо в них разбираешься, и сама могла бы приготовить. А потом мы просто забудем обо всем этом. — Нет, папа, я не буду этого делать. — Что ты сказала? — Я. Не буду. Этого. Делать. Папа, — медленно проговорила Эйлин. — Будешь! Ты будешь делать то, что я сказал, девчонка, — взревел отец. — Мне не нужны грязноквровые маггловские ублюдки! — Я не буду этого делать! — звенящим от слез голосом повторила Эйлин. — Если тебе не нужен твой собственный внук, значит, я тебе тоже не нужна. Собственно, последние годы ты вел себя именно так! Тебе не было дела, как я живу, чем я живу! А сейчас вдруг ты озаботился моим состоянием. Да и то, не мной, а чистотой своей крови, которую я, видите ли, осквернила. — Вон! Вон из моего дома! — Не надо так кричать, папа. Я уйду, мне ведь больше ничего не остается, верно? — горько усмехнулась Эйлин и кинулась вон из комнаты. Уже когда она взялась за ручку двери, отец окликнул ее — Эйлин! Если ты сейчас уйдешь, то потом уже не вернешься! Я тебя на порог не пущу, запомни: как только ты выйдешь за ворота, с этой минуты у меня нет больше дочери! — Я запомню, па…мистер Принц! — ответила Эйлин, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. Потом она долго рыдала в гостиной у Тобиаса и никак не могла остановиться, вспоминая ссору с отцом и его слова, сказанные напоследок. Тобиас сидел рядом, неловко гладил ее по спине и повторял: — Ну, Эйлин, ну не надо. Все образуется, успокойся. Я слышал, в твоем состоянии нельзя нервничать, ну, не плачь, я же с тобой. И все у нас будет хорошо, вот увидишь. Эйлин вздохнула, приподнялась и протянула руку, чтобы взять с прикроватного столика стакан с водой: в горле вдруг пересохло и захотелось пить. Утолив жажду, она снова откинулась на подушки и, положив руки под голову, некоторое время изучала причудливые тени на потолке; в свете уличного фонаря за окном видно было, как медленно падали крупные хлопья снега — настоящая рождественская ночь. В самом деле, тот малыш прав: в такую ночь и впрямь хочется настоящего чуда. И тем больнее сознавать, что никакого чуда в твоей жизни уже не случится. Все будет хорошо. Так удобно спрятать за этими словами безысходность, так хочется поверить, что все действительно наладится, все невзгоды — временны, и все пройдет. Ей тоже тогда хотелось верить этим словам. В то время еще не было повода сомневаться в них, да и потом она еще долгие-долгие годы будет уверять себя, что «все образуется», «все будет хорошо», хотя где-то в глубине души понимала, что «хорошо» уже не будет. А сейчас в этом и вовсе не осталось никаких сомнений. Поначалу она часто задавалась вопросом, где, когда, как и самое главное — почему все пошло наперекосяк. Но до сих пор так и не смогла найти ответа на этот вопрос. Впервые они поссорились через неделю после свадьбы. Вернее, если уж быть совсем точной, то еще чуть-чуть, и они поругались бы прямо свадьбе, но Эйлин каким-то чудом сумела сдержаться. Хоть Тобиас и согласился с ней, что никакой шумной вечеринки по поводу их бракосочетания устраивать не стоит, тем не менее, в тот теплый майский день их дом в Спиннерс-Энд наводнили какие-то совершенно незнакомые ей люди: соседи, сослуживцы и знакомые новобрачного, чьи имена Эйлин не запомнила. Гости до глубокой ночи произносили тосты «за здоровье молодых». В разгар торжества к ней подошла какая-то размалеванная девица и, не представившись, выдала: «Вот уж не думала, что Тоби наконец-то женится, он же был всегда убежденным холостяком. У нас тут многие к нему клеились, и — ничего. Как вам это удалось, не пойму», — добавила она с плохо скрываемой завистью. — Впрочем, — продолжила она, уже отойдя от Эйлин, но так, что бы та расслышала, — я бы не обольщалась, что это надолго. — Обязательно было устраивать этот бедлам? — раздраженно спросила мужа новоиспеченная миссис Снейп на следующий день, левитируя вымытую посуду в шкаф. — Ты же сам говорил, что никого не будет! — Не сердись, — не отрывая глаз от летящих тарелок и чашек, ответил Тобиас, — они же мои друзья, а тут такое дело — свадьба. Они обиделись бы, если б я им не сказал. — Кто та вульгарная девица в темно-бордовом платье? — резко спросила Эйлин. — Что она тебе наплела? — побледнел вдруг ее муж. — Ничего особенного, — пожала плечами Эйлин, — удивилась только, что ты на мне женился. Так кто это? — Это… Деби Райт. Она живет на соседней улице. Мы с ней когда-то…ну, в общем, ты понимаешь. Но я уже полтора года как порвал с ней, она сейчас с Тони гуляет. Энтони Стэнли — сосед напротив. Не сердись. Эйлин тогда вдруг ни с того ни с сего, захотелось расколотить к Мерлиновой бабушке всю только что вымытую посуду. Ведь можно было ей раньше рассказать. И самое главное — зачем он позвал эту Деби Райт? На их свадьбу! Она еле сдерживала себя, чтобы не закричать. — С ее стороны это было явной наглостью заявиться сюда. — Забудь о ней! То, что было — ничего не значит. Ведь теперь у меня есть ты, — Тобиас притянул жену к себе и поцеловал в губы. И тут же вся злость и обида моментально испарились. Какое-то время молодые супруги наслаждались прелестями медового месяца, пока в один прекрасный день не грянула буря. Собственно, Эйлин и предположить не могла, во что выльется ее желание сделать мужу приятный сюрприз. Она помнила, о чем он говорил ей в тот вечер, когда сделал предложение: что собирается выкупить дом Спиннерс-Энд, и что на это ему потребуется «самое большое год». Тщательно все обдумав, миссис Снейп пришла к выводу, что ждать целый год нет никакой необходимости, да и сбережения Тобиаса останутся при нем, они ведь смогут еще пригодиться и для других нужд, тем более, очень скоро семью ожидает пополнение. Выбрав время, когда муж был на работе, Эйлин аппарировала в Косой переулок, без труда отыскала ювелирную лавку мистера Юлиуса и, пережив унизительный допрос и жалостливо-снисходительную улыбку хозяина — да, она действительно нуждается в деньгах, да, ее замужество — это не слухи, нет, она не захочет выкупить — продала материнские драгоценности. Принадлежавшие некогда Стелле Принц — матери Эйлин — изумруды в золотой оправе с бриллиантами: колье, браслет, серьги и кольцо, — единственное, что она взяла, уходя из отчего дома. Она не решилась бы на подобный шаг, но обстоятельства крайние. Да и Тобиас будет доволен. Посему Эйлин почти без сожаления продала колье и обменяла золотые галеоны на весьма внушительную пачку маггловских фунтов, которую тем же вечером торжественно вручила мужу. — Где ты взяла столько денег? — недоуменно воззрился на нее Тобиас. — Продала мамины драгоценности. Ты же сам сказал, что хочешь выкупить этот дом, и что тебе нужен еще год… — Да, но при чем здесь ты, и твои деньги? — Теперь нам незачем ждать, мы выкупим дом сейчас, а твои сбережения нам пригодятся, когда родится ребе… — Ты уже все решила, да? Так быстро! — перебил ее Тобиас. — А меня ты не догадалась спросить, прежде, чем продавать свои побрякушки?! — закричал он. Эйлин опешила, меньше всего она ожидала, что Тобиас так отреагирует — она ведь как лучше хотела! — Тоби, я не понимаю… — Вот именно. Ты ничего не понимаешь! И не соображаешь! — Но я хотела помочь! — борясь с подступившими слезами, прошептала Эйлин. — Мне не нужны подачки! — Тобиас так шарахнул кулаком по столу, что зазвенели не убранные после обеда чашки. — Я, черт возьми, мужчина и сам могу содержать свою семью! Может быть, у вас принято брать деньги у женщины, но я не какой-нибудь там… И не позволю так себя унижать! Понятно? С этими словами он вылетел из кухни, громко хлопнув дверью. Эйлин медленно опустилась на стул и заплакала, закрыв лицо руками. — Эйлин, ну, прости меня! — через полчаса Тобиас, остыв, вернулся на кухню, где и застал безутешно рыдающую жену. — Не плачь, — он опустился перед ней на колени, взял ее руки в свои, — не плачь, малышка! Ну что ты, успокойся. — Я не хотела тебя обидеть, — всхлипнула Эйлин, — я хотела…подарок…ты же сам говорил! Я просто подумала, что это уже не мои деньги! Не только мои. Они наши. Я же твоя жена, ведь так? Я как лучше хотела, а ты… — Ну, извини, правда, я не хотел тебя обидеть. Прости. Ты права, так действительно лучше, мы выкупим его сейчас. Ведь ребенок тоже потребует много затрат, и то, что мне удалось отложить, тоже пойдет в дело. Не расстраивайся, я на самом деле не знаю, что на меня нашло. Эйлин улыбнулась сквозь слезы и обняла мужа за шею.