DnA

Долг, совесть и устав требовали немедленно транспортировать безмятежно посапывающую бестию в мед.блок. Аргусу безумно не хотелось этого делать, но против устава, как известно, не попрешь. Как и во всех служебных отсеках Элизиума, требующих от рабочего персонала высокой квалификации и привычки к рабскому труду, здесь ныне господствовали органонцы. Бейлифу нравилось слово «господствовали», потому как оспорить его было сложно: кроме органонцев там действительно никого не было, да и посоперничать с ними в мастерстве мало кто смог бы, даже если бы вдруг от скуки захотел. Но, как бы старательно бейлиф ни повторял эту мантру, истина оставалась глуха к его мольбам: органонцы были расходным материалом, хоть теперь и на Элизиуме. Рабочие руки — не более. План по захвату с треском провалился, следовало только рыжей девчонке расплакаться перед Советом, умоляя пощадить каждую планктонину на мусорной планете. Великодушным решением планктону было приказано долго жить, а органонцы, попав под горячую руку милости аристократской, были наделены самой, что ни на есть свободой: «делайте,» — сказал им Совет, — «шо хочите!» Что в переводе на органонский означало примерно следующее: «хочешь, полы мой, а хочешь — посуду». До тех пор, пока Элизиум не обвалится на мусорную планету. Так и рухнули все мечты бейлифа Аргуса на беззаботную, светлую жизнь своего народа вместе с самовлюбленным депонианцем, заварившим эту кашу. Впрочем, инженеры и медики уютно устроились в освещенных отсеках и занимались своим любимым делом, не волнуясь о военных обязанностях и угрозах. Многие, как Энтони, наобщавшись с местным населением, взяли себе имена, на корню подорвав всю строго выверенную, формальную структуру органонского социума. Впрочем, надобности в ней более не было, и потому бейлиф, повинуясь все сильнее охватывающей его тоске, старался не обращать внимания на такое вопиющее беспределье.  Вкратце, органонцы-специалисты были вполне себе счастливы. Все они как один (ах, ну да) удивленно хлопали глазами, совершенно не понимая, чем же не доволен бейлиф. Но Аргус, как и подавляющее большинство органонцев, будучи военным до мозга костей, чувствовал себя лишним и ненужным. Бывшие солдаты теперь слонялись бездельно по коридорам, лениво пресекали плескания в бассейнах и плевались с балконов на мусорную планету — словом, сходили с ума от безделья. Есть ли что—либо страшнее для военного, чем гражданская жизнь? Бейлиф Аргус (и еще одиннадцать тысяч его клонов) уверенно отрапортуют, что нет, сэр, нету. Остальные органонцы? Повременят с ответом, но тайно подумают то же.  Палата была небольшой, но светлой. Стерильная белизна резала глаза, и Аргус не без удовольствия представил, как порубит столовой ложкой того, кто придумал санитарные нормы и устав, по воле которых он остался без шлема.  Он сидел в приемном покое, от скуки напряженно вслушиваясь в потрескивающее жужжание лампы дневного света, силясь разобрать в этом техношуме некую если не мелодию, то хотя бы последовательность. Рядом ерзал Энтони, чувствовавший свою вину и от того увязавшийся за бейлифом беспокойным хвостом. Он грыз ногти, сбивчиво выстукивал пяткой ритм песенки о ковбое Додо, — в общем, всеми мыслимыми и немыслимыми способами нервировал бейлифа. Из самых лучших побуждений, конечно.  За дверью, в палате, задумчиво вздыхал Лазарус. Бейлифу не очень нравилось с ним встречаться, но каждый его визит в мед.блок неминуемо приводил к этой странной встрече.  Лазарус — единственный доживший до этих славных времен экземпляр гамма-поколения. Это первое полностью сгенерированное поколение, на котором была опробована технология ускоренного роста. К сожалению, все эти клоны состарились так же быстро, как и повзрослели. И все, кроме Лазаруса, почили от старости. Почему Лазарус остался жив, и долго ли ему осталось — Аргусу знать не хотелось. Ему вообще не хотелось встречаться со своим постревшим, дряхлым телом. К тому же, у Лазаруса был не самый приятный характер.   — Аа, малыш Аргус! — скрипуче пропел старик, выплывая из палаты.   — Бейлиф Аргус, — поправил он врача.  Офицер встал, и замер в ожидании положенных по уставу приветствий.  — Да брось, мальчик, — добродушно улыбнулся старик, — мы же здесь все свои! Понимаешь, о чем я? Медик загадочно прищурился и оглядел его с головы до ног.   — Я рад, что ты наконец-то нашел себе девушку, Аргус, но— Бейлиф скрестил руки на груди.   — Это не—  — Мне, если честно, все равно, — перебил его Лазарус. — Так ведь у вас, военных, принято? Быть честным? Злобно скрипя зубами, Аргус кивнул.  Старик никогда не отличался тактичностью. И, будучи непревзойденным авторитетом в своей области, обладал привычкой считать себя лучшим и главнейшим. Что, по мнению Аргуса, мало коррерировало с действительностью.   — Так я буду честен, — продолжил старик, — тебе следовало сразу привести девчушку ко мне. Удивительный случай! Занимательный... Он пожевал губами, уставившись куда-то в даль. Аргусу стало не по себе от этого зрелища.   — Дело, как водится, мальчик мой, не в импланте. Вернее, в нем, конечно же, но не в нем самом, понимаешь?  Он быстро оглядел лицо бейлифа своим липким, прищуренным взглядом и, наткнувшись на его ледяное спокойствие, немного обиженно продолжил:  — В общем, имплант твои ребята поправили, но он бы, подозреваю, работал и без того, будь грамотно установлен. Дело в том, что—  — Мне плевать в чем дело, просто сделай из нее человека. А если не выйдет — усыпи.   Глаза доктора округлились, и одна из бровей, подрагивая, пополза на лоб.  Только увидя его реакцию, Аргус наконец понял, что сказал и что собирался сделать.  Действительно ли он этого хочет? Лишить Элизиум единственной капли  безумия? Чем он будет заниматься, если это розовое чудовище станет социально-адаптированной женщиной? Что останется ему, военному, в этом аристократическом раю? Плевать с балкона, смиренно ожидая конца?  — Вы уверены, бейлиф? — настороженно спросил Лазарус.   — Да, — твердо ответил Аргус, — занимайтесь своей работой.  И, щелкнув каблуками, быстро удалился.  Пусть ему будет нечего делать завтра, но сегодня он исполнит свой долг. Как положено по уставу.