Она любила летать по ночам

«… точкой в конце.» — Черт… — одними губами прошептала Мэйбл, обхватив голову руками.       Он не знает… Не знает, как же сложно бывает поставить эту точку и как же часто приходилось Мэйбл это делать…       Столько боли, столько мучений, ран, попыток самоубийства, походов к психологу, слез в подушку, желания вырваться… И затем новый сокрушительный удар под дых, а потом заново… Замкнутый круг. Какая огромная разница между тем человеком, которым она была до смерти родителей, и тем, какой она стала сейчас. Какая бездонная пропасть между счастливым, жизнерадостным дитем, окруженным заботой, поддержкой и опекой, и сидящей на твердом стуле давно повзрослевшей, но такой потерянной девушкой. Сломалась.       Она горько улыбается в пустоту, смотря водянистыми глазами на затертый лист бумаги, даже не вчитываясь в написанные кривым дрожащим почерком слова. Сломалась. Вот, получай. Не ты ли этого так хотела, судьба? Зачем же еще было наносить столько увечий. Раз. За разом. Удар, смерть родителей. Замкнутый круг. Попытки выкарабкаться из провальной бездны. Удар, расставание с Гидеоном. Смотреть правде в глаза было настолько мучительно больно, признаваться себе в том, что она лгала столько лет. Продалась ему за деньги и достаток, предала все свои идеалы и мечты ради «счастливой богатой жизни», она уверяла себя, что будет жить счастливо. Врала себе настолько самоотверженно и бессовестно, что поверила в собой же созданную ложь. И все это вмиг разбилось вдребезги. Опять упала.       И опять попытки подняться с колен уже в который раз привели ни к чему. Человек, которому она так искренне доверилась, с которым, опять же, как она думала, будет в безопасности, опять предал ее. Для начала хоть тем, что боялся быть собой, подстраивался под нее, под ее характер, а она не замечала. Зато хотела видеть его искренним, видеть его подлинное обличье. И не была готова к очередному поражению.       Откуда же ей знать, что это и есть любовь — делать для человека все, что угодно, даже переступая через себя, только чтобы тот был счастлив. Ай, какая разница? Одинаково все сводится к слезам, которые так безвольно текли ручьями из покрасневших глаз.       И вновь она в самом конце замкнутого круга, после которого наступит новое начало борьбы. Но станет ли она бороться? Мэйбл вздыхает, чувствуя дрожь в руках. Беззвучный крик застревает где-то в глотке, она кладет голову на руки и молча плачет. Лист бумаги намок и расплылся от слез.       Нет.       Больше нет.       Не будет она больше бороться. Достало, все достало. Сломалась. Хватит увечий. Нужно сойти с дороги и просто жить дальше. Авось все и наладится… Гораздо легче плыть по течению, чем против него. Ведь многие люди так обретают свое счастье, так почему бы и ей не попробовать? Ей уже сотню раз давали весьма прозрачный намек, что пора бы уже перестать ставить судьбе ультиматумы, попутно избивая ее под ребра.       Уже привычные мысли о суициде закрались в голову. Что, опять? Вы серьезно?       Мэйбл скомкала лист бумаги и выкинула его в урну. Она уйдет молча.       К черту суицид. Сколько ни пыталась, что-нибудь постоянно пресекало все ее попытки. Даже магия, черт бы ее побрал, восстала против ее смерти. Так чего уж дальше пробовать… Кто-то свыше хочет, чтобы она жила и страдала. Так вот же тебе, получай.       Мэйбл вытирает уже присохший соленый след с бледных щек, встает, шаркая босыми слабыми ногами. Смотрит в висящее на стене у двери длинное зеркало. Она похудела настолько, что стала похожа на бестелесного духа, на человека при смерти, хотя, если подумать, это немногим отличалось от реальности. Глаза глубоко впали, губы обесцветились и пересохли, взгляд потускнел. Возможно, это пройдет со временем. Но кто будет заботиться о ней, лелеять ее израненную душу? Некому.       Вздыхает. Одевается потеплее, закутываясь в несколько слоев одежды, свитеров, брюк и лосин. Накидывает куртку, шапку, два шарфа и выходит из дома в темную холодную декабрьскую ночь, едва слышно захлопывая за собой дверь.       В комнате скрипит кровать. Билл поворачивается на правый бок, открывая глаза. Он знал, что этой ночью она не заснет.

***

      Пустынная улица прячет свое лицо под тоненькой корочкой сизого инея. Мэйбл раздражает даже эта двуликость. Она разбивает пяткой кромку льда на жиденькой лужице и просто смотрит, как осколки погружаются в воду. Вода. Слезы. Слезы заполнили ее всю.       Нет, не так. Мэйбл проводит языком по тонким потрескавшимся губам. Она выплакала все. Внутри так же сухо и пусто, как… как было незадолго после смерти родителей. Замкнутый круг.       Сжимает кулаки до хруста пальцев, все напоминает о случившемся, о ее избитой жизни. Выдыхает с хрипотцой мрачные клубы пара, в которых шипит и трескается слово: — Суицид… — …не выход.       Пайнс медленно поворачивается, потупившись в землю. С этим голосом она уже не однажды была знакома… Меньше всего ей хотелось, чтобы за ней пошел Сайфер, и вот хоть это одно единственное желание исполнилось.       Пасифика смотрит на нее, вынуждая поднять глаза и посмотреть в ответ. Сегодня она одета скромнее, чем обычно. Вздыхает, делая пару шагов, и говорит свое на выдохе «привет». Мэйбл решает промолчать, упрямясь прямо ей в лицо, но вскоре не выдерживает и бурчит недовольное приветствие в ответ. — Прогуляемся?       Некоторое время стоит в нерешительности, но потом вспоминает, что уже не в силах ни с чем бороться. — Давай.       Двое идут по асфальтированной дороге, минуя позамерзавшие угрюмые деревья. Как ни странно, атмосфера располагает к разговору. — Ну, ты, наверное, уже знаешь, что… Это я тебя отравила.       Искренность. Вот то, в чем так нуждалась Мэйбл и чего так всегда избегала Пасифика. Пайнс не испугалась этих слов. Наоборот, это ее успокоило. Значит, она все-таки еще существует в мире, правда. — Да, пожалуй, знаю. Как знаю и то, что ты сбила Форда и надломила не только его ногу, но и душевное самочувствие. Не волнуйся больше из-за этого, ты сделала нам всем огромное одолжение.       Пасифика в недоумении промолчала. Какое это такое одолжение в искалеченных жизнях может быть? Мэйбл молчала в ответ. Сейчас она не поймет. Возможно, когда-нибудь. Когда это произойдет с ней самой. — Фу-ух… И охота тебе гулять в такую холодину? — Нортвест поежилась, засовывая руки в карманы. — Аналогичный вопрос. — Ну… Я тут тебя ждала вообще-то. — До трех ночи? Чтобы сказать «прости»?       Молчит. Вздыхает и снова молчит. Ну, давай же, колись. Раз начала разговор с открытой душой, давай тогда и закончи. Нет, все равно молчит. — Пришла за Гидеона просить, да? Вытурил тебя, небось, из квартиры и без меня сказал не возвращаться. — Нет, с чего ты взяла, что он имеет право мне указывать?       Пайнс хмыкнула. Два сапога — пара. — Но вообще да. Знаешь, уж сильно он за тобой… скучает, — рвано закончила Пасифика, вспоминая мокрые от слез подушки в их с Мэйбл когда-то общей спальне. — Знаю. Что странно, правда. Уже прошло не меньше двух месяцев с нашего расставания, а он все никак не остынет. Неужели не понял, что я к нему не вернусь? — Не понял и не поймет. Ты ведь знаешь его не хуже меня. — И очень жалею об этом.       Мэйбл повернула за угол и пошла обратно в направлении дома. Становилось все холоднее. — Так, говоришь, ты пришла не за этим. — Да, и не конкретно за тем, чтобы извиниться перед тобой. Я хочу, чтобы вы с Биллом расстались.       Пайнс косо взглянула на «подругу» и не смогла сдержать улыбки. — Расстались? Ты думаешь, мы встречаемся? Это всего лишь постоянная игра в догонялки. То я за ним молча бегала, теперь же он — за мной. И кончится ли этот цирк — одному Богу известно. — Не встречаетесь? Что ж, тогда тебе же лучше. — Чего это тебя так интересуют мои с ним «отношения»? Я уж сама как-нибудь разберусь, что мне лучше будет.       Пасифика остановилась и сердито глянула на Мэйбл. — Да ты даже не знаешь, что он за человек на самом деле! Если тебя так волнует причина моих расспросов: я волнуюсь за тебя. Меня, блин, совесть съедает за все мои поступки, я больше так не могу! Мне, уж поверь, виднее. Я-то с ним, в отличие от тебя, встречалась.       От удивления Мэй и не заметила, как широко распахнулись глаза, и из открытого рта пошел пар. Вот чего-чего, а этого ожидать не приходилось. Теперь понятно, зачем эта девица явилась и ждала ее аж до глухой ночи. Собственнические мечты замучили. — Ой, я так за тебя рада, не поверишь! Что, хочешь его себе обратно заграбастать? Так вот фигушки тебе. Я, может, с ним и не встречаюсь… временно… Но сочту своим долгом впредь оберегать этого придурка от таких, как ты. — Теперь уже Мэйбл вспылила от злости. — Да какого черта, Пайнс? От болезни колесики за ролики заехали или что? Аргх, ладно. Думай себе там, как хочешь, ясно? А я тебе скажу вот что: он просто использует тебя в своих целях. Пытается сложить два и два и разузнать, что это за место «Гравити Фолз» и как туда попасть. Сопоставляет информацию, черт возьми, из твоих снов с его снами. Точно так же, как делал со мной.       Пасифика наконец понизила голос и замолчала, они остановились у двери нужного дома. — Проваливай отсюда. Я не верю ни единому твоему слову. С чего ты вообще взяла, что можешь сравнивать себя со мной? Да откуда тебе знать, какие у нас с ним есть или могли быть отношения?       Нортвест только сокрушительно покачала головой, не отводя взгляда от Мэйбл. Ей не верилось, что так сложно принять очевидное. — Поступай как душеньке угодно. Мое дело предупредить. Всего хорошего.       Девушка развернулась и застучала каблуками сапог по тротуару, а Мэй смотрела ей вслед, пока фигурка совсем не исчезла за поворотом. Врет. Все врет и не краснеет.       Или нет?       К черту все. Усталость овладела каждой частичкой ее изувеченного тела. Пайнс открыла входную дверь и внезапно почувствовала, словно входит в этот дом совершенно другим человеком. Похоже, завтра кое-кому предстоит тяжелый разговор…