***
На балконе было холодно, очень по-осеннему. Звезды иголками блестели в небе, вонзаясь… Куда? Глазами она искала землю, но низ был очень далеко. Ничего не видно в темноте, она практически парит над тучами. Сколько жизней ушло на то, чтобы понять, что она здесь лишняя? Много, невероятно много. Перила скользкие. До дрожи в теле. Но солнце, уплывая над облаками за морской горизонт, не считает нужным сказать пару слов на прощание. Оно видит таких, как она не впервые. Сколько мгновений до падения? Нужен отсчет? Никогда не знала, как это делается. В носках холодно стоять, да и нет желания. Закрыла глаза. Еще никогда не было так страшно. В момент все внутри оборвалось. Ее отрезали от мира. Падение, она уже падает? Страх, дикий страх сковал тело. Она боялась открыть глаза, но чувствовала, с какой скоростью летит вниз. Впервые пожалела о своем решении. Какая дура, это же была просто ошибка! Она попыталась кричать, но из горла вырвался только тихий всхлип. Отчаянное желание прекратить, вернуться во времени. Глупая… Внезапно все прекратилось.Глава 6
27 сентября 2017 г. в 21:28
Сердце замерло и беззвучно ухнуло куда-то в пятки. В квартире повисла тишина, в которой бил по барабанным перепонкам пульс, а от волнения внутри все скрутилось так, что ей пришлось непроизвольно нагнуться и выдохнуть. Нет, нет, только не это… Он не должен был узнать. Может, это шутка? Розыгрыш? Пожалуйста…
Она готова была умолять. Но судьба безжалостна. И она это знает.
Неизвестный где-то за стенкой прокашлялся и сдавлено заметил, что ему пора. Через несколько секунд он уже проходил мимо замершей в коридоре девушки к входной двери, обронив ей напоследок по-настоящему виноватый взгляд. В нем было достаточно жалости или попытки поддержать? Он наверняка знал Гидеона очень, очень хорошо.
Хлопок двери был единственным звуком, нарушившим матовую тишину. В который раз Мэйбл захотелось сбежать, но это чувство сегодня было куда сильнее. Да и куда ей идти? Бросить картины и краски? Забавно, что она заботилась больше о них, чем о полностью разрушенных отношениях с Гидеоном.
Мало ли, с чего она взяла, что все так плохо. Что он может сделать, это же всего лишь картины?
Всего лишь картины. Конечно! Для Него это всего лишь картины, ему ничего не стоит сломать их… Сломать ее. Опять.
Мэйбл больше не могла ждать. Не могла допустить, чтобы все ее труды были разрушены. Пусть выгонит ее на улицу, лишит всех дорогих вещей, крова, удобств, но только оставит картины, пусть только оставит. Пожалуйста…
На пальцах прокралась она вдоль стены коридора и ступила на мягкий ковер. Что-то хрустнуло. Потом еще раз. Из комнаты послышались глухие удары. Началось…
Мэйбл вышла из убежища, хотя совсем не была готова к бою. Боялась не за себя, а за свои картины. Ей жалко терять.
Гидеон стоял на пороге кладовки в двенадцати метрах от девушки. Лицо его не выражало совершенно никаких эмоций. В воздухе замерло напряжение, такое сильное между ними, оно словно электрический разряд было готово лопнуть в любую секунду. До того момента, как Мэйбл решилась отвести взгляд от бесстрастных черт его лица и посмотреть на сложенные по бокам руки, за спину.
— За что?
Голос дрожал. На глазах появились слезы даже вопреки тому, что Пайнс поклялась никогда не давать слабину в Его присутствии. Гидеон продолжал смотреть на нее, не говоря ни слова. Верх мольберта выглядывал из-за его силуэта, на полу рядом с ним валялись тюбики, большинство из которых, к счастью, уцелело. Четыре оборванных куска ткани и дерева, которые когда-то были холстом, он держал в руке брезгливо, опасаясь, что краска замажет его дорогие брюки. Все в этом человеке вызывало у нее отвращение.
— Почему ты так со мной поступаешь?
Голос звучал на редкость слабо, казался лишь подобием хрипа и дрожи. Мэйбл уже не пыталась скрыть, насколько ей больно. Этот человек умел манипулировать. Он получал от нее все, что хотел. Метод кнута и пряника, верно?
Слезы были солеными на вкус. Как только она приоткрывала рот в беззвучном обращении, они ручейками касались ее пересохших губ. Он не желал отвечать.
Гидеон стоял все так же молча. Молча наблюдал, как Мэйбл глотает свои обиды, давится слезами. Ее давно нужно было проучить, и она свое получила. Да и он тоже. Система не давала сбоев. Он знал ее сущность от А до Я. Да, он умел манипулировать. И всегда получал то, что хотел.
Он резким движением отшвырнул обломки в сторону. Они с грохотом ударились о стенку, наверняка размазывая по ней всю краску. Взгляд все так же был устремлен на Мэйбл, но в нем читалось уже больше ненависти и отвращения, чем безразличия. Ранило.
Пайнс почувствовала дуновение воздуха, сопровождаемое властным запахом мятных духов, когда парень, являвшийся некогда подобием божества, прошел мимо нее, словно она была ненужной вещью. Исписанной страницей жизни, которую можно было просто выбросить в мусор, скомкав при этом и порвав на мелкие кусочки. А потом склеить и вставить на место, словно ничего и не было. Так нельзя.
В квартире не осталось никого. Мэйбл медленно прошла в кладовку, осторожно закрывая дверь. Почему-то стараясь не издавать лишних звуков. Она все так же медленно опустилась на колени, свернулась маленьким пушистым комочком на холодном полу и позволила себе заплакать. Она кричала, но из горла не вырывалось ни звука. Слезы катились по щекам, пол становился влажным от соленых подтеков. Ни звука. Только сдавленные выдохи, прижатые к груди колени и зажмуренные глаза. За что?
Что он сделал с некогда таким радостным человеком? Где тот мир, в котором она была счастлива? Почему раньше никогда не плакала, а уже три года подряд периодически рыдает в подушку? Куда ушли родители… Где они сейчас, видят ли ее? Почему не придут сейчас? Улыбнутся, приобнимут за плечи и крепко прижмут к себе, мягко поглаживая по волосам. И снова вечерний чай и вкусный аромат печенья из духовки… Почему нет? Да вернитесь же! Пожалуйста… Пожалуйста.
— Мама… Папа. Мамочка, пожалуйста. Я здесь, ты видишь? Мам, прости меня…
Одними губами она шептала слова, означавшие для нее весь мир. Не было мира вокруг. Все разрушилось. Темнота. У нее отняли самое дорогое, у нее отняли все. Семью, счастье, даже картины. Только они дарили ей надежду… Сладкий самообман. Она жила мечтами. Несбыточными. Они словно сон, она спала все время. Реальность жестока. Ненавистная реальность. Жизнь ненавистная. Она в такой пропасти, откуда не возвращаются. Никогда.
Сколько она лежала, так беззвучно и тихо, словно перестала существовать? Сломанная. Минуту или вечность, сколько лет? Много, много лет. Она ничего не делала, она подчинялась. Расплата.