YE KAHAANEE

*Месть

Прежде всего требовалось выиграть время. Нетрудно было догадаться, что первое, о чем захотят сообщить вернувшемуся зятю Шамшер и Нагар – то, как на них напали Каран и Арджун; но пока нельзя было допускать, чтобы Дурджан поверил им. Поэтому еще до Вайсакхи Аджей и Виджай обратились к жителям деревни с просьбой о помощи, и получили в ответ единодушное согласие участвовать в чем угодно: не говоря о том, что обитатели поместья давно заслужили всеобщую ненависть, даже самым трусливым малакерцам столкнуться с Сингхами казалось меньшим злом, чем преступить волю богини, которая совершила чудо и вернула сыновей Дурги с того света. Святая уверенность, что Карану и Арджуну суждено уничтожить Дурджана Сингха, создала вокруг братьев ореол героев – на них смотрели теперь как на ожившую легенду, а при встрече с их матерью смущенно прятали глаза, стыдясь взглянуть в лицо той, которую еще совсем недавно осмеивали, жалели и презирали. Настолько велика была злость народа на своего угнетателя, что когда он со всеми прихвостнями заявился в деревню и начались расспросы и угрозы, не только на словах – но и на деле никто не дрогнул и не выдал ни мать, ни ее сыновей. На то время, пока шли поиски, Дурга с Биндией заранее спрятались в заброшенном доме на окраине, а братья заняли удобный наблюдательный пост за выступом на крыше высокого здания. Оттуда они видели все происходящее, делая определенные выводы и обдумывая дальнейшие шаги – и не отказали себе в удовольствии напугать старика бухгалтера, на мгновение показавшись ему, точно два призрака. * Затем следовало предупредить и ободрить Сонию. Сделать это вызвался Ленгайя, и в своей обычной ловкой манере убил двух зайцев сразу: не только передал девушке письмо Виджая, дышавшее нежностью и утешением, но и лишний раз поднял на смех бухгалтера, упрямо утверждавшего, что видел Карана и Арджуна своими собственными глазами. От гнева хозяина старого слугу спасла, видно, только многолетняя безропотная служба… Однако бухгалтер преподнес неожиданный сюрприз. Заявившись после обеда в дом Дурги, он стал заискивать перед ней, умоляя раскрыть ему правду; и когда уверился, что ее сыновья на самом деле вернулись, так растрогался, что не колеблясь и с радостью предложил им действовать заодно. Твердое решение, неожиданно храброе для трусоватого старика, было как нельзя кстати: сообщник прямо под носом у врагов мог значительно ускорить исполнение планов. А потому братья согласились на помощь этого человека, помня также о том, что он и раньше, служа Сингхам, был все же на их стороне. Для первого хода, который они намеревались сделать, не хватало только повода; после разговора с новым союзником он был найден. *** На семнадцатое апреля была намечена перекупка новой партии оружия, о которой договаривался Сурадж. Продавцы – два европейца – прибыли уже вечером, в темноте, и ящики из их фургона Сингхи сами перетаскали в свой грузовик: на кону стояли такие деньги, что дело нельзя было даже доверить слугам. Отсюда, из палаточного городка, который они разбили на ночь в безлюдной пустынной долине к северу от поместья, Шамшер и Нагар должны были перевезти их на железнодорожный склад, а на заре переправить в город доверенным лицам Саксены для последующей продажи. Получив оплату, иностранцы откланялись и собрались отправиться в обратную дорогу, но бухгалтер напомнил собравшимся, что хозяин днем ранее поручал ему заняться подготовкой небольшой «развлекательной программы», чтобы отпраздновать удачную сделку. Сингхи, Саксена и их гости охотно согласились посмотреть, что же такого «н-н-незабываемого», по словам бухгалтера, их ждет. Зазвучала протяжно шанкха, и из небольшой палатки, стоявшей в отдалении от остальных, выпорхнули девушки в разноцветных нарядах, а за ними – одетая не менее ярко женщина постарше, в которой Дурджан и Саксена с восторгом признали знаменитую в городе танцовщицу Амалу. Многоголосый хор, в котором она солировала, начал зажигательный танец; однако выступление Амалы оказалось дуэтом. Одна из плясуний вдруг откинула вуаль и запела ей в ответ звонким, выразительным голосом, и у присутствующих мужчин загорелись глаза: гибкая, темпераментная девушка в богатом черном с красным наряде казалась экзотическим цветком среди пестро-золотой стаи. Стройные ножки мелькали в вихре длинной юбки, кокетливый взгляд манил и увлекал, роскошные длинные волосы и алые губы будоражили воображение… Биндия танцевала, на вид самозабвенно отдаваясь музыке, а на деле – внимательно смотря по сторонам, контролируя ситуацию. Ее задачей было максимально отвлечь на себя внимание, в идеале – настолько, чтобы празднующие, а в особенности Дурджан, даже не отводили взгляд от представления. И она старалась изо всех сил, призывно улыбаясь, отплясывая все безудержнее, то приближаясь к Сингхам, то ускользая от жадно протянутой к щиколотке руки – безупречно играя свою роль. Бухгалтер, щедро подливающий хозяевам алкоголь, и Ленгайя – в женском наряде с длинной вуалью, чтобы не быть узнанным – страховали «фланги». Песня была безвкусная и до некоторой степени даже вульгарная, но очень нравилась Сингхам и Саксене; они подпевали и хохотали от души, провожая девушек масляными взглядами. Выпивка лилась рекой, зажаренный на вертеле кабан был невероятно аппетитным, разудалый мотив прямо-таки заставил присутствующих пуститься в пляс, и отличный вечер имел в палатках весьма приятное продолжение в компании некоторых танцовщиц. А тем временем Аджей и Виджай, соблюдая предосторожность, забрались в машину и спешно выгрузили все до одного ящики со смертоносным товаром, передавая их по цепочке односельчанам за пригорок, откуда те потихоньку увезли груз в надежное место – до поры до времени… * Утром следующего дня за некрасивой сценой разбирательств и оскорблений, разыгравшейся на заднем дворе поместья, за безудержным гневом Дурджана, злобой Саксены и стремительно бледнеющими и краснеющими братьями Сингхами презрительно наблюдали из укрытия внимательные глаза. *** Однако не стоило недооценивать Шамшера и Нагара: их ответный ход потребовал немедленной реакции. С утра нигде почему-то не было видно ватагу деревенских мальчишек, но никто не придал этому значения вплоть до полудня, когда на площади внезапно раздался жалобный крик: - Мама! К колодцу, у которого стояли с кувшинами женщины, бежал тяжело раненный сын одной из них – и вдруг на полдороги упал без чувств. На его худой смуглой спине было кровью написано «Каран и Арджун», а за поясом торчала бумажка. Развернув ее, братья прочли: «Если Каран и Арджун не придут к холму возле старой крепости в течение часа, то мы убъем детей одного за другим». Они переглянулись – и поняли друг друга. Что ж, Сингхи сами приблизили свой последний день. * Час истекал, но никого не было; бандиты решили послать в деревню еще одного мальчишку из числа тех, кого загнали под свод небольшой пещеры и держали под прицелом ружей. Выбрав новую жертву, Шамшер приказал ему бежать быстрее, и мальчик бросился наутек. Вслед ему раздался хохот и засвистели пули, но чудом ни одна не попала в ребенка – которого встретили на дороге двое мужчин. Нагар злорадно усмехнулся. - Видел? Те, кто охотились на нас, сами пришли к нам как добыча… Его брат вскинул ружье, но Нагар удержал его: - Нет! Сначала мы покажем их зятю, и докажем, что мы были правы, а жители деревни лгали! Каран и Арджун неторопливо подошли к ним. Их лица были невозмутимы, почти равнодушны – но взгляды сочились холодной угрозой. - Мы пришли. Отпустите детей. Ответом были чудовищной силы удары, свалившие их с ног; раз за разом поднимаясь, оказываясь на земле и снова вставая, братья вытирали кровь с разбитого подбородка, судорожно вдыхали от острой боли в животе – и упрямо повторяли: - Отпустите детей, – негромкие спокойные слова, исполненные достоинства, обращенные к Сингхам словно к равным, словно к людям, звучали как пощечины, давая последний шанс, вынося последнее предупреждение; но с мерзавцами невозможно было и рассчитывать на честный разговор. Одни боги знают, как давалось им это спокойствие. Гнев ядом разливался в груди, стуча в висках и требуя выхода, но Аджей и Виджай не защищались, стиснув зубы, позволяя избить себя: необходимо было вначале увести бандитов подальше от детей. Еще не время ответить им как следует – но скоро, уже очень скоро оно наступит… Наиздевавшись вволю, Сингхи привязали братьев к заднему бамперу своего джипа, намереваясь притащить их в поместье на веревке – как собак. Они не проехали и нескольких сотен метров, когда на уходящем вниз повороте Шамшер вдруг затормозил. Впереди стояла Дурга, держа что-то в обеих руках, и они сразу поняли, что это было: старые, засохшие цветочные гирлянды, которые они однажды кинули ей в насмешку над ее сумасшествием. - Эти венки сегодня решат вашу судьбу, - ее голос был слышен до последнего слова. – Они украсят вашу могилу. Шамшер и Нагар глумливо засмеялись: - Нашу могилу? Это над тобой, карга, прочтут сегодня последние мантры, над тобой и твоими сыновьями! Глаза Дурги были исполнены горделивого превосходства, и ни одна черта не дрогнула в ее лице. Шамшер изо всех сил нажал на газ – чтобы раздавить жалкую старуху… Машина не двигалась. Братья снова попытались тронуться с места, но безрезультатно. Они оглянулись – и увидели, что задние колеса крутятся впустую, не доставая до земли… потому что кузов машины приподняли Каран и Арджун. Те резко отпустили тяжелую ношу, и джип с по-прежнему зажатой педалью понесся вперед; не успев повернуть, упал с небольшой высоты набок, выкинув пассажиров на песчаную пустошь. Одним прыжком Каран и Арджун перемахнули через уступ и, точно вихрь, набросились на них. Аджей дрался так, как никогда в жизни. Это был не просто поединок, не просто работа, требующая умения и азарта… Это был смертный бой. Шамшер не успевал даже приготовиться для ответной атаки: Аджей бросал его оземь легко, как тряпичную куклу, применяя все известные ему выпады и приемы – подряд, без разбора. Все, что переполняло его душу – в тот миг и сейчас – всю боль, всю тоску, все омерзение и негодование он вкладывал в четкие, уверенные движения своего тела, которое, казалось, и существует лишь для того, чтобы быть идеальным проводником. Инструментом. Орудием... Рядом не отставал Виджай, не давая Нагару ни единого шанса опомниться, ни единой секунды вдохнуть, обрушивая на него град жесточайших ударов, с размаха вздергивая его на ноги и падая вместе с ним, чтобы тут же встать – и снова, снова, снова недрогнувшей рукой бить смертельного врага… Этого момента, решающего, неотвратимого, судьбоносного, они ждали слишком долго. Их одежда была залита кровью, их лица перекошены яростью, их голоса срывались на неистовый крик, их мускулы ныли, ведомые и направляемые одной только чистой, звенящей и опаляющей, словно пламя, ненавистью – к этим бездушным тварям; и ненависть была их вторым, третьим, пятым – да каким угодно дыханием, была раскаленной смолой, кипящей в жилах, была туманом, кружившим голову – и обоюдоострым лезвием, вспарывающим ткань мироздания, несущим расплату за старые долги… * Избитые до дурноты Сингхи покатились с крутого обрыва, тяжело упали на дорогу. Преследователи спускались с холма вслед за ними, и Шамшер и Нагар, пошатываясь, бросились прочь, но внезапно – в ужасе – обернулись. Занеся над головой сабли, верхом на лошадях их догоняли Каран и Арджун. Снова всадники, снова свистящий в воздухе металл, снова на белом песке расцветали липкие алые цветы – только теперь все было иначе. Теперь, дрожа и воздевая руки в защищающемся, умоляющем жесте, зажимая ослабевающими пальцами раны, корчились в муках заматеревшие убийцы и насильники, никогда не знавшие сострадания, давно потерявшие человеческий облик, цинично уверенные в том, что их злодеяниям не наступит конец… Справедливость бывает очень жестока. Каран и Арджун опять развернули лошадей, и, приближаясь, синхронно замахнулись клинками. Два удара насквозь пробили грудные клетки Сингхов; захрипев, они рухнули на землю. Последнее, что они увидели в своей жизни – лица двух когда-то убитых ими глупых змеенышей. Лица сыновей Дурги, пылающие осознанием исполненного долга, насытившегося горя, совершённой – и совершенной – мести. Два сухих, невесомых венка подхватил горячий ветер – и брезгливо кинул прямо на мертвые тела.