***
Ранним утром мы сдаем домик и выдвигаемся обратно в рутину, наполненную непрекращающейся тревогой и больше ничем новым. Меня в какой-то момент даже саму от себя тошнить начинает, честно говоря. Единственное, чем сейчас получается себя отвлечь – погрузиться с головой в исследовательскую, днём и ночью занимать мысли тем, как лучше выступить, какие статьи прочитать, как подольше побыть с Высоцким. О нашем разговоре в том домике мы больше стараемся не вспоминать, сойдясь на том, что прошлое это прошлое, его не изменить, а значит и обсуждать нечего. До нового года остается совсем немного. Буквально пара недель и традиционный семейный праздник уже наступит на пятки. От слова «семейный» неприятно щемит в груди. Звонка от отца я с того момента вообще ни разу не получаю. Мама звонит, причем не так уж и редко, но про него говорит мало и очень односложно. «Папа работает» «Отец в комнате – с кем-то обсуждает контракт» «Он не в настроении сегодня» Вообще их взаимоотношения меня очень напрягают. Они и так будто кошка с собакой, а сейчас, как я понимаю, общаются ещё меньше, ввиду абсолютно разных взглядов на мои отношения с Лёшей. На все вопросы, касаемо того, хочу ли я позвонить папе сама, либо же приехать к ним в гости, пообщаться лично, мама получает отрицательный ответ. Может он и гордый, но этим я пошла в него, так что пусть мирится с тем, что его точная копия такая же упертая. Единственное, что очень меня задевает, так это то, что с братом я вижусь также редко, как и с родителями. К большому сожалению, за рулем у нас всегда ездит только отец, а мой район и квартиру он теперь объезжает, вероятно, за пару километров. Всё, чем мы можем обходиться, это ежедневные созвоны по видео и долгие искренние разговоры. Саня чувствует витающее в семье напряжение и даже открыто говорит об этом. Мне стыдно от того, что подобное вынужден переживать в одиночку ни в чем не повинный ребенок. В четверти он вообще достаточно сильно скатывается по оценкам. Переживем. Как? Пока не нахожу ответ на этот вопрос.***
Неделя проносится стремительно. Также стремительно нам на парах как-то объявляют о том, что предновогоднему празднику в стенах универа быть. Не то, чтобы кого-то это обрадовало, так как всю подготовку скидывают на наш курс, ибо мы «очень ответственные» и «очень пунктуальные», а значит, все подготовим в срок. С последним я не согласилась бы, глядя на то, как только к третьей паре подтягивается основной поток нашей группы. Юлька, как наша староста, вообще каждый день готова на стены лезть от внезапно упавшего груза ответственности на её хрупкие девичьи плечи. С участием в концерте меня не особо напрягают, ввиду чертовой исследовательской, с которым вообще что-то не вяжется, так как мы с Высоцким практикуем не методы исследования, а совершенно иные виды разного времяпровождения, в том числе и в стенах универа. Как-то среди недели мы даже засыпаем вместе в его «кладовой» под ужасно скучный старый фильм. Благо, никто не замечает, что мы почти лежим друг на друге на его небольшом диване, едва вмещающим нас двоих. Зато наш уход мимо дремлющего охранника выглядит вполне эпично, весь вечер потом смеемся с этого.***
Вспоминая прошедшие дни я поправляю жутко неудобное черное платье в женском туалете под восхищенные вздохи Кати. До новогоднего концерта остаётся примерно час, а мы, как настоящая поддержка, приходим пораньше, чтобы помочь Юле с организацией зала. — Ты как конфетка, — улыбается подруга, в сотый раз брызгая на шею свои приторные духи. — Высоцкому точно понравится. Хмыкаю, устремляя на неё многозначительный взгляд. — Оно на мне точно по швам не пойдет? — я одергиваю длинный подол, неприлично облегающий моё причинное место. — Ну, смотря в какой ситуации ты окажешься, — прыскает от смеха Синицына. Не смешно. Я в этом вельветовом образе вообще похожа на лже-аристократку. — Нет бы красиво уложить волосы, ты в пучок их засунула. — У меня не было времени с этим париться, Кать, я и так на нервах, — устало вздыхаю, толкая дверь наружу, и ковыляю на каблуках прочь в сторону зала. Подруга более женственно выходит вслед за мной. Телефон звонко пиликает в руках, когда мы уже доходим до пункта назначения. «Как я найду тебя в толпе, душа моя?» Улыбаюсь. «Ищи самого уставшего на свете человека, не ошибешься» — Это он? — спрашивает Катя, вздергивая бровь. Я лишь киваю, заходя в актовый зал. Внутри царит какая-то конкретная анархия: уставшая староста сидит рядом со звукарем в самом конце, опрокинув голову на ладони, кто-то на сцене пытается повесить нагло падающую букву «Н» в абсолютно белоснежной надписи «С Новым годом», ведущий вообще видимо не в ладах с микрофоном, если судить по тому, насколько яростно он его трясет в руках. — Уверена, что мы сможем чем-то тут помочь? — тихо шепчет Синицына, обхватывая меня за предплечье. Такого хаоса мы с ней явно не ожидали. — Сомневаюсь, — ошарашено отвечаю ей, пытаясь подняться по лестнице так, чтобы не подвернуть обе ноги. Рассмотрев в полумраке наши фигуры, Юля довольно быстро приободряется, практически вскакивая с места и оставляя бедного растерянного звукаря у пульта. — Надеюсь, у вас есть что-то, что можно выпить, — выпаливает девушка, устало потирая лоб. У Кати всегда есть, что выпить, и этот случай не исключение. В её небольшой сумочке звонко гремит маленький бутылек, едва протащенный сквозь толпу студентов на входе у поста охраны. Староста неимоверно этому факту радуется, оттаскивая нас в самый темный угол зала, ближе к кулисам. — Я не могу уже с этими идиотами, — обреченно вздыхает девушка, откручивая металлическую крышку и опрокидывая в себя пару глотков довольно крепкой коричневой жидкости. — Ты коньяк чтоли притащила? — оглядываясь по сторонам, шепчу я, стараясь собой прикрыть девочек. Юля прокашливается, вытирая мокрые губы тыльной стороной ладони, и жмурится, утвердительно кивая. Точно коньяк. Главное, чтобы у декана не возникли вопросы, касаемо того, что от нашей ответственной так сильно разит алкоголем. — Чем тебе тут помочь нужно? — интересуется Синицына, пихая бутылку обратно в клатч. — Если честно, — пытаясь перекричать вновь заигравшие на всё помещение фанфары, отвечает Юля. — Хочется, чтобы вы меня отсюда увели и спрятали где-нибудь, даже хоть в подсобке у Высоцкого. От такого предложения я почти давлюсь воздухом. В подсобке у Высоцкого лучше вообще никому не прятаться, ибо это место пряток нами уже давно занято и присвоено. — Давай-ка мы лучше расставим вон те пластиковые штучки с именами администрации универа по местам, да? — произношу я, указывая пальцем в сторону отделенных от остальных мест двух рядов сидений. Староста кивает, тут же вручая нам лист с планом рассадки декана и его замов. — Веселуха. Ничего не скажешь, — шумно выдыхает Катя одновременно с затихшими фоновыми звуками.***
К моменту, когда зал начинает заполняться студентами и преподавателями, мы уже сидим на своих местах. Катя с Юлей допивают почти весь бутылек за эти сорок минут, а мне достается всего один глоток, которого вполне себе хватает. Я обреченно поглядываю то в телефон, обмениваясь короткими сообщениями с Высоцким, то в сторону дверей, надеясь встретиться с ним взглядами. К слову, весь первый и второй ряд выделен специально для преподавателей и кураторов, а мы находимся достаточно далеко от этих рядов, так что даже если сильно захочу, своего преподавателя я вряд ли уловлю в толпе. «Уже поднимаюсь. Ты где сидишь?» «Пусть это останется тайной. Главное, что я знаю, где твое место)» «Ну ты и шифруешься, душа моя! К чему это? Я хочу узреть твой праздничный образ» «После концерта увидишь, в спортзале» «Хотелось бы потанцевать с тобой. Надеюсь, свет отключат на время медленного танца» Блокирую телефон, уныло всматриваясь в подрагивающую от сквозняка мишуру вдоль кулис. Свет не отключат в целях безопасности, а именно из-за первокурсников, умеющих в нужный им момент прибухнуть в туалете, чем и мы вообще-то грешим. — Привет, — как гром среди ясного неба раздается над ухом голос Паши. — Я присяду? Мест уже почти нигде нет. Он на мгновение застывает, пересекаясь со мной взглядом, и одергивает руку от спинки секционного кресла, обнаружив её в опасной близости к моему плечу. — Садись, — кивает Катя в сторону свободного сиденья сбоку от меня. Я молча вжимаюсь в мягкую обивку, проглатываю противный ком в горле и пропускаю его. Какой-то напряженный концерт получится, судя по всему. — Если что, я могу другое место поискать. — Ничего страшного, всё в порядке. Свет гаснет. Представление начинается. Весь концерт длится не так уж и много, судя по часам. Мне же кажется, что он идёт уже часа два, ибо весь акцент как-то плавно смещается на мои попытки никак не касаться ни ногами, ни руками соседа слева, который, к слову, явно занят тем же самым. Когда свет вновь включают, я буквально взлетаю, хватая за руку Катю, и ритмично двигаюсь сквозь гудящей толпы. — Ты в порядке? — интересуется подруга, стараясь осторожно следовать за мной. — В полном. Не замечая, как в наглую начинаю расталкивать людей, я резко и довольно жестко сталкиваюсь лбом с чьим-то плечом. — Прошу прощения! Я… — замолкаю, поднимая голову. Ты. — Осторожнее, Платонова, у нас тут не гоночная трасса, — Высоцкий, вероятно, рефлекторно придерживая меня за плечи, усмехается, обводя взглядом сверху донизу. — Не сильно ударилась? Голова на месте? И дальше что делать то? Лужицей от его образа я уже за секунду растеклась, даже Катя успела заметить это. Дабы хоть как-то сгладить неловкое молчание, выдавливаю из себя: — На месте. — Хорошо, — улыбается он, опуская наконец руки. Ну-ка верни обратно. — Увидимся внизу. Наблюдаю за удаляющейся вдаль фигурой и чувствую вибрацию телефона в сумке. «Ты прекрасна. Не хочешь сбежать ненадолго? Кабинет открыт, я буду внутри» — Кать, можно я… — Иди уже давай, — усмехается подруга, поднимая взгляд с мессенджера на меня. — Мы с Юлей пока пойдем прессовать первокурсников и отжимать у них всё, что только можно. Вы только сильно там не шалите, голубки. На этом она убегает в сторону полупустого коридора, перехватывая в нём нашу старосту и почти утаскивая её за собой. Я же, стараясь быть максимально незаметной, прохожу к лестнице с противоположной стороны от зала, где как раз нет ни одной души, и, звонко цокая каблуками по бетонной поверхности, спускаюсь на этаж ниже и дальше мимо одиноких аудиторий. — Рад, что ты пришла, — тихий шепот над ухом застает меня врасплох прямо за дверью его кабинета. Высоцкий стоит справа от меня, улыбаясь так искренне и слишком очевидно пряча что-то за спиной. Я щелкаю замком и поворачиваюсь к нему, точно также озаряя своей улыбкой. Как там называют это ощущение, когда ты просто находишься в тотальной безопасности от всего мира? Комфорт? Вот так бы можно было описать моё чувство к этому месту и человеку. — Что там? — Как бы невзначай интересуюсь, опираясь о холодную стену. — А, ты про это? — почти наивно произносит Лёша, вытягивая в руках небольшой букет синих гортензий. — Подумал, что мы уже на том этапе, когда надо бы начать дарить цветы. Так ведь? Внутри что-то недоверчиво ёкает, словно я и не особо заслужила, и не ожидала, и вообще это как-то в колорит наших отношений не сильно вписывается. В итоге получается так, что я вместо «Спасибо, Лёша, мне очень приятно и очень нравится» тупо вытягиваюсь по струнке в недоумении и молчу где-то минуту. Преподаватель немного напрягается. — Я… в смысле, мне очень нравится, правда. Как ты… — понимаю, что лучше всё-таки помолчать. Аккуратно забираю цветы из его хватки, практически обнимая их обеими руками. — Мда, Анастасия, — саркастично произносит мужчина, скрещивая руки на груди. — Вот и как делать вам подобные сюрпризы потом? Мы одновременно прыскаем от смеха, а потом также одновременно подаемся навстречу друг другу, растворяясь в теплых объятиях. Пахнет от Высоцкого его чудеснейшим одеколоном, который я правда успела полюбить, свежестью улицы и совсем немного кофе из автомата. За окном вовсю завывает метель. — Люблю тебя, — шепотом бьет прямо под дых. — Больше, чем кофе? — усмехаюсь куда-то в плечо – совсем он высокий, в сравнении со мной. — И я тебя люблю.***
Мы недолго остаемся в кабинете, лишь ставим букет в какой-то найденный в закромах тазик с холодной водой и удаляемся в спортзал, чтобы нас не потеряли и не пустили слухи, к слову, в данном случае, правдивые. Остаток вечера проходит достаточно весело, учитывая, что в этот раз диджеем разрешают побыть одному из студентов нашего потока, а не пьяному в сисю физруку, как это было в прошлом году. От расспросов Синицыной сбежать не получается, как и от её восторженного писка прямо у моего уха. «— Да он прямо весь такой из себя кавалер, Платонова! Тебе ох как повезло» Пихнув её в бок локтем, отправляюсь на поиски Юли, которую нахожу в объятиях какого-то вполне привлекательного паренька. Интересно, сколько наша скромняга ещё выпила, раз в ход пошла тяжелая артиллерия? На этот вопрос Катя даже ответить не может, учитывая, что пили они явно вместе и обе были навеселе. С Высоцким мы то ловим мимолетные взгляды друг друга из противоположных концов зала, то совсем иногда, проходя мимо друг друга, соприкасаемся кончиками пальцев, будучи абсолютно уверенными в том, что никто в этой праздничной темноте и не заметит подобное непотребство. Собственно, спустя часа два декан нам начинает намекать, что вечер подходит к своему логическому завершению и всем в честь нового года Дед Мороз пошлет подарки в виде закрытой на отлично сессии. Его б слова да преподавателям в уши. Катя с Юлей уезжают на такси ещё до того, как я успеваю их проводить. Остается надеяться, что они не заблюют к чертям салон авто. Лёша утверждает, что заползали к таксисту они весьма осторожно, так что переживать не стоит. Мы, к слову, ждём, когда рассосется толпа и останется один лишь охранник. Гардероб на первом этаже стремительно пустеет. Преподаватели вообще одни из первых линяют с мероприятия. Студенты же не торопятся и в наглую закуривают на пороге здания. Нам приходится тащиться через черный ход, ключ от которого Высоцкий уже давно присваивает, кажется, себе. — Давай сумку, душа моя, — шепчет он, подходя к полупустой мрачной стоянке у дома напротив универа. Мы уже прочухали, что здесь нет ни камер, ни машин, ни людей, что отлично подходило нашему случаю. — Погоди, — останавливаю его рукой. — Я цветы забыла у тебя в кабинете. Давай ключ, сбегаю быстренько. — Да ладно тебе, — Лёша отмахивается. — Заберу завтра и завезу тебе. — Нет, — протягиваю я, демонстративно прижимая сумку к груди одной рукой, а вторую вытягиваю вперед. — Ключи. Давай. Мужчина смеется, послушно доставая из кармана ключ от его аудитории, и вручает его мне. — Какие мы властные, — он улыбается вслед моей удаляющейся фигуре. Спустя пару секунд слышу звук заведенного автомобиля и ускоряюсь. Приходится заходить через главный вход и слезно просить охрану пропустить меня на пару минут в первой обуви. Нехотя турникет загорается зеленым и я мчу наверх, стараясь не задохнуться от темпа. Стук обуви о пол разносится по всему этажу. Почти дойдя до двери в аудиторию, я замираю. Внутри горит свет, который мы сто процентов выключали за собой. Может быть там уборщица – успокаиваю себя. Успокоиться не получается, ибо в такое время уборщицы уже давным давно находятся дома, либо, максимум, в спортзале порядок наводят, но никак не здесь. В ушах почему-то начинает звенеть. Дергаю ручку. Она с легкостью поддается без какого-либо ключа. Не сразу, и даже не через несколько секунд, приоткрываю её и на ватных от чего-то ногах переступаю порог. То, что я вижу дальше, разносится колючими осколками в ушах. То, что я вижу дальше, перекрывает кислород. Сумка стремительно выпадает из рук, ударяясь о ледяной пол, который под моими ногами, кажется, в ту же секунду исчезает. Сука. Блять, блять, блять. Что-то больно щемит сердце, увеличивая зарождающуюся панику. Я не знаю, как описать это чувство, возникшее внутри, но точно осознаю, что могу с легкостью провалиться, совершенно не понимая куда. Я стою, будто вкопанная. Молчу, слушая биение в грудной клетке. Делаю шаг, второй, останавливаюсь. Интересно, если сейчас заорать, кто-нибудь вообще услышит? В голове будто шуршит пепел. Пепел того, что, как я понимаю, нахер теперь разрушено. Неожиданно? Да. Больно? Ещё бы. Почему именно так? Не знаю. Что теперь делать? Если бы кто-то мне сказал. — Не думала, что именно ты первая сюда зайдешь. О как. За спиной. Как удар ножа. Добрый вечер. Тварь.