Профилактика счастья

На следующее утро, что не странно, приезжают родители забрать Сашу. Никто из нас особо сильно не удивляется, почему они возвращаются раньше. Алексей Михайлович сидит в моей комнате. Благо, мы не палимся и мама с папой всё же уезжают, как-то молчаливо и равнодушно глядя друг на друга. Кажется, только я понимаю, что что-то не так. В универе я не пересекаюсь ни с кем из друзей следующие два дня. К телефонам они подходят редко и все поголовно молчат о причинах отсутствия. Молчат и преподаватели, которым явно соврали о причинах. Только я из всей группы в курсе правды. Думаю, объяснения им дались нелегко. Катя просит оставить её наедине хотя бы на день. Даша не просит. Только говорит что-то о переезде и вещах, уводя каждый раз тему о том, что произошло в другое русло. С Алексеем Михайловичем мы видимся только рано утром, когда завтракаем, ( если горький чай с утра на голодный желудок можно назвать завтраком) на парах и поздно вечером, когда ужинаем. Особо нам общаться незачем. Он скоро съезжает, о чём, судя по всему, будет очень жалеть Гренка. Но... Есть одно "но". Я всё чаще замечаю какие-то мелочи в его внешнем виде, манерах, взглядах, но списываю на то, что когда ты живёшь с человеком буквально через комнату, волей-неволей, а будешь замечать в нём что-то новое. Хотя это больше походит на оправдание, но пока что меня оно устраивает. В общем, так и пролетает неделя. Я хожу на занятия, часто пересекаюсь с Юлей и даже нахожу вечернюю подработку в качестве официантки в кафе рядом с универом, где она и работает. Иногда мы с ней находим свободное время после пар и сидим там за одним и тем же столиком в самом дальнем углу у окна. Есть и печальные новости. Даша едва вышла со мной на связь. До этого дня она не отвечала на чьи-либо звонки, не открывала дверь, вообще, казалось, уже переехала, ничего не сообщив заранее. К счастью, сегодня ранним утром я просыпаюсь от её же звонка и, чёрт её бы побрал, ужасаюсь. — Доброе утро, Веретенцева, я думала, тебя можно уже хоронить, — мямлю, отходя после короткого сна и потираю глаза. — Насть, — от её хриплого и совершенно безжизненного голоса у меня по спине бегут мурашки. Кажется, я бледнею от беспокойства и перестаю дышать. — Приезжай, пожалуйста, сейчас, — она всхлипывает. — Мне совсем хреново. — Даш, только не натвори ничего, ладно? Я скоро буду. Поняла меня? — услышав в трубке тихое "угу", вскакиваю с кровати и бегу собираться. Кажется, на пары я не иду. Быстро натягиваю на себя джинсы, футболку и тёплый кардиган, хватаю сумку, пихая в неё всё необходимое, и выбегаю из комнаты. Чувство тревоги нарастает с каждой секундой. К счастью, Высоцкий уже бодрствует и читает какие-то документы за кофейным столиком в зале. С утра преподаватель выглядит на зависть лучше меня. На нём тёмно-коричневый свитер и черные брюки, а волосы находятся в небольшом хаосе. Он оборачивается на звук открывающейся двери и поправляет очки. Кажется, я совсем уж плохо выгляжу, потому что он хмурится и заметно обеспокаивается. — Платонова, только шесть утра, ты чего вскочила? — спрашивает Высоцкий и откладывает ручку на край стола. — У моей подруги очень тяжёлая ситуация и я боюсь, что она может что-нибудь натворить, — тараторю я, отпихивая от себя Гренку, которая так некстати полезла играться. Преподаватель смотрит на меня достаточно красноречиво. Чёрт, первой парой культурология... Вздыхаю и резко расслабляю руку с сумкой. Кажется, у меня возникла одна маленькая проблема. — Алексей Михайлович, я бы не стала прогуливать занятия, если бы всё не было так серьёзно. Просто она уедет через день, я не могу не поддержать её. Мы с детства самого вместе. Если я оставлю её, то буду последней... — Подвезти? — перебивает меня Высоцкий, глядя весьма понимающе. Он говорит это на полном серьёзе. Для меня это немного шок. Впервые в жизни преподаватель не против моего прогула. Хотя, ему не должно быть до этого дело. Он же не школьный учитель. Он мне, в принципе, никто. — Что? — переспрашиваю я, возвращаясь в реальность. — То есть, не стоит, тут пара остановок и я у нее, — отмахиваюсь, проверяя ключи от квартиры в кармане. Найдя их, я улыбаюсь в ответ Высоцкому. — Спасибо вам, Алексей Михайлович. — Будешь должна, Платонова, — фыркает он, снова утыкаясь в бумаги. — С меня продукты, с тебя ужин, — кричит он мне вслед. Резко останавливаюсь, приоткрыв рот, но ничего так и не произношу. Просто это прозвучало так... буднично? Так легко и обыденно, словно мы с ним всю вечность вместе живём. Усмехаюсь глупости своих мыслей и открываю входную дверь. Мне это нравится. Меня это пугает.

***

На самом деле, до Даши мне нужно пробежать вовсе не две остановки. Я бы могла доехать на маршрутке, но её ждать ещё минут пятнадцать, проще действительно добежать. Подхожу к домофону, пытаясь отдышаться. Всё же у меня всегда были проблемы с физкультурой, хотя нам говорили, что быстрый бег для журналиста — половина успеха. Нажимаю по памяти кнопки и меня тут же впускают в темноту холодного подъезда. Благо, этаж подруги второй, а не пятый или десятый. Хочу постучать в дверь, но она поддаётся и на простую попытку открыть её. Неудивительно. Вообще не удивительно. — Даш, ты где? — во мраке коридора я мало что могу различить, поэтому на ощупь нахожу выключатель и щёлкаю по нему. Кажется, моё лицо невероятным образом вытягивается до состояния существа, сошедшего с картины "Крик". — Блять, Веретенцева, ты чего? Опускаюсь на корточки перед подругой, сидящей на полу посреди полнейшего хаоса, и обеспокоенно касаюсь её плеча. Её глаза натурально красного цвета, опухшие от слёз, кажутся стеклянными. Даша смотрит полминуты в стену, затем переводит взгляд на меня и начинает рыдать в голос. Дарья. Что вы почувствуете, если вас ударит наотмашь любимый до одури человек? Сначала я не чувствовала ничего. Просто странное чувство чёрной дыры в груди. Это немного непонятное ощущение. Растерянность, страх, боль, непонимание и всё, всё, всё сливается воедино. Я не помню как впервые что-то почувствовала к Эрику. Господи, я даже не могу объяснить того, как вообще этот взбалмошный придурок смог меня хоть чем-то зацепить. Может, когда он впервые меня сильно обидел своими идиотскими шутками, или, когда целую пару просидел в моей группе, притворяясь своим, чтобы побесить меня, или, когда мы впервые оказались наедине, и он начал нести несусветную чушь, чтобы меня развеселить. И вот, я узнаю о том, что он спит с моей подругой. Вернее, я слышу их разговор. Слышу и тихо опускаюсь на пол, царапая спину о покрытие стены. У Насти, к несчастью, стены дома очень тонкие. Пусть он делает это под действием алкоголя, пусть назло мне, это не важно. А Катя... Боже мой, я никогда не могла бы подумать, что смогу так разочароваться в своей подруге. К великому сожалению, ненавидеть её у меня не получается, как, в принципе, и Эрика. Может из-за этой безысходности и пустоты я и напиваюсь в тот вечер? Ведь рано или поздно человеку свойственно срываться. Я ведь человек, а не машина... А так ли это? В тот же день родители сообщают мне, что нам всем придётся переехать в ближайшую неделю. В другой город. Это становится ударом. Последней каплей. У меня ведь тут работа, учеба, друзья. Я впервые напиваюсь и несу в лицо своим близким невероятную чушь. Я вижу лицо Кати. Точнее, его отсутствие в тот момент, когда я говорю о нашей дружбе. Нет, я не оставлю её. Не могу. Совесть не позволяет. Но и не забуду этой истории. Как и крик Эрика, когда он запихивает меня в соседнюю комнату. — Успокойся, — с нажимом произносит он, всё еще сжимая моё запястье, но уже не так сильно. Смотрю в его глаза, пытаясь разглядеть в них ненависть, отвращение, зверскую ярость. Однако этого нет. Даже намёка на неприязнь ко мне, к моему выпаду. Только молчаливая мольба и усталость. Всхлипываю и до адской боли прикусываю трясущуюся губу, чтобы не разрыдаться снова. — Я думала, ты... — шепчу срывающимся голосом и осекаюсь. А о чём думала? Что он тот, кто мне нужен? Что он никогда не сделает мне больно? Что он тоже меня любит? Много думала. Болезненная ухмылка появляется на моём лице. Я больше не могу смотреть на него. Мне противно. — Я не отдавал отчета своим действиям ровно так же, как и ты сейчас, — с горечью говорит парень, тоже избегая встречи взглядами. Что, простите? Кажется, я сейчас взорвусь. — О нет, я прекрасно понимаю, что делаю сейчас, — больше похоже на шипение. — Всего лишь говорю правду. Смотрит. Неужели он на меня снова смотрит? Где-то хлопает входная дверь. Кто-то ушёл. — Я не понимаю тебя, — таким же тоном говорит он, тяжело вздыхая. — Ты всегда, всегда бегала от меня, отшивала, ненавидела без причины, а теперь высказываешь при всех гадости из-за того, что я начал встречаться не с тобой! — теперь прорывает его. Эрик резко разворачивается, взъерошивая волосы пальцами. В сумраке я не могу рассмотреть черты его лица, рук, но могу наблюдать за его монументальностью в силуэте тени. Для меня и это небольшая радость. — Я не понимаю тебя, Веретенцева! — он в один большой шаг оказывается недопустимо близко ко мне. Я вдруг дышать перестаю. И двигаться. И соображать. — Люблю и не понимаю. Веришь? Перед глазами плывёт. Что он сказал? Смотрю на него вопросительно, не верю, что мне не послышалось. Не послышалось. — Верю. У меня всё же получается выдохнуть, всхлипнуть, почувствовать на своих плечах его руки, уткнуться в горячую грудную клетку и в голос разрыдаться. Успокоить меня сейчас вряд ли получится, потому что ебучие принципы шуршат своим шепотом в голове сотнями голосов. Мне тупо невозможно в таком состоянии соображать нормально. И лёгкие шаги в сторону кровати, объятия, раздраженное сопение над ухом только усугубляют сумбурность. Я могу простить его. Я могу забыть свою глупость. Но чёртов факт, что он спал с моей подругой просто так не исчезнет. И все, кажется, до сих пор не понимают, что же между ними. Или только я одна. Через полчаса он уходит. Думает, я уснула, целует в висок, не замечая, что подушку можно выжимать от моих слёз, о чём-то говорит с Настей и хлопает дверью. В этот момент я проваливаюсь в сон. Неделю я упорно игнорирую то, что мне нужно собирать вещи. Какие, в общем-то вещи, когда я сама себя собрать не могу? Только родителям плевать. Они ставят меня перед фактом, что так или иначе заберут с собой. Я вроде взрослый человек, который сам себя обеспечивает, вот только их это не волнует. Да и противостоять им я не умею, потому что слабохарактерная дура. Общение с Настей я свожу к минимуму, а о Кате говорить и не стоит. На телефоне около двадцати непрочитанных сообщений от Эрика. Он мне звонил, ломился в дверь, причём именно тогда, когда родителей дома не было, а я упорно его игнорировала. По крайней мере, пыталась. И вот, в день моего отъезда, он пришёл снова. К сожалению, как оказалось позже, дверь я по своей тупости не закрыла. Впихивая в свой чемодан очередную вещь, я слышу привычный стук в дверь. Надежда на то, что это был не Эрик отпадает сразу же, потому что за всё время нашего знакомства я научилась отличать даже его дыхание от чужого, и это, блять, сейчас очень больно. Стараясь не издавать лишних звуков, я вжимаюсь в спинку дивана. Руки почему-то начинают трястись как у заядлого алкаша. Впрочем, я мало чем от него сейчас отличаюсь, что может подтвердить открытая и полупустая бутылка от вина на кухне. Услышав скрип двери, соображать я перестаю совсем, а когда вижу его на пороге комнаты, в секунду оказываюсь где-то в углу. Хочется спрятаться, уйти еще дальше, но нет ни времени, ни возможности сделать это. Его усталый взгляд скользит по мне, наблюдает за паникой, разгорающейся внутри. Не хочу его слышать. Мне противны его нравоучения. — Почему не отвечала? — охрипшим прокуренным голосом произносит он. — Даш, почему? — повторяет, словно спрашивая уже о чем-то другом. — Что почему? — проглатываю ком в горле и до боли впиваюсь ногтями в ладонь. Эрик смотрит на меня как на идиотку. Я и сама понимаю, что любая попытка отрицания его слов обвенчается провалом, потому что в словесной перепалке с ним я всегда проигрывала. — Ты ведешь себя как глупая стерва, — он вздыхает, подходя ближе. Кажется, я начинаю паниковать больше, и в какой-то момент пространства в комнате мне становится мало, но от безысходности я продолжаю наблюдать взглядом забитого зверька за тем, как Эрик идет в мою сторону. — Прекрати попытки скрыться от всего мира, Веретенцева, это не показатель ума или твоего характера, — между нами остаётся пара метров, если не меньше, а за моей спиной лишь гладкая поверхность стены. — Самой себе же хуже делаешь. Эффект дурочки включается на автомате. Только на моем лице написано все, кажется, и его невозможно провести. — Что ты имеешь в виду? — сердце больно колышется в грудной клетке, когда он касается кончиками пальцев моей щеки. Я сдаюсь. Блять, сдаюсь. — Сама знаешь, — тихо шепчет он, запуская в мои волосы свою ладонь. — Эрик, я... — чертова гордость не дает мне расслабиться, насладиться хотя бы в последний момент его присутствием. — Я не могу, — резко выдыхаю, сбрасывая с себя его руку. — Не знаю почему, честно. Я всё время пытаюсь себя пересилить, переступить через себя, но что-то мешает. Ты всегда делаешь первые шаги, всегда даешь мне шанс, а мне самой от себя противно. Обнимаю себя руками, чувствуя, как в уголках глаз скапливаются слёзы. — Ты же знаешь, какая я. — Знаю, — отвечает он, делает последний шаг в мою сторону, наклоняется и целует. Вот сейчас я пропадаю где-то далеко, крышу срывает такими эмоциями, о которых я раньше даже не подозревала. Практически сразу отвечаю на поцелуй, слишком резко подаюсь вперёд и мы оба мягко летим на диван. Сажусь на его бедра, оказываясь сверху, зарываюсь обеими руками в его тёмных волосах, притягивая ближе, чувствуя ярче, острее. Его руки на моей талии, прогнутая спина, сброшенное на пол домашнее платье из старой растянутой футболки, стянутое наспех бельё, поцелуи в ключицу, в скулы, в каждое место на теле, шумные вздохи. Всё, что происходит дальше не вписывается в мой график, состоящий в последнее время из алкоголя, сигарет, бессонницы и снова алкоголя, и это чертовски приятно. Он здесь, рядом, прямо передо мной. И пусть я умру от угрызений совести, но ведь лучше попробовать и пожалеть, чем не попробовать и пожалеть.

***

— Останься здесь, — тихо шепчет он на ухо, наматывая на палец прядь моих волос. — Ты же знаешь, что я не могу, — произношу куда-то в потолок, сжимая в кулаке одеяло. — Это не моё решение. Родители меня не отпустят. — Хочешь, мы вместе с ними поговорим? Я смогу их убедить оставить тебя тут. — И как ты объяснишь им причину? — меня снова начинает напрягать его настойчивость. — Найду способ, — отмахивается он, встаёт и уходит на кухню. Я едва только плюхаюсь обратно на кровать, как на разблокированный телефон парня приходит оповещение о сообщении. Я бы не стала брать его в руки, если бы оно было не от Кати. Чёрт. Осторожно поворачиваю его в свою сторону и открываю диалог. «Ну как всё прошло? Помирились? Как Даша?» Что же, она хоть знает, что он у меня. Невольно улыбаюсь и громко вздыхаю, уже закрывая переписку, но телефон сам начинает лагать и листать её то вниз, то вверх. Так и знала, что что-нибудь произойдёт. «Я уже дома. Иии я не беременна» Мой взгляд застывает на одном из вчерашних сообщений. Застывает и холодеет. Это писала Катя. Моя подруга Катя. Эрику. — Что ты... — тихо произносят за моей спиной. — Вы это серьёзно? — оборачиваюсь. Нужные слова совсем не лезут в голову. Что сказать или спросить? Я не знаю, поэтому молчу и пытаюсь осмыслить происходящее. Меня будто бы пережевали и выплюнули. Они думали, что ждут ребёнка. Всё это время. Парень так же растерянно смотрит на меня. Он хотел скрыть это. Они все хотели это от меня скрыть. — И как долго ты бы молчал об этом? — глаза снова наполняются слезами. — Я бы сказал тебе хоть сегодня, просто было страшно думать о твоей реакции, не то, что наблюдать за ней, — Эрик хмурится. Это звучит так беспечно, словно речь идёт не о беременности моей подруги, а о том, что он съел мою шоколадку. — Лучше же узнать это самой тайком, нежели от тебя самого? Ты так думал? — прикрываю рот ладонью, прикусывая изнутри щёку. Сердце сводит. — Придурок. — Даш, давай поговорим об этом, если ты хочешь, только не психуй сейчас, мы вдвоём в этом... — «Не психуй»?! — срываюсь и стискиваю в руке подушку. — Тебе вообще плевать, что мне больно?! — пячусь назад, задевая рукой вазу на столе. Она летит на пол, резко разбиваясь на крупные осколки. Неожиданно мне становится тяжело дышать. Грудную клетку сводит, а в глазах мутнеет. Кажется, я вскрикиваю и лечу пятой точкой на пол. — Что такое? Сердце? Даша, — парень в пару шагов оказывается напротив, хватает меня за руки и помогает встать. — Сейчас, подожди, у тебя же в шкафу были лекарства какие-то. Пока становится легче, я молча наблюдаю за тем, как он швыряет что-то с полок, ищет аптечку, и не чувствую ничего. Мне становится плевать на себя, на него, на то, что будет завтра. — Я уеду, — произношу на выдохе. Эрик замирает. — С родителями. Меня здесь ничего не держит. Уходи, — последнее слово произношу, глядя ему в глаза, а потом молча утыкаюсь взглядом в пол. — Даш, брось, мы во всем разберёмся, исправим, забудем и продолжим жить. Слышишь? — он делает пару шагов мне навстречу, но я останавливаю его рукой. — Нет уже никаких «мы», — это даётся мне тяжело, но именно сейчас мне кажется, что мы оба должны друг друга отпустить. А он отпустит только если я сама дам понять, что мне это не нужно. — Не было никогда и не будет. Уходи. Пожалуйста. — Подожди, но мы даже толком не поговорили. — А зачем? — хлюпаю носом, пытаясь себя сдерживать. — Зачем пытаться? Если ничего не выйдет? Не получится и всё? Мы только сделаем больно друг другу в очередной раз. Кажется, я задеваю его за больное. Парень разочарованно смотрит на меня, подбирая слова. — Я понял, — он усмехается, взъерошивая волосы. — Ты просто до сих пор боишься. Сама себя боишься, — Эрик устало мотает головой. — Чёрт возьми, Веретенцева, какая же ты неуверенная в себе! Вот как, да? Больно, однако. — Не смей так говорить обо мне, понял? — в горле снова застревает ком. — Не я себя такой сделала, не я виновата в том, что ты меня такую выбрал! А раз уж выбрал, будь добр, терпи. — Алло, я тебе помочь пытаюсь, блять, вытащить тебя из этого кокона замкнутости и скрытости, Даша, — он активно жестикулирует руками, начиная тяжело дышать от злости. — Посмотри на себя! Ты же всё общение с друзьями прекратила. Ты же сама их послала. Думаешь, Кате не больно? Или Насте, которая всех твоих знакомых днями напролёт обзванивает, чтобы узнать, всё ли с тобой, бедной и несчастной, в порядке?! А ты сама то достойно себя ведёшь? — парень кричит так, что уши закладывает, пытается что-то мне объяснить, но я уже не слушаю. — Показать где дверь? — отрезаю, чувствуя как по спине бежит холодок, и не могу иначе. — То есть всё это бесполезно? — Эрик замолкает, сдаётся, опускает руки. — К чёртовой матери тебя, Веретенцева. Не зови, когда понадоблюсь. Ты дала понять, что сможешь решить свои проблемы сама, так валяй. Твоя взяла. Я сдаюсь. Через две минуты он уходит. В груди громко колышется сердце. Только теперь мне кажется, что его там давно нет.