Эффект Доплера

Полностью обессиленный, уставший я иду и понимаю, что если вернусь обратно в машину, мои вопросы так и останутся без ответов. Я вспоминаю день нашей последней встречи с Сильвией Прайс, и понимаю, что люди помнят не дни, а лишь моменты. Воспоминания заставляют меня вернуться в тот день, когда мне было всего пять лет, и вспомнить, что в детстве я был совсем другим человеком. Даже в пятнадцать я был другим, совсем юным, не знающим, что такое жизнь, плясавшим под дудку отца. У нас с ним не было разговоров, не было вопросов и ответов. Всё просто — он даёт деньги — я беру, выполняя его требования, а именно: быть послушным, не задавать вопросов, учиться, быть умницей, не заходить в кабинет отца. Изредка я нарушал его требования, кроме одного — в кабинет, где отец постоянно работал, я никогда не входил. Я знал, что если открою дверь, то следом за этим действием закроется крышка гроба. Моего гроба. В детстве мы все были другими, ведь люди начинают меняться лишь тогда, когда по-настоящему почувствуют боль, столкнуться с трудностями, поймут, что, наконец, повзрослели. Сэм шагает следом. Я слышу шорханье листьев под нашими ногами, и понимаю, что я не один. Я долгое время был одинок. Каждый день я просыпался наедине со своими мыслями, слушая лишь собственное дыхание. До сих пор мне немного не по себе — Сэм постоянно рядом, ну, вернее, большую часть времени. А что бы вы чувствовали на моём месте? — Я — единственная, кто знает о твоём прошлом? — осторожно спрашивает Саманта. Я киваю. Да. О моём прошлом знает только Сэм, и частично мать Джуди. Она, надеюсь, принимает этот кивок за утвердительный ответ, ведь по макушке головы можно и не догадаться. Но оставшееся время мы молчим. Думаю, она поняла. Жаль только, что я ничего не понимаю. Зачем иду туда, не знаю, куда. Ноги сами несут меня к той заброшенной беседке неподалёку от дома. Я ощущаю себя актером фильма «Мост в Терабитию». А вот и мост, кстати. Он тоже полуразваленный. Кое-где огромные кустарники проросли сквозь щели между досками. Я осторожно ступаю, заранее взяв Сэм за руку. Не хватало ещё, чтобы с ней что-то случилось. Тогда я действительно останусь совсем один. Хотя, нет, чёрт. Веду себя, как эгоист. Я переживаю за Сэм, потому, что так нужно. Так правильно. Так поступают нормальные люди. Именно поэтому я помогал Нату и Ариэль — так бы сделал любой другой на моем месте. Перед нашими глазами вырисовывается та самая беседка из моих воспоминаний. Только сейчас она не выглядит красочной, белой в цветочек. Эта беседка — наглядное подобие того, что происходит с моей жизнью спустя годы. Я тоже развалюсь на подобные опилки, стану никому не нужной рухлядью, обо мне забудут. Я уверен в этом. Когда они узнают, Нат, Ариэль, даже бабушка — они отвернутся от меня. Но Сэм же не отвернулась. Я до сих пор не понимаю, почему. Может, она тоже… боже. Какой же я идиот. Она винит себя за смерть Сэма равно так же, как я виню себя за смерть Джуди. Мы одинаковы. Нет, спешу, мы — похожи. Я бросаю руку Саманты и оставляю её позади. Осторожно ступая в беседку, я ощущаю запах свежескошенной травы, мокрой земли, и сосновой ели. Весь этот микс ударяется в мои ноздри, как только я замечаю кое-что ещё. Планка под моей ногой прогибается. — Бабушка? Я зову, но никто не отвечает. Глупо с моей стороны надеяться на чудо. Она не придёт. Саманта стоит позади и обнимает себя руками, оглядываясь по сторонам. Я встречаюсь с ней взглядом, она безмолвно говорит — ты ошибся. Я отхожу от этой странной планки, нагибаюсь и поддеваю её указательным пальцем. Она не поддаётся. Чёрт. — Сэм, есть заколка или что-нибудь острое? И она поражает меня своей находчивостью. Пробив каблуком от сапога эту гнилую доску, она делает в ней огромную дыру, а далее я могу руками убрать остатки дерева. Она мне шепчет одними губами: «не благодари», и высокомерно удаляется на своё место на поляне, озаряя меня напоследок язвительной ухмылкой. Я закатываю глаза, выбрасываю остатки этой доски и вытираю руки об штаны. Под ней лежит коробка, хотя, честно, я не знаю. Я до сих пор не понял, что это. Всё, как в самых предсказуемых детективах. Я достаю эту штуку и вижу, что это всего лишь навсего деревянная залакированная шкатулка. Я с изумлением рассматриваю её при солнечных лучах. На ней находится кодовый замок. Дерьмо, ну почему всё должно быть таким сложным? Ненавижу эти ребусы. Наверняка, бабушка не смогла прийти, и поэтому оставила эту штуку здесь. Или, может, её оставили кто-нибудь другой. Вдруг… нет. Не может быть. Только не она. Джуд не могла… Но, может, всё-таки и она? Желание вскрыть эту шкатулку как можно скорее заставляет меня начать дубасить по крышке пальцами, пытаться отодрать ногтями всё, что там можно отодрать, но… через минуту я понимаю, что все это напрасно. Внутри ответы на мои вопросы. Мне нужно её открыть. Может, просто напросто разбить её? Или, треснуть по крышке чем-нибудь? Не пальцами, а камнем, или ломом. Ну да, и где же я найду лом? В машине из восьмидесятых в багажнике только пара дохлых крыс валяется, и несколько мух. Вряд ли я найду там что-то наподобие лома или топора. Боже, топор. Кью, ты с ума сошёл? Да, определённо. Я понимаю, что этим лишь испорчу такую красивую вещь. Даже моё невероятное желание получить ответы не настолько сильное, чтобы разбивать такую дорогую и, вероятно, оставленную мне в подарок, шкатулку. Оставленную, возможно, моей мёртвой девушкой. Я беспомощно смотрю на Сэм. Она берёт предложенную мной вещь и с интересом крутит её в разные стороны. — Ты знаешь код? Знал бы, открыл сразу. Я отрицательно мотаю головой. Она лишь томно вздыхает, мол, чёрт, ещё одна загадка, ненавижу. Я вижу, как закатываются её глаза, но она быстренько ставит их на место, чтобы я не заметил. Я ухмыляюсь. Всё-таки, мы с ней похожи. С каждым днём понимаю это всё больше и больше. — Что будешь делать? — Уж точно не собираюсь её разбивать, — отвечаю я. — Думаю, бабушка оставила мне её в подарок. — Шестизначный код. Как думаешь, что это может быть? Номер дома, который сгорел? Может, ты знаешь комбинацию? Бабушка не могла оставить тебе шкатулку с ответами, не убедившись, что ты додумаешься насчёт кода. Ты знаешь его. — Может, это и не бабушка. Мы не знаем, кто оставил шкатулку. Но я понимаю, что она права. К моему удивлению, Сэм уж слишком часто оказывается права. Даже чаще, чем я сам. Даже если шкатулку оставила не бабушка, а кто-то другой, этот «кто-то» был совершенно точно уверен в том, что я, балбес, догадаюсь, какая именно комбинация здесь нужна. Вдруг я слышу голос где-то позади нас, со стороны беседки. Оборачиваюсь и вижу седые волосы, обрамляющие круглое лицо в морщинах. Её тонкие губы, такие же, как у меня, улыбаются. Зелено-карие глаза блестят от слёз. Мы слишком похожи друг на друга внешне. Правда, бабуля была ниже меня ровно наполовину. — Ты пришёл, — она озаряет меня своей счастливой улыбкой. — Кью, нам нужно поговорить. — Я как раз за этим и приехал сюда, — отвечаю я и даже не замечаю недоумевающего и слегка испуганного взгляда Сэм. Я отхожу от неё и несусь на всех парах к бабушке. Куча вопросов вскруживают мою голову. Неужели, бабушка ждала меня все это время? И где же она пряталась? А с репортажем тоже она придумала? Это она оставила шкатулку? Пусть скажет мне код, вдруг я… — Кью, как я рада тебя видеть! — она обнимает меня, обрывая мои глупые мысли, и я чувствую родное тепло, которого мне так не хватало. — И я тебя, ба. Я виню себя за то, что не помню о ней буквально ничего. Где она живёт? Когда мы последний раз виделись? Почему она выбрала именно это место? — О-о, — протягивает она. — Я вижу в твоих глазах целый список вопросов. Задавай. Я сажусь рядом с ней на трухлявую лавочку, бабушка гладит меня по лицу. От неё пахнет лавандой. Вспоминаю: она выращивала её в своём саду. Значит, всё-таки воспоминания о ней не стёрты из моей головы окончательно. — Я не убивал отца. Вернее, это так сложно. — Знаю, Кью. Знаю. — Я защищал свою девушку. — Джуди? Она тоже была в том здании? Кажется, бабушка удивлена. Но её реакция кажется мне странной. Может, она знала о происшествии раньше, но тогда зачем сейчас играть на публику? — Она примчалась спасать мою задницу, — тихо говорю я, а затем охаю, — чёрт, прости, слово задница для тебя — ругательство. — Знаешь, слово «чёрт» — тоже ругательство, — она улыбается. — О-о, ты помнишь, как я ругала тебя за это слово, сказанное тобой в пять лет? От отца ты перенял только самые плохие черты характера, в том числе и способность постоянно ругаться. Я не могла заткнуть тебе рот, даже в пять лет. Это было и смешно и отвратительно одновременно. Мы смеёмся, но её смех кажется мне каким-то призрачным, что ли. И я вдруг вспоминаю, как мы смеялись над моими ругательствами. Мне действительно было пять лет. Но тогда бабушка смеялась искренним, хоть и слегка ироничным смехом. — Я ведь тогда была уверена в том, что ты научишь Джуди плохим манерам. Я воспитывала тебя совсем не так. Ох, Квентин, когда твоя мать умерла, я умерла вместе с ней. Я изумлённо смотрю бабушке прямо в лицо. — Вскоре ты всё поймёшь, милый. Я чувствую, как у меня подкашиваются ноги. Голова начинает кружиться, но рука бабушки хватает меня за плечо. — Задавай следующий вопрос. У нас мало времени. Я не понимаю, куда ей спешить. — Тебя разыскивает полиция? Она как-то грустно улыбается. — Больше нет. — А меня разыскивают, — утвердительно говорю я. — Знаю, милый. Скоро они будут здесь. Вам нужно уезжать. Задавай следующий вопрос. Да что она заладила с этими вопросами? Странная какая-то. Но я решаю задать самый главный вопрос, ответ на который мучает меня уже целый год. — Почти каждую ночь Джуди приходит ко мне в кошмарах. Как мне избавиться от чувства вины? Я ведь не смог спасти её. Она винит меня. Я сдерживаю слёзы, не в состоянии вспомнить, когда последний раз нормально спал, не проснувшись утром от очередного кошмара. — Ох, Кью, вряд ли Джуди винит тебя. Ты сам себя винишь. Тебе нужно отпустить это, и тогда кошмары исчезнут, — бабушка гладит меня по рукам и с нежностью смотрит в глаза. Я вижу в её взгляде сочувствие. — Кью? — Сэм зовёт меня. На её лице читается нескрытый ужас. Я отворачиваюсь от неё. Нет, Сэм, не сейчас. Холодный ветер дует прямо в лицо, заставив меня вспомнить, что на улице всё-таки осень. Я застёгиваю пальто и сильнее натягиваю шарф на лицо. — Не думаю, что когда-нибудь забуду то, что произошло, — рассуждаю я, уронив лицо в свои руки. — И не нужно забывать. Нужно лишь отпустить это. Воспоминания — штука сложная. Отец стёр меня из твоей памяти, ровно так же, как стёр твою мать, и Джуди. Я знала его секрет. — Какой? — Он завещал всё свое имущество одному человеку. Женщине, которую любил. И ею была не твоя мать. — Любовница? Бабушка кивает. — Её звали Джулией Гилберт. У неё ещё было двое детей, кажется. Он изменял твоей матери. А когда она умерла, он решил внести Джулию в список в своём завещании. В список, состоящий из одного человека. Тебе он решил ничего не оставлять. Эта шкатулка принадлежала ему. Я, хм, взяла её на время, — бабушка зловеще улыбается, закатив глаза. — А теперь ты её полноправный владелец. Она твоя. — Так это ты принесла её сюда? — улыбаясь, спрашиваю я, заранее зная ответ. — Нет. Улыбка из моего лица исчезает. — Но… ты же сказала, что… — я начинаю запинаться, не понимая, кто именно принес шкатулку. — Квентин, я понятия не имею. Я не могу этого знать. — О чём ты говоришь? — я теряю нить разговора, смысл сказанных ею слов, и прочую белиберду, которая так нужна для поддержки разговора и здравого смысла. — Я не знаю, кто принёс её сюда. Помню, что шкатулку у меня забрали. — Ты не знаешь, что там лежит? — Понятия не имею, — говорит бабушка, томно вздыхая. — Но какой на ней код? Я не смогу открыть, не зная… — Ты знаешь! — вдруг резко прерывает меня бабушка, заставив моё тело дёрнутся вверх. — Мне пора идти. Прощай, Кью. — Постой! — я не понимаю, почему она вдруг резко поднимается с лавочки и куда-то уходит. — Мы ещё увидимся? — Да, — она грустно улыбается. — Мы с тобой ещё встретимся. Тебе пора идти, Кью, иначе, тебя поймают. Я слышу вой сирены. Отворачиваюсь от бабушки и встречаюсь с перепуганным насмерть взглядом Сэм. Копы здесь? Почему Сильвия сказала о них за секунду, как я услышал визжащую полицейскую машину неподалёку от нас? Сэм подбегает ко мне, хватает за руку и быстро говорит: — Не знаю, что за дерьмо сейчас произошло, но нам пора смываться. Я не понимаю, о чём она. Сейчас это неважно. Ещё немного, и нас поймают. А я в розыске, между прочим. Да и Сэм ночь за решёткой на пользу явно не пойдёт. Уже через пару минут мы подбегаем к машине. Я резким движением рву дверцу на себя. Сэм успокаивает меня, но я не слушаю. Копы рыщут с другой стороны леса. Благо, я додумался подъехать с другой стороны, противоположной от сгоревшего дома. Вуаля! Мы в машине. Я завожу двигатель и жму на газ. Я понимаю, что бабушка ничем мне толком не помогла, а лишь добавила вопросов. Да ещё и эта чёртова шкатулка… понятия не имею, что с ней делать. Кода я не знаю. Вряд ли вспомню. Сэм крутит эту самую шкатулку по часовой стрелке и рассуждает вслух: — Кью, мне плевать, что было на той поляне, и в беседке. Да, это было слишком странно, но… — Что? — не понимаю я. — О чём ты? И её ответ ошарашивает меня до мурашек по коже. — Ты разговаривал сам с собой. Я на секунду теряю управление над машиной, и нас заносит влево. Сэм кричит, пытаясь выдавить этим высоким писком мой собственный мозг через уши. Видимо, надеется, чтобы я оглох и помер за рулём, чтобы она наконец смогла взять управление в свои умелые пальчики. Я кое-как выравниваю машину и смотрю на неё с ужасом. — То есть, как это, сам с собой? — Ещё раз так сделаешь, и ты труп, Квентин. Второй раз за сегодня ты пугаешь меня до ужаса. С кем ты говорил, Кью? — на этот раз Сэм не стала скрывать своё настороженное и слегка испуганное выражение лица. — С бабушкой, — просто отвечаю я, но затем ответ приходит сам собой. — Но там никого не было кроме нас с тобой. До меня, кажется, доходит. — Знаю. — Ты разговаривал сам с собой. Вот же чёрт. — Знаю я! — кричу я, испугав девушку ещё больше. — Боже, Сэм. Кажется, я схожу с ума. — Она ведь мертва, да? — с сочувствием в голосе спрашивает Саманта. — Да. Думаю, да. Она сказала мне кое-что важное. У моего отца была любовница. Он завещал ей все свои сбережения. Говорю это и не могу поверить в сказанное. Я был единственным сыном своего отца. И он завещал деньги какой-то шлюхе. Почему он так поступил со мной? Голос внутри меня кричит от досады и от понимания того, что отец совсем не любил меня. Он пытался сделать из меня робота, создать собственное воплощение себя. Я не поддался ещё в детстве, и тогда он решил стереть мне память, заставить забыть о том, что он виновен в смерти матери, забыть о всех его секретах. Может, именно из-за этого я прожил с ним до 17-ти лет. Если бы я вдруг вспомнил хоть малейшую долю того, что мне начисто стёрли из памяти, я бы убил его ещё три года назад. Но затем я понимаю, что в семнадцать лет мне бы не хватило смелости сделать это. Я — трус, и всегда таким был. И сейчас таковым являюсь. — Она, случайно, не сказала тебе имя этого человека? — спрашивает Сэм. — Да, кажется, её звали Джулией Гилберт. — ЧТО?! — Сэм определённо бы поперхнулась колой и умерла бы на месте, если бы эта самая кола была сейчас в её горле. — Что ты сейчас сказал?! — Ты её знаешь? — не понимаю, чего Саманта так завелась. Её истерический крик когда-нибудь доведёт меня до самоубийства. Серьезно, я уже подумываю над тем, чтобы выпрыгнуть в окно из машины. — Боже, это невозможно, — шепчет она себе под нос. — Ты знаешь эту женщину? — повторяю вопрос я. — Боже, Кью. — Хватит талдычить о боге! — взрываюсь я. — Меня зовут Саманта Гилберт. И Джулия Гилберт — моя мать.