Незрячий

Ей богу, лучше б турагентство открыл. Это сейчас модно и популярно. Или на худой конец пекарню. С кексами. Обязательно шоколадными, горячими. Чисто европейскими. Рейген ж сам из этого теста: мать в Японию мигрировала и встретила потом отца — миндалевидного, темноволосого, чуть ли не самурайских кровей — да так тут и осталась. Только, несмотря на папашкины гены, выродился Аратака совсем нездешний — русый, пучеглазый. С другим оттенком кожи: коричневатым от загара, а не с оттенком желтого. Вечно в бизнесе это мешает, потому что не принимают сразу за своего. Но он-то научился с такими работать. У Рейгена свой фирменный подход. Короче говоря, пек бы батоны, рогалики, круассаны с начинками на любой вкус. И не стоял бы как рыба сейчас, хлопая глазищами и с трудом выдавливая «Я так и знал. Чую своих» вместо «Твою же мать». Настоящий эспер? Во плоти мигает своими огнями, а не через телевизионные лампочки заряжает воду в банках? Вспомнил о стоящем перед ним собеседнике. Насилу растянул рот в дружественную улыбку. Хотя, чего он, перед Мобом можно и опустить пару ужимок. Не стесняться своей унылой рожи, привычной и родной, не лживой. Запоздало отпустил сухую ладонь. — Пошли места займем. Расскажешь, что ты можешь. Кивок головой, и Моб пошел рядом. Становилось всё интереснее.

***

— Да, я эспер. — Мальчик сглотнул. — Но изгонять духов, как у вас, у меня не получается. Автобус мягко подбросило на очередном лежащем полицейском — затормозили перед пешеходной зеброй. — Само собой до моего уровня мастерства еще нужно добраться, — похвалился Рейген. — Но почему не получается? В ответ ему коротко пожали плечами. — Чувствую их. Силу. Настроение. Но изгонять их мне в голову не приходило. Я предпочитаю… — Не замечать их, — закончил фразу внезапно для себя Рейген, на что получил тихое «Да». — Моб, знаешь, что ты привык делать? Ты привык сбегать. Так не поступают взрослые люди. Моб вдохнул, расширив ноздри. — Но Рицу… Он говорит мне не пытаться. Не ввязываться в неприятности. — Рицу не твоя мать, Моб, — твердо произнес Рейген. — Речь не только о том, изгонять духов или нет. Тебе нужно изгнать страх из своего сердца. Чтобы стать самостоятельным, независимым. И сбегать тогда, когда нужно, а не потому, что привык. Иметь возможность выбирать, понимаешь? Слова лились изо рта слаженным потоком воды, звучные, воодушевлявшие. По мере того, как серые глаза раскрывались все шире, а брови то удивленно взлетали, то кривились напряженной дугой, Рейген понимал, что вот она — прореха. Проблема. И он продолжал исследовать её, давить. Поверьте, он желал Шигео только добра, однако, есть ли причина этой речи? Кроме иррациональных позывов вызвать доверие и уважение, зацепить. Он уверенно продолжил: — Свою независимость и свободу от страха я обрел давно. Может… — Может, вы мне тоже поможете? Научите? — пришел черед Моба заканчивать фразы. Есть, правильное направление взято. Рейген собирался предложить не это, но и такой вариант неплох. Только вчера думал о помощнике. Всё складывалось просто отлично. Рейген было победно усмехнулся, но оступился, увидев выражение чужого лица. Открытое, светящееся искренностью. Незрячие глаза будто зажглись невыразимой словами надеждой, поблескивавшей в свете погружённого в закат города. Скажи не то, и разобьется, как тонкий фарфор. Что же он делает. Какой же он мудак. Рука сжалась в кулак от прихлынувшей волны ненависти к себе. Особенно от того, что останавливаться он не хочет. — Научу, если ты уверен в этом, — смешок, чтоб изменения в голосе не выдать. — Только один момент. Почему ты так быстро предложил подобное? Не забывай, что мы с тобой почти не знакомы. Меньше наивности, Моб. Не все взрослые хорошие. Блеск в глазах почти начал затухать, но тут Моб, решительно поджав губу, произнес: — Я не наивен. Я знаю, что вы хороший человек. А? — А? — снова Рейген рыба. Моб устало вздохнул. — Просто знаю. Верите? Вполне вероятно, что природа в виде гиперкомпенсации одного органа чувств выкрутила на всю катушку внутреннее чутье. Хотя всё равно. Он верил. Причин к обратному не было. Кто же знал, что за скромным школьником в аккуратном гакуране сидит такая твердость. Или банальное юношеское упрямство. Рейген на секунду вдруг вспомнил, что когда-то и сам был таким. Когда-то. — Еще знаю, что вы не причините мне вреда. Иногда мне даже кажется, что я могу чувствовать ауру людей. Их доброту, злость, грусть. Различать очертания их тел в темноте, если сосредоточусь. — На этих словах Моб потянулся к Рейгену рукой, несмело замерев около лица. Надо же, впрямь знал, куда двигаться. Потом скромно произнес, чуть заикаясь: — М-могу ли я вас увидеть? Рейген сморгнул. Потом допёр. Кивнул. Потом, встретив в ответ ожидающее молчание, таки сипло выдавил: — Валяй. Дать разрешение оказалось проще, чем принять последствия. Подушечки бледных пальцев, чуть шершавые, точно с миллионом оживших нервных окончаний, подрагивая, обвели овал лица. Почти невесомо, внимательно. Чутко. Уже по отточенной годами траектории от линии волос через лоб, провести по дугам бровей большими пальцами, сбежать по носу. На лице Моба застыло выражение почти страдальческой напряженности, когда в воображения всеми силами пытаешься собрать мозаику по кусочкам. Причем кусочкам, отвечающим за внешность. А внешность — изобретение глазастых. От крыльев носа по складкам у рта, запнулся о губы. Чуть не отдернул руки, видимо, испугавшись. Но Рейген улыбнулся, мол, не дрейфь, давай. Почувствовав движение лицевых мышц, пальцы махнули к уголкам губ, мазнули по изгибам. Моб тоже улыбнулся слабо в ответ. Молодец, понял. Отчасти Рейген жалел, что сейчас ему наверняка колется двухдневная щетина, но что уж поделать, отворота не дашь. — Я обычно бреюсь. Моб замер, вслушался. — Бреетесь? — Ну да, щеки, подбородок, сам знаешь. Когда они гладкие. — Смолчал, что запустил себя в последнее время. Моб понятливо кивнул. Вот, Аратака, впредь и изъясняйся так тоже. Рейген дышал поверхностно, смотреть в открытые глаза, которые находились теперь столь близко, казалось чуть ли не кощунством. Вторжением во что-то личное. Поэтому взгляд скользил размытым пейзажам за окном. По шерстинке, торчащей на плече гакурана. По челке, закрывающей брови, и веснушке на носу. Ах, их две. Три. Пальцы заехали вдруг за уши, огладили затылок. Оттянули волосы, чтоб вымерить длину. Рейгена дернуло короткой дрожью, с трудом её сдержал. Выдохнул через нос. Фиг знает, чего он так реагирует. Вероятно, потому что впервые был выставлен на обозрение. Как оголенный нерв, с которого резиновый защитный слой срезали. Каждая морщинка, зажившая в шрам ссадина, вмятинка, волосинка. Это в маску не скорчишь и не выставишь за нечто другое — тут живое, настоящее. Нутро. Которому внимания пристального никогда не уделяли. А тут на тебе. Цепляются и читают жизнь лишь по черточкам, вмятинам и выступам эпидермиса, по черепу. Собирают образ по бороздкам, как рельефный портрет на монетке. Сколько ты стоишь, Рейген? Чего ты стоишь? Сглотнул и с трудом сдержал подкатывающий комок паники, сердце зачастило. Не лезь, не лезь. Но Моб славу богу уже отстранялся, закончив. Рейген вздохнул с облегчением. — Каков твой вердикт? Подхожу? — Да, вполне, — ответил Моб, усаживаясь в свою любимую позу сидельца у окна. — Только… — Что? — Волосы у вас холоднее моих. Почему? Да, сломай мне логику сейчас, пожалуйста. Или дело в том, что светлое в жару отражает солнечные лучи, а не поглощает. — Хм, это просто. Они светлые, не такие, как у тебя. Поэтому меньше нагреваются. — А мои какие? — Темные, даже очень. Черные. — Тогда ваши… Тут Рейген слишком отчетливо понял, что скажешь «светлые, как солнце, как рожь, как песок на пляже». И станет Моба жаль. А этого не должно быть. Жалеть — это последнее. — Мои прямо противоположные. Чего нет у темноты, то есть у меня. Моб пригнул голову, вздохнул. — Понятно. Нет, милый вежливый Моб. Обманываться хоть и радостно, но не в твоем случае. Аратака откинулся на спинку видавшего виды кресла, лениво обшарил окружение взглядом. Сбросил с себя онемение. — Тогда встречу в понедельник у школы? Моб куснул губу. Но затем расслабился, улыбнулся уголками губ. — В четыре. — В четыре, — утвердительно повторил Рейген. Не выдержал и от облегчения потрепал мальчика по голове. Тот не возражал.