Незрячий

Аратака молча присел на сидение рядом. Буро-красный кожзам, вытертый сотнями пассажиров, предательски скрипнул от натуги. Машину иногда потряхивало, в ритм движения качались петли для рук на перекладинах. По крыше, будто мелкий горошек, стучали и сыпались дождевые капли. Рейген хотел было взболтнуть что-то, дескать, мест свободных нет больше; кошка дома рожает; обычно каждый день ездит этим автобусом, но в другое время или ох-уж-эти-пробки. Ложь вертелась на языке, подходящая, с манипулятивным оттеночком, идеальная для красивого вступления в беседу. Однако отчего-то не получалось. Слова застряли в горле, а глаза беспомощно наблюдали за отрешенным профилем под аккуратной мглистой челкой, уложенной волосок к волоску. На бледные руки, спокойно лежащие на ручке металлической трости. На гакуран, застегнутый на все пуговицы, что переливались иногда, словно медяки. Холодный свет играл на спокойном лице слепого, мутно бликовал от огней фонарей и машинных фар. Аратака провел по штанине вспотевшей ладонью. Автобус минул две остановки. Не без интереса Рейген отметил, что мальчик загнул на руке ровно столько же пальцев. Прочистил горло: — Слушай, ты… — Вам через сколько остановок выходить? Мне через пять, — сказал мальчик, шевельнув свободными пальцами. Ах, да. Узнал по одеколону. По голосу. Рейген не додумался поначалу, что его могли принять за незнакомца. В автобусе место рядом занимать он не был обязян. — Через шесть пойду. — Уже довольно поздно. Вы не пропустите ужин? Мальчик повернул к нему голову, и Рейген на мгновение оторопел, впервые встретившись с пустым взглядом серо-белесых глаз. Подумалось, что они напоминают дождливое небо. — Мне все равно, когда ужинать. — Рейген вспомнил свои ночные посиделки с пивом и лапшой быстрого приготовления у телевизора. — Иногда я и вовсе забываю это сделать. — Жаль. — Мальчик нахмурил тонкие брови. — Вы бы так не говорили, если б попробовали стряпню моей мамы. — Лицо разгладилось, приобрело почти мечтательное выражение. — Каждую пятницу она готовит мочи с красной фасолью. И фруктовый рулет. А сегодня сделает онигири, она мне говорила. Только снова не успею к ужину, чтоб поесть со всей семьей, — произнес уже тише, пригнув грустно голову. Рейген сочувственно взглянул на опечалившееся бледное лицо. — Почему не успеешь? — Мой брат. Рицу. Раньше он провожал меня из школы, но теперь он член студенческого совета. Каждый день дела задерживают его всё дольше. Сегодня ему вовсе пришлось остаться в школе допоздна. Я его ждал, но… — мальчик тихо вздохнул и отвернулся обратно к окну, — пришлось ехать одному. Ужин мы уже пропустили. Рейген слушал и не представлял, как поступить. Раньше он хотел лишь извиниться, но теперь слов будто было недостаточно. В груди непонятно ёкнуло. Что это было, он не знал тоже. За время монолога слепой загнул еще два пальца. Времени оставалось мало. — Знаешь, меня зовут Рейген. Аратака Рейген. Я экстрасенс, может, слышал о таких. — Бледные пальцы сжались на рукояти трости, но Аратака, не заметив это, торопливо продолжил. — По работе мне часто приходится колесить по городу. Особенно этим маршрутом - Ложь. Лучше пройтись, чем разоряться.- Мимо школы тоже прохожу. — Ложь. Почти никогда. — Я мог бы провожать тебя до остановки, если твой брат вдруг не освободится. Мне будет несложно. Просто звякни по телефону. Это уж лучше, чем идти одному по опасным улицам. Он не понимал, что несет. Язык сам болтал. Мальчик чуть выпрямился на сидении, пригнул голову, сосредоточенно вслушиваясь в его спонтанную речь. Аратака понимал, как это должно быть выглядело — незнакомец предлагает встречать со школы. Зачем это ему? Какие мотивы? Будь он на месте слепого, не дал бы мужчине договорить — выскочил бы из машины в ту же минуту. — Вы… Вы правда экстрасенс? — наконец послышался ответ. — Да, причем самый лучший — Рейген улыбнулся во все зубы, гордо показывая на себя пальцем, будто жест кто-то заметит.- Изгоняю духов, снимаю проклятия, порчу. Вот визитка. — Изящно протянул, зажав ее меж указательного и среднего пальцев, но осекся — как прочитает то? Шрифт же не Брайля, обычный. Очередной его просчет, господи. Но мальчик с дрогнувшей полуулыбкой протянул к нему ладонь. Рейген вложил визитку, и пальцы сразу же огладили шершавый пористый картон, чутко провели по выпуклости выбитых штампом букв. — Спасибо вам. Но извините, мне сейчас выходить. — Да-да, понимаю. — Рейген поспешно подвинулся в сторону, освобождая мальчику путь. Тот поднялся и аккуратно вышел в общий проход, держась за спинку кресла впереди. Аратака уж подумал, что затея его провалилась, но тут слепой повернул голову в сторону и сказал: — Но это очень интересно, что вы экстрасенс. Я тоже вижу духов. — Он до сих пор держал визитку в ладони, бессознательно оглаживая и смотря прямо перед собой. — Поговорим об этом в следующий раз, да? Рейген сглотнул. Тоже видит? Это как? Не только знает о духах, но- — Конечно, обязательно поговорим. Мальчик молча кивнул, повернулся и пошел к выходу. Пара пассажиров потеснилась, уступая ему дорогу. Рейген глубоко вздохнул и протер уголком рукава окошко на запотевшем стекле, чтобы последить за удаляющимся скромным силуэтом. Дождь дробить перестал. Славно. Впервые ему было жаль, что он сэкономил на материалах для визитки.

**

На следующий день ему тоже было жаль, но по другой причине. Середина первой недели июня, утро, удушающий зной, который пускал горячий воздух над асфальтом волнами. Всё относительно живое зажалось в тени. Рабочие передвигались по улице перебежками, иногда прячась под цветастыми зонтами лавок с мороженым. Те, кто сумел выбить себе отпуск или отгул, пустились в места другие — в горы, леса, на курорты с различными онсэнами или на побережье с серым песком и чайками. Единодушно решили — везде лучше, чем здесь. А здесь был Рейген, у которого с утра ни одного заказа, ни единой просьбы о помощи, ни одного проклятого плеча для массажа. Весь мир забыл про него. В союзниках остались лишь духота, равномерное жужжание настольного вентилятора, заплутавшая под потолком муха и непомерное чувство одиночества. Часы безделья иногда страшны, потому что это пустоты, которые, если не заполнить делами, начнут сами заполняться непрошеными мыслями. К примеру, что это вчера было? С каких пор он испытывает угрызения совести за неудачно подобранные слова? Он ведь всю жизнь и делал, что говорил, рассказывал, убеждал, успокаивал, угрожал и всё одним — вот этим самым ртом. Рейген невольно коснулся своих губ пальцами, качнулся в офисном кресле на ножках. Чем он обеспокоен? Тем, что слова впервые были подобраны неправильно? Так не раз он молол чушь, когда зелёный был еще, и та либо спасала его, либо выходила боком. Слова ж, они какие — горы переворачивают или не стоят ничего. Совершенно ничего. Каждый это знает. Только если… Для некоторых они намного важнее. Потому что хоть как-то помогают общаться с внешним миром и влиять на него. Потому что, не имея зрения, можно защититься лишь словами. Но при этом именно ими ранить можно больнее всего. Шумно втянув носом воздух, Рейген устало упал на сложенные на столе руки. Побился о них головой. Да, ему определенно было жаль. Что он дурак, что ему вариться в своей дурости еще до конца рабочего дня и что он не спросил у мальчика, когда у него заканчиваются уроки. Снова придется импровизировать.