Лучшая

Мы шли по тропинкам, держась друг от друга на расстоянии в два метра. Я шёл немного позади и рассматривал худую спину своей подруги. У неё больше не было той идеальной осанки, хотя я заметил, как Аннабет старалась держать спину ровно. Девушка казалась такой маленькой, что мне было больно смотреть на неё, из-за чего я перевёл взгляд на деревья. Мимо нас проходили другие пациенты и медсёстры, которые улыбались нам. Меня всё подмывало ляпнуть что-то вроде «Как дела?», потому что, по-моему, молчание успело затянуться. ― Знаешь, ― начала неожиданно Бет, отчего я напрягся. ― Ты так возмужал. ― За два месяца? ― спросил я, выждав короткую паузу. ― Из-за синяков, что ли? ― Нет, ― сказала она, и мне показалось, что она улыбалась. ― Ты успел возмужать ещё в школе. Каждый день я думала о том, каким красивым ты стал. ― Ого, ― пробубнил я. ― Слушай, это первый в жизни комплимент, который ты мне сделала. ― Неправда! ― развернулась ко мне Аннабет, но в лице отразилось сомнение. ― Неправда же? ― Ну-у-у, ― растянул я. Бет расстроенно опустила голову. И я бы отреагировал нормально, будь мы здесь одни, однако мимо проходили другие люди, которые прекрасно нас видели, отчего я растерялся: Аннабет никогда так открыто не показывала такие эмоции на людях. Что с ней сделала эта больница? ― Ты как? ― спросил я, за что мысленно дал себе оплеуху. Что за вопрос? ― Ну, в смысле, настроение как? Типа, о чём думаешь? ― О тебе, ― ответила она, не подняв взгляда. ― Обо мне. О том, как сильно виновата перед тобой. ― Хэй, может, оставишь эту тему? ― сказал я, уперев руки в бока. ― Всё равно я уже простил тебя... ― Нет, не простил ты! ― прервала Бет, посмотрев на меня влажными глазами. ― Вообще-то простил. И тут Аннабет сорвалась: ― Даже если так, это неправильно! Мне нет прощения за мой глупый поступок. Я думала, что поступаю правильно, отрезав всё наше общение, но оказалось, что это не так. Лучше бы я провела больше времени с тобой, и ты знал бы всё с самого начала, вместо того, что натворила. Теперь у меня совсем нет времени, и ты будешь ненавидеть меня до конца жизни. Уж я-то точно никогда себе не прощу того, что сделала с нами, потому что... потому что... Бет говорила всё это с рыданием и в конце начала задыхаться. Я резко приблизился к ней и приобнял, но не знал, что делать дальше, поэтому начал звать помощь. Аннабет начала падать. Паника со страхом охватила меня полностью, заставив не на шутку испугаться. В голове крутились слова девушки, затмевая зрение. Что она хотела мне сказать этим? Неужели, всё настолько плохо? Мы можем продолжить общаться, словно ничего и не было. Почему она так обижена и зла на себя? ― Аннабет, Аннабет, продолжай дышать, ― сказал я, предположив, что у неё паническая атака. ― Всё хорошо. Я рядом. Я обнял девушку, сидя вместе с ней на земле. К тому времени, как подошли больничные работники, Аннабет начала уже успокаиваться, но продолжала плакать и шептать слова просьбы о прощении. Пребывая в большом испуге, я обнимал девушку и думал о том, как быстро могут сломаться самые сильные люди.

***

Я сидел в коридоре на холодных металлических сиденьях возле палаты, в которой была Аннабет, и слушал говор врача и плач Аманды. Я не смог различить, что это было с подругой несколько минут назад, из-за громкого рыдания матери девушки. Я наклонился вперёд, поставив локти на колени. Смотрел на плитку кафеля и не мог собрать бушевавшие мысли воедино. О чём могла говорить Аннабет? В голову лезли самые разные мысли, превращаясь в кашу, из-за чего у меня начала болеть голова. Откровенно говоря, мне страшно было лишь подумать о самом плохом. Я схватился руками за голову, дабы остановить поток мыслей. Но ничего не получалось. Мне не хотелось слушать врача, узнавать у Аннабет, что с ней не так. Мне просто хотелось проснуться и оказаться в комнате как всегда занимавшейся и здоровой Бет и выслушивать очередные лекции, что пересыпать вредно. Дверь открылась. Оттуда вся в слезах вышла миссис Чейз, а за ней ещё какая-то женщина. Я выпрямился и представил, как Аманда начнёт обвинять меня во всём горе, которое навалилось на её бедную дочь, но женщина лишь села на сиденье и продолжала плакать. Получается, всё очень плохо. Я поднялся с места и подошёл к палате. Доктор стоял возле койки, на которой лежала Аннабет, и говорил ей что-то спокойным голосом. Заметив меня, Бет попросила впустить меня, сказав, что я близкий ей человек. Она сделала это не сразу, а после того, как доктор хотел уже выгнать меня. На самом деле, я не горел желанием входить в палату, но не сделай я этого, точно убил бы себя потом. Закрыв за доктором дверь, я осторожно взглянул на подругу. Та смотрела перед собой, а по виску у неё стекала солёная капля. Мне захотелось смахнуть её, поэтому я начал подходить к девушке. Та посмотрела на меня взглядом, полным боли. ― Боги, только не смотри на меня так, ― заныл я, на что Бет слабо усмехнулась. К ней была приставлена капельница и аппарат ЭКГ. Осмотрев всё испуганным взглядом, я сжал челюсть. Глубоко вздохнув, сел на стул, стоявший рядом с койкой девушки, и, собрав всю храбрость в кулак, сказал: ― Если честно, я совершенно не хочу слышать, что с тобой происходит... но, давай рассказывай. По крайней мере, я заслуживаю знать. Рот девушки приоткрылся, а по виску снова спустилась слеза, которую я потянулся смахнуть. Сев поближе, я принялся гладить бледную руку подруги. Аннабет явно собиралась с силами, потому что никак не могла начать: то дыхание срывалось, то голос дрожал, то подступали новые рыдания. Внутри защемило сердце, принося нескончаемую боль. Как бы я хотел забрать все страдания, через которые проходила Аннабет, чтобы она снова улыбалась, смеялась, жила. ― У меня... вторая стадия нервной анорексии и... я знаю, что третья неизбежная для меня, ― дрожащим голосом произнесла девушка, и я замотал головой. ― Нет-нет, не говори так, ― произнёс я, осознавая, что мои потайные страхи начинали сбываться. ― Ты звучишь как... Боги, так нельзя говорить, мы же не в фильме. ― Перси, врачи говорят мне, что я поправлюсь, но я знаю, что это не так... На третьей стадии вылечиться просто невозможно. Она наступит через год, если не меньше, учитывая насколько слаб мой организм. Он просто не справляется ни с чем. Я опустил голову, чувствуя горечь в глазах. Слова, сказанные подругой, заставляют внутренности сжаться. ― Ты же не серьёзно? ― сказал я, подняв голову и отказываясь верить девушке. ― Раз врачи говорят, что ты поправишься, значит так и будет. ― Я слышала их разговор с мамой, ― ответила она. ― Поэтому она так много плачет и ненавидит всех вокруг. Между нами воцарилась пауза. Тишину разрушали пиликанье аппарата ЭКГ и всхлипывания Аннабет. Хотелось просто потерять сознание и проснуться, словно ничего из этого не было явью, а лишь кошмар, но мозг медленно осознавал, что всё происходило взаправду. С моих губ сорвалась горькая усмешка. ― Как же всё шаблонно, ― произнёс я негромко, вычерчивая круги на худой руке подруги. ― Один из них здоров как конь, а другой эгоистично умирает. ― Перси... Неожиданно меня заполнила безграничная ярость, которую я принялся держать изо всех сил. Появилось желание разрушить всё, что попадалось на глаза, но сделать это я собирался тогда, когда рядом не будет Аннабет. Я сдерживал себя, чтобы не встать с места и не вылететь из палаты. Глубоко вздохнув, я закрыл глаза. ― Как же ты меня бесишь, Бет, ― сказал я, слушая всхлипывания девушки. Почувствовал нежное прикосновение её ладони на голове. Её пальцы ерошили мне волосы, а мой мозг готов был взорваться. ― Ты злишься, ― произнесла Аннабет, и я еле как сдержал себя, чтобы не накричать на неё. ― Я не заслуживаю твоего прощения. ― Вот только этого мне не надо говорить, ― резко отрезал я, из-за чего закусил губу. Аннабет хотела как лучше. Аннабет хотела как лучше. Как лучше. Видимо она поняла, что лучше ничего не говорить, поэтому следующий час мы провели в молчании, пока Бет не заснула. Я вышел из палаты и прошёл до своей палаты на другом этаже. Я шёл, ни на что не реагируя. Моё тело действовало, словно робот и я не помнил, как быстро вернулся в свою палату. Я закрыл за собой дверь и остановился на месте. Лишь тогда мозг начинал осознавать, что происходило с Аннабет и что ей грозило. Слова, сказанные ею час назад, закрутились вокруг моего разума, не выходя и не давая успокоится. Моё дыхание участилось, глаза перестали видеть, разум затмевался, а руки сами собой начали крушить всё подряд: тумбы оказались перевёрнуты, вся посуда разбилась, а койка сдвинута с места. Я не переставал рушить всё, что попадало под руки и ненавидеть весь мир за страдания, обрушившиеся на Аннабет, на нас. Я упал на колени, тяжело дыша. Схватился за голову и совсем не обращал внимания на постыдные слёзы и кровь на руках. Я знал. Я знал. Я знал, что Аннабет мог настигнуть такой исход, но никогда в него не верил. Этого просто не могло быть. В моей голове никак не укладывалась жизнь без Аннабет. Она была частью моей всей жизни, она была частью меня. Мы всегда были вместе, а теперь её не станет, и я должен буду продолжать существовать без неё. Мозг отказывался в это верить. Даже если она часто ругалась и обижалась на меня, Аннабет никогда не отворачивалась. Никогда не исчезала навсегда. Я не соображал, что делал, поэтому, заметив осколок стекла под рукой, схватил его и начал сжимать в ладони. Я не чувствовал боли, лишь жгучую пытку внутри. Вся душа сгорала заживо, а мозг разрывался на части. Не могло быть. Не могло быть явью. Я не заметил, как начал нашёптывать непонятные слова. Вскоре в палату ворвались медбраты. Я не замечал, что происходило вокруг меня, лишь смотрел на свои окровавленные руки и не мог поверить, что это происходило именно со мной, именно с нами. Меня начали хватать под руки, но потом опустили, и кто-то опустился передо мной на колени. Чьи-то холодные ладони обхватили мою голову и приподняли её. Мой опустошённый взгляд встретился с другим. Влажные серые глаза, наполненные страхом, виной, беспокойством. ― Перси, что ты делаешь? ― приглушенно раздался голос Аннабет. Я различил её худое лицо. ― Отпусти это. Отдай. Я не понимал, о чём говорила подруга, но потом увидел, что она пыталась отобрать у меня кусок острого стекла, зажатого в моей ладони. ― Всё хорошо. Ты меня слышишь? Перси, ты меня слышишь? ― спрашивала меня Бет, а я продолжал смотреть на неё и осознавал, что скоро больше никогда не смогу взглянуть в эти глаза. ― Да, ― ответил я, сам того не осознавая. Вокруг нас кто-то зашевелился, но я видел лишь Аннабет перед собой. ― Хорошо, где ты находишься? ― спросила она меня. ― В больнице, ― ответил я, хотя не следил за языком. ― Ты мне сказала, что скоро умрёшь. ― Нет, не скоро, ― выдавила из себя Бет, видимо, начиная задыхаться из-за подступавших рыданий. ― Ч-через год. А может больше. ― Ты сказала, что осталось меньше года, ― я не замечал, как продолжали литься слёзы. ― А потом тебя не станет. ― Подожди-подожди, ― говорила она, сдерживая рыдания. Её голос срывался, но она продолжала разговаривать со мной. ― Главное, что сейчас я рядом, правильно? Я рядом с тобой. И никуда не уйду. ― Ты бросишь меня одного, ― сказал я, хотя не хотел. ― Одного. Ты так никогда не делала. ― Я знаю, ― Аннабет готова была вот-вот сорваться. ― Но сейчас я рядом. Сейчас мы вместе. ― Зачем ты уходишь? ― спросил я едва слышным голосом. Глаза постепенно теряли зрение из-за слёз. ― Зачем ты это делаешь со мной?.. ― Я не хотела, ― прорыдала девушка, вытирая мне слёзы. ― Правда, я не хотела. Просто так вышло. Прости меня. Перси, пожалуйста. ― Почему ты?.. ― Прости... ― прошептала Аннабет и приблизилась ко мне. Я смотрел на неё одновременно пустым и полным горечи взглядом. ― Прости... ― Она обвила руки вокруг моей шеи, и наши лица разделял один лишь дюйм. ― Прости, ― прошептала снова она и поцеловала меня.