Лучшая

Прошло два часа с момента моего заточения в палату. Я ходил из стороны в сторону, не находя себе место. Я даже и представить себе не мог, что окажусь в той же больнице, что и Аннабет; таких мыслей и близко в моей голове не было. Потому что я никогда не бывал в корпусе палат пациентов, ведь, насколько вы помните, меня туда не запускали. Первый час я готов был рвать и метать всё вокруг, однако потом я успокоился и либо просиживал минуты на койке, либо таращился в окно, либо делал упражнения. В моём теле собралось слишком много энергии из-за недавнего перевозбуждения, и мне надо было срочно от неё избавиться. Когда я отжимался, в комнату вошла медсестра и начала на меня кричать. ― Мистер Джексон, что вы делаете?! У вас же тело больное! ― она подбежала ко мне и принялась поднимать меня от положения лёжа. Наивно, скажу я вам. ― Ну, слушайте, ― я поднялся, уперев руки в бока. ― Вас не было миллион с лишним лет. Моё тело уже само излечилось. ― Господи, ― устало вздохнула женщина, подойдя к столу, на который она успела положить таблетки и какие-то бумажки. Этого так сильно боялась Аннабет? ― Миссис истеричка, ― позвал я, мой тон был на удивление серьёзным и спокойным для такого «имени». Медсестра стояла ко мне спиной. ― Я могу выйти из палаты? ― Нет, не можете, ― отрезала она. ― А когда смогу? ― Не сейчас. ― Ну а когда? ― Когда будет можно. ― И когда это будет можно? ― Слишком много вопросов! ― вскрикнула женщина, повернувшись ко мне и держа в одной руке таблетку, а в другой стакан с водой. ― Теоретически, это всё один вопрос, ― протянул я, принимая в руки лекарство. Медсестра мне ничего не ответила, продолжив копаться в бумагах, а я подошёл к окну. Минуту мы позволили друг другу побыть в тишине, разрушаемую только шелестом бумаг и приятным шумом природы из окна. ― Аннабет Чейз, ― голос медсестры заставил мои внутренности сжаться. Она её знает? Я повернул голову к женщине, которая до сих пор стояла ко мне спиной. ― Эта ваша девушка? ― Э-э... ― я, честно, тогда не знал, что отвечать. Знаю, мы не были парой, но после прошлого опыта с секретаршей на регистрации меня потянуло подумать несколько раз над ответом. ― Ну... ― Поня-ятно, ― едва слышно протянула миссис истеричка, которая на данный момент таковую вовсе не напоминала. ― Так, не понял, ― насторожился я и почувствовал, как напряглись сами по себе мои руки. ― Чё тут поня-ятного? Медсестра по-доброму усмехнулась, в уголках глаз появились милые морщинки, а взгляд переменился с задумчивого на нежный. С женщинами всегда так. Они могут быть абсолютно АБСОЛЮТНО разными, смотря какое у них настроение. Это с одной стороны путало и пугало, но с другой ― завораживало. Аннабет могла быть как злым, серьёзным, с многочисленными складками между бровей дьяволом, так и милым, добрым, с белоснежной ослепляющей прекрасной улыбкой ангелом, посланным нам свыше. Это было одной из тех вещей... которые интересовали меня в ней. ― Эх вы... ― мечтательно вздохнула медсестра. ― Вы знаете, где она? ― решил спросить я, хотя не ждал ответа. Ведь если мне даже поговорить с ней нельзя было, то заходить в палату и подавно не разрешат. ― Знаю, ― игриво сказала женщина, собирая бумаги, видимо, намереваясь уходить, ― но не скажу. ― Неудивительно, ― я отвернулся к окну, в то время как медсестра посмотрела на меня. ― Просто... ты не считаешь, что достаточно набегался за ней? ― вдруг проговорила она, положив пальцы на ручку двери. Я в удивлении оглянулся на женщину, лукаво улыбавшуюся. ― Дай и ей помучиться. Иногда это необходимо, чтобы понять, насколько человек важен тебе. И она ушла. Вот так просто ушла, кинув эти слова мне в лицо. Оставив меня стоять в полном недоумении и оцепенении. Я буквально стоял как истукан и задавал себе один и тот же вопрос «Что это было?». После меня стало интересовать, откуда эта загадочная медсестра знала про белиберду между мной и Аннабет. Боги, неужели Бет ей всё рассказала? Подумав об этом, я невольно рассмеялся. В голове всплыли картинки, как Чейз сидит на кровати и с пачкой салфеток на коленях рассказывает нашу дурацкую историю. Чтобы Аннабет поведала кому-нибудь свои проблемы? Особенно, совершенно чужой медсестре из ненавистной больницы? Не смешите меня. Аннабет и своей маме мало чего говорила. Так что я отказывался в это верить.

***

Миссис истеричка прямым текстом сказала, что мне никуда нельзя и за Аннабет бегать тоже не стоит. «Да и ей помучиться». Дай помучиться девушке с первой, если не второй, стадией нервной анорексией, вызванной из-за большого, тяжёлого стресса. Да, дай ей помучиться. Я бродил по коридорам, намереваясь найти какого-нибудь сотрудника больницы, который не видел, как меня в сопровождении нескольких медбратов уводили в палату. Моя цель состояла в хотя бы попытке узнать, где находится Чейз. Вам, наверное, тоже уже кажется, что я к ней прилип как пиявка и всё не отлипаю? Уже жалеете её? Ну, кто ж знал, что этому всему есть одно глупое объяснение... Меня остановил медбрат со словами, что моя мать ждёт меня на первом этаже. Мы в тишине спустились на лифте. Мама заметила меня первой, поэтому неожиданно налетела на меня с объятиями. ― Перси! ― она одарила меня многочисленными родительскими поцелуями. ― Всё-всё-всё-всё, ― я остановил маму, схватив за руки. Улыбнулся ей. ― Где ты была? ― Что? ― она сглотнула, словно её горло пересохло. ― Два часа назад мне сказали, что ты поставила всех на уши, ― пояснил я. ― Но потом меня заперли в палате, ничего при этом не сказав. И ты не появилась. ― Ох, это, ― мама поправила волосы. ― Я разговаривала с некоторыми врачами. ― Какими? ― я вцепился в неё взглядом. ― Аманда попросила переговорить с ними, пока она занята. ― М-м! Аманда! Ну да, ну да, ― закивав, как-то эмоционально согласился я, уперев руки в бока. ― Почему она так ненавидит меня и так любит тебя? ― Перси, она тебя не ненавидит, ― мама коснулась моего плеча. ― Мам, она мне прямым текстом это сказала! ― произнёс я, вспоминая, как мать Аннабет выгоняла меня из своего дома. ― Понятно было бы, если бы я сотворил с её дочуркой что-то ужасное, но я ничего такого не делал. Кроме того... Даже если я и злился на неё, я это делал только тогда, когда она это заслуживала. ― Ты думаешь, она этого заслуживала? ― Эм, да! ― пожал плечами я. ― Как бы нехрен убивать себя. ― Не ругайся! ― мама несильно ударила меня по плечу. ― Из всего, что я сказал, тебя волнует только то, что я ругнулся? Мам, серьёзно? ― Перси, ― она понизила голос и приблизилась ко мне. ― Ей сейчас нелегко, ты должен это понимать. ― А она не может понять, как тяжело мне? ― возмутился я. ― Её болезнь отражается не только на ней. Всё, что случилось, волнует не только её. Почему она не думает об этом? Как можно быть настолько... эгоистичной?.. ― Она просто не хочет делать тебе больно, ― проговорила мама. ― Смотрю, много ты знаешь, ― фыркнул я. Желание с кем-либо говорить совершенно пропало, что-либо узнавать про Аннабет тоже, поэтому мне просто хотелось уехать из этой больницы. И я понимал, что со мной происходило. Я начинал злиться. Снова. Из-за этой. Мне нужно было срочно успокоиться, но я не знал как. ― Выпиши меня отсюда, ― бросил я, пока мама обводила пальцами мои синяки и явно о чём-то старательно размышляла. Она подняла на меня взгляд карих глаз, пока я рассматривал круглый стол регистрации. ― Ты уверен... ― Да, ― резко отрезал я. ― Уверен. Мама постояла, сомневаясь, около меня, не отпуская мою руку, но потом со словами «я сейчас приду» отошла от меня и направилась в другую сторону. Я начал хрустеть костяшками пальцев, дабы избавить их от желания что-то разхреначить. Мне совершенно не хотелось устраивать сцену обозлённого парня и привлекать ненужное внимание. Однако дыхание становилось более глубоким и шумным, а челюсть сама собой сжималась до скрипа. Плечи, руки, ноги, всё было напряжено в попытках остановить прилив ярости. Зажмурил глаза, невольно нахмурив брови. «Твои брови всегда соединяются, когда ты сильно хмуришься... Это так мило». Голова заболела, раздражаясь от внутреннего стука молотком по черепу. На языке вертелись нескончаемые ругательства. Гудение в мозгу заглушало все звуки до тех пор, пока кто-то сзади не положил на моё плечо свою ладонь. Я посчитал, что это была мама, поэтому не открывал глаз, а просто ждал, когда она скажет, что надо делать. Я боялся, что ей могли не разрешить с моей выпиской, что могло разозлить меня сильнее. На второе плечо положили другую ладонь. Она была маленькая, явно женская, отчего я не сомневался, что это была моя мать. Однако следующие движения заставили меня пнуть эти мысли из своей головы куда подальше. Руки начали массажировать мои плечи. Движения были очень слабыми, что напрягло меня слишком сильно, и я распахнул глаза. ― Расслабься, ― знакомый голос врезался в уши. Я задержал дыхание. ― Ты только сильнее напрягся. Опусти плечи. Я развернулся, и руки убрались с моих плеч. Я уставился на девушку, стоявшую передо мной в больничной пижаме, которая висела на ней словно на деревянной вешалке. Блондинка смотрела на меня влажными широко распахнутыми глазами, наполненными страхом. Лицо напротив меня изменилось с последней нашей встречи... стало худее. Однако оставалось таким же красивым, как и всегда. ― Что случилось? ― спросила она охрипшим голосом, коснувшись до моего синяка на челюсти. ― Давно не видела, чтобы ты получал синяки. ― Гм... ― только и смог выдать я, почувствовав, как проглотил язык и как мысли в голове по щелчку испарились. ― Хк... Девушка усмехнулась: её лицо озарилось доброй улыбкой, а глаза сузились в радуги. В голову ударили мысли о том, как давно я не видел её такой... счастливой. Блестящие серые глаза наполнились слезами, а вместе с ними в них отразилось счастье ребёнка. Я готов был отдать что угодно, дабы видеть сие прекрасное чудо всю жизнь. ― Последний раз, когда ты так нервничал передо мной, был тот момент, когда ты увидел меня на выпускном, ― проговорила она, продолжая едва касаться моих синяков на груди. Вспомнил, как весь вечер сравнивал Аннабет с королевой. Просто потому что она действительно выглядела превосходно. Знал бы, как это было важно для неё тогда. ― Неужели я выгляжу так прекрасно?.. ― тихо проговорила девушка, опустив взгляд; в её голосе послышались нотки самоиронии, смешанной с печалью. В глазах отразилась нескончаемая грусть, упавшая на неё большим грузом, а по щекам покатились слёзы. ― Да, ― неожиданно твёрдо заявил я. Бывалая нерешительность улетучилась, прощально помахав ручкой. Аннабет уставилась на меня. Понимая, насколько напряжённая минута сейчас была, я решил продолжить: ― Ну, вообще-то... ― Только не говори мне глупых вещей в стиле «ты всегда такая была», ― неожиданно прервала меня девушка, опустив взгляд. ― Эй... Во-первых, то, что ты выглядишь прекрасно каждый день, начиная со своего рождения, это не глупая вещь, а констатирование факта, ― важным тоном проговорил я. Аннабет усмехнулась, совсем слабо ударив меня по груди. ― Хочешь ты того или нет, но с правдой мириться придётся. Уж прости, милочка. ― Что-то мало мне верится, что это правда, ― едва слышно пробурчала она. ― Эй, ― низким голосом сказал я, подняв её голову за подбородок. Щёки девушки до сих пор не высохли от слёз, ― она продолжала тихо плакать. ― С каких пор мы не верим своему спасителю? А? ― я начал наклоняться к ней, приближаясь и дразня, из-за чего Аннабет постоянно краснела и отводила своё лицо от моего. ― А? Я не понял. Отвечай сейчас же. М? ― Перестань, Перси, ― девушка уже начала закрываться от меня руками, но я перехватывал их и опускал. На её лице светилась улыбка, отгоняя напряжение и печаль вокруг нас. Мы продолжали дурачиться, словно ничего не было: никаких месяцев молчания и игнорирования, никого стресса, никакой агрессии. Как это бывает у детей: стоит только улыбнуться друг другу, как все обиды исчезают. Однако у взрослых (или недовзрослых) это немного отличается грузом вины и мыслей после всего. ― Перси, ― Аннабет неожиданно ловко выскользнула из моей хватки и потянулась крепко обнять меня. Настолько крепко, насколько позволяли её силы. Она прислонилась ко мне всем телом, прижимаясь сильней, не желая отпускать. Это выбило меня из колеи, поэтому отреагировал я запоздало. Медленно опустив руки на её спину, я обнял её в ответ. Создавалось чувство, словно я обнимаю человечка в три раза меньше меня. ― Чего ты? ― я нежно погладил её по голове. В моей душе не было места для обиды или ярости, которой было нескончаемое количество все эти два месяца. Это, вроде, называется прощением, или как? ― Всё хорошо. ― Нет, Перси, ― прошептала она. ― Прости... Прости меня. Я такой ужасный человек... ― Чего? ― удивился я, отстранившись и положив руки на её плечи, посмотрел ей в глаза. ― Что ты несёшь, Бет? Ты хороший человек... ― Нет, нет, ― она замотала головой, не останавливая плачь. ― Я самый ужасный друг на свете. ― Нет, ты самый настоящий ребёнок, ― усмехнулся я, поглаживая девушку. ― Успокойся, малыш. Я снова обнял её, поглаживая по голове и спине. Прижимал к себе, будто верил, что смогу защитить её от всех бед. Аннабет продолжала плакать, сжимая в пальцах мою футболку и шепча "прости" снова и снова. ― Я так виновата перед тобой... ― едва слышно прошептала она. ― Слушай, может ты уже успокоишься? ― нежным голосом проговорил я, наклонившись к Бет. ― Что ты там себе навоображала, малыш? ― я поцеловал её в лоб. Я понимал, почему она считает себя виноватой. И я бы тоже себя так чувствовал, оставь близкого друга без ответов на несколько месяцев. Но в ту минуту в моей голове была лишь одна задача: успокоить свою подругу и скинуть с её плеч груз вины. Не знаю, сколько мы так стояли, но Аннабет перестала рыдать и лишь судорожно всхлипывала. Однако я не собирался её отпускать. Это сделали за меня. ― Аннабет! ― раздался знакомый скрипучий голос. Я закрыл глаза, чертыхнувшись про себя несколько раз. Наверное, Аннабет почувствовала то же самое, раз сильнее сжала мою футболку и прижалась ко мне крепче. ― Перси... ― успела прошептать она. ― Что ты!.. Да что ты делаешь?! ― Аманда грубо меня оттолкнула, схватив свою дочь за руку и потянув на себя. ― Не смей подходить к ней! ― Вообще-то... это она подошла ко мне, ― прикинул я, наклонив голову в бок. ― Естественно, ― съязвила миссис Чейз. ― Виновата всегда только моя дочь. ― Вы только что сказали совершенно другое, в моих словах и намёка об этом не было, ― я говорил спокойным, беззаботным тоном, зная, что спорить или проявлять какую-либо агрессию будет глупо и не нужно, в то время как Аманда готова была взорваться от переполнения эмоций. Мне жаль эту женщину. Она ведь переживает так много из-за своей дочери. А главное: что ей та наговорила, что Аманда так сильно ненавидит меня, кардинально поменяв обо мне мнение? Я буду молиться, чтобы миссис Чейз сама не заболела. Даже думать об этом не хочется. Прежде чем она успела что-либо сказать, я продолжил: ― Окей, если вам так угодно, я могу уйти. Меньшее, чего мне хочется, так это ссорить вас. Я махнул им рукой. Бросив на Аннабет взгляд, я заметил, как снова покраснели её мокрые щёки, а глаза наполнились такой большой печалью, что она напоминала ребёнка. Мне никогда не доводилось видеть Аннабет такой: слабой, чувствительной, по-детски маленькой, грустной, настолько эмоциональной ― и мне совершенно не хотелось оставлять её в таком состоянии, но отношения между мамой и дочерью важнее, чем между... друзьями. ― Перси, ― позвала моя мама. Я обернулся. Она шла с напряжённым лицом, явно занервничав из-за сложившейся сцены. Я вопросительно кивнул. ― Они готовы выписать тебя уже завтра. ― Класс, ― закивал я, уперев руки в бока. Мама погладила меня по плечу и, подойдя к Аманде, начала что-то обсуждать. Внимание миссис Чейз полностью переключилось на мою маму, однако, зная женщин, я был уверен, что она следит за мной и Аннабет своим третьим глазом. Аннабет смотрела в пол. Аннабет. Смотрела. В пол. Главное, не просто взглядом всматривалась в плитки кафеля, а именно опустила голову, из-за чего её волосы закрывали её заплаканное лицо. Последний раз она так делала в десятилетнем возрасте, когда по неосторожности сломала мне руку: мы дурачились на турнике, Аннабет не смогла нормально удержаться и начала падать, а я как истинный герой полез её спасать. Закончилось всё нашим дружным падением, и Чейз свалилась на меня всем своим весом. Тогда она чувствовала себя гипервиноватой, что мне пришлось убеждать её в течении большого времени. На протяжении нескольких месяцев Бет ухаживала за мной, как только могла: пекла, готовила мне, покупала вкусности, проводила со мной больше времени. Давайте будем честны, мне нравилось. Даже в детстве, я не отказывался от женского внимания. В то время как Аннабет никогда не нуждалась в мужском. Ей не нравилось, когда с ней флиртовали. Ей не нравились эти ловеласы, которые постоянно крутились вокруг неё, пытаясь завоевать её. Её бесило, когда парни считали, что она им по силам. Естественно, у неё были возлюбленные. Но все они были дофига умными и теми ещё джентльменами. А главное, такими скучными, боже. Я искренне не понимал, как она сумела влюбиться в такую нудную зануду. Мои друзья говорили, что она нашла себе такого же, какая она сама. С чем я не мог согласиться. Я мог с уверенностью заявить, что Аннабет ― не скучный человек, а напротив довольно интересная девушка, которая имеет привычку заботиться о своих близких, но не о себе. Она спрашивает, как у тебя дела, не из вежливости, а потому что действительно волнуется. Она интересуется, как ты провёл вчерашний день, потому что ей важно, что ты не потратил день в пустую. Будь ей всё равно, она с тобой даже и не здоровалась бы. Аннабет Чейз не имела права тратить время. «Как поживаешь, Перси?» ― этот вальяжный голос Кевина, парня (типа джентльмена, ага) с идеальной внешностью, семьёй и манерами... Хотя нет, Аннабет всё-таки тратила своё время на ненужных людей. Почему мне суждено было именно сейчас подумать о бывших своей подруги? ― Перси, ― позвала Аннабет. Я повернул к ней голову. Родители стояли уже совсем далеко и разговаривали с врачами. ― Пойдём, погуляем. Пожав плечами и откинув ненужные мысли, я пошёл за Бет. Видимо она точно знала, куда мы сейчас пойдём, что нельзя было сказать обо мне. Однако меня это никак не волновало. Я привык доверять ей. Уж в этом она-то точно ничего дурного не выдумает...