***
Железные прутья сковали все твои органы в ловушку, не желая отпускать. Разрушая их, уничтожая разум, принося нестерпимую боль. А ты ничего не можешь сделать, только лишь терпеть и ждать, когда всё пройдёт и встанет на свои места. Ждать, когда бесконечные мысли, не дающие ни минутки покоя, наконец-то отстанут от тебя или предоставят хотя бы какой-то отдых от них. Ждать, когда дикая боль во всём теле утихнет, и ты в кои-то веки сумеешь встать на ноги и пойти дальше. Ждать... когда... когда же закончатся... эти тренировки... Да, всё так. В целом. Мой друг рассказал академическому тренеру, что я занимался боксом в школьных годах и одерживал многочисленные победы, и благодаря этому я нынче в их якобы команде по боксу, и теперь из меня выжимали все соки, дабы занять первое место в международном конкурсе. Как это связано с бизнесом? Да никак. Команде тренера нужна была помощь, а я был не против. В то же время я занимался этим ради своих же интересов. Когда начинаешь боксировать, думаешь только о том, как правильно поставить удар, как увернуться от атаки, как предугадать последующие действия противника. Все остальные ненужные бушующие темы отпадают на второй план, если не пропадают вовсе. ― Перси, я рад, что у тебя такие хорошие оценки, ― похвалил тренер, опустившись на пол, где я обессиленно лежал. Он держал в руке листок, наверняка, с моей успеваемостью. ― А то были у меня те, которые в боксе просто шикарны! Прям ащ-щ! А оценки ниже Марианской впадины, ― мужчина имел привычку энергично жестикулировать. Он делал это настолько часто и размашисто, что постоянно задевал руками рядом стоявших. ― Да-а... ― моя грудь вздымалась, в горле пересохло, а всё тело вспотело. Разговаривать я мог только с сильной отдышкой. ― Раз я так вас обрадовал... могу ли уже идти?.. ― О нет-нет-нет-нет, ― торопливо замотал головой тренер, однако мне показалось, что он только что вдарил мне под дых. Сколько ещё я должен тренироваться? ― Ты не уйдёшь отсюда, пока не исправишь связку номер восемь. ― Боги... ― я устало закрыл глаза. ― Да она у меня... идеальна! Тре... ― Ох, ну конечно! ― громко и смачно фыркнул тренер, брызнув на меня слюной. Я скривился, до сих пор не привыкнув к этому. ― Идеальна у него она! Ещё скажи, что ты беременен! ― Если скажу, отпустите? ― Джексон, тебе нужно добиться идеальности, ― твёрдо произнёс мужчина, заставив меня задержать дыхание. Нет. Нет. Ну почему каждая фраза, каждая вещь напоминает о ней? Я не слышал о ней ничего как уже больше двух месяцев. Даже мама мне ничего не сообщала, словно решила, что меня это больше не интересует. Ну, конечно. Я ведь не спрашивал, не шёл в гости, больше не делал попыток дозвониться до девушки, больше не разговаривал с её родителями, чему они, наверное, несказанно рады. Однако интерес и беспокойство так и рвали из всех щелей. Сдерживать это было настолько сложно, что становилось больно. Слава богам, с каждой неделей на какую-то долю одного процента становилось легче. Да, не густо. Но хотя бы что-то, чем ничего. «Интересно, она там не умерла, случайно?» ― подумал я, но тут же прикусил язык, хотя ничего вслух не говорил. «Такие вещи в такой ситуации говорить опасно», ― подумал я снова. И я был чертовски прав. ― Перси! Перси! ДЖЕКСОН, МАТЬ ТВОЮ! ― орал мне в лицо тренер, однако я очнулся только после хорошей пощёчины. Я приложил ладонь к лицу и перевернулся на бок. Почувствовал, как тысяча иголок вонзилась в щёку. ― Ты чё, блин? Отключился, что ли? ― Д-да... ― выдавил я. ― Слушайте... давайте я завтра улучшу восьму... ― Нет уж! ― выкрикнул мужчина, схватив меня за плечо и принявшись тащить, дабы я встал. Сил совсем не было, поэтому, когда меня насильно подняли, я чуть не свалился тут же. Ноги дрожали, готовые вот-вот отказать. Голова резко потяжелела, а руки превратились в простые верёвки. Как же... я... устал.***
Никогда не понимал, почему интерьер больниц всегда такой светлый. Белый, голубой, светло-зелёный, светло-жёлтый. И не встретишь коричневого или чёрного. Можно, конечно, увидеть более яркие цвета в детском отделении, но если этот приём я своим умом кое-как понимал, то значение абсолютных белых стен в своей палате я не знал даже приблизительно. Хотя, до того дня, как я попал туда, я не особо над этим задумывался. Была бы рядом Аннабет, спросил бы у неё. Дел-то... Я попытался встать, однако боль, неожиданно пронзившая моё тело, заставила повалиться на кушетку. Задышав быстрее, чем секунду назад, я повернул голову в сторону. Судя по свету, льющемуся из окна, было утро. Это информация никак мне не помогла, поэтому я снова сделал несколько попыток подняться. Где-то после тридцатой боль утихла, и мне удалось сесть, поставив босые ноги на пол. Стоило мне только добиться такого масштабного результата, как за дверью послышались голоса. А потом дверь и вовсе открылась. ― Вам не стоило его изматывать, вот и всё! ― Пф! Я? Изматываю своих мальчиков? Ничего подобного! ― возмущённый голос тренера я узнал, даже когда ещё не увидел его самого. Он видно яростно спорил с медсестрой. ― Я помогаю им достичь своей цели! ― Нет, вы помогаете им поскорее отбросить концы! ― ответила так же эмоционально женщина, подойдя к столу около стены. ― А теперь выйдите отсюда! Сейчас же! ― Да с радостью, мисс истеричка! Они были настолько заняты своим спором, что не заметили меня, сидевшего на кушетке. Медсестра начала торопливо перебирать бумаги, лежавшие на нём. ― Если на то пошло, то миссис, ― бурчала она себе под нос. ― Миссис истеричка, что я тут делаю? ― спросил я охрипшим голосом. Женщина резко обернулась на меня. Она таращилась на меня где-то три секунды, потом поправила платье и глубоко вдохнула. ― Прошу прощения, мистер Джексон, за этот балаган с утра пораньше, ― проговорила она, посмотрев на меня виноватым взглядом. ― Вы к тому же только проснулись. Ох, мне так стыдно. Просто... ваш тренер... он такой... ― Я знаю, ― прервал бедную медсестру. ― Можете не продолжать. Просто ответьте. Я улыбнулся. Женщина расслабленно улыбнулась в ответ. Она взяла стоявшую на тумбе бутылку с водой, и, налив содержимое в стакан, дала его мне. ― Спасибо, ― прохрипел я, взяв в руки хрустальную посуду. ― Что вы тут делаете? ― повторила медсестра, продолжая копаться в бумажках. ― Вы находитесь здесь с диагнозом «переутомление» с прошлого вечера. Как мы поняли, вы начали... вас начали нагружать резкими большими физическими нагрузками последнее время, что стало причиной вашей сильной усталости. Всё вылилось в потерю сознания. ― Хм, ― хмыкнул я, разглядывая переливавшую в стакане кристально-чистую воду, с которой играли яркие лучи утреннего солнца. ― Как знакомо. ― Что вы сказали? ― Говорю, когда меня отпустят? ― Оу, ну даже не знаю, ― ответила женщина, откинув одну стопку бумаг в полку. ― Вас должен осмотреть доктор. ― И когда он меня осмотрит? ― На общем осмотре, наверное, ― медсестра повернулась ко мне и улыбнулась, держа другую стопку под мышкой. ― Либо вызовет сам. ― М-м, ― едва заметно кивнул я. ― Понятно. ― Хорошего вам дня, мистер Джексон, ― попрощалась она, выйдя из палаты и закрыв за собой дверь. В комнате снова стало тихо, что мне совершенно не понравилось, поэтому я встал с кровати, чтобы открыть окно. В палату ворвался свежий, тёплый ветер утреннего города. Я не знал, где располагалась больница, в которой я находился, однако территория была полна деревьями и всякой растительностью, благодаря чему белую комнату заполнило пение и чириканье птиц. Облокотившись о подоконник и взглянув в окно, заметил белок, бегавших по земле к одному дереву, то к другому. Мило... Интересно, Аннабет точно также проводила дни в больнице? В спокойствии, умиротворении, однотипности, скуке, одиночестве... Это больше не казалось мне милым. Я не спросил у медсестры, кто мой доктор, не спросил, когда будет общий осмотр или хотя бы завтрак/обед, потому что мой живот начал подавать признаки существования. Я не поинтересовался, разрешено ли мне выходить из палаты, но не сделай я это, я бы точно свихнулся. Однако перед вылазкой пришлось рыскать шкаф в поисках тапочек, потому что ни своей одежды, ни обуви, ни каких-либо вещей я не нашёл. Когда посмотрел в зеркало, увидел лохматого парня с синяками на руках, груди и на лице в области челюсти, в больничной пижаме: абсолютно белыми свободными штанами, и такой же футболкой, вырез в которой показывал всем багровый синяк. Выглядел я так, словно причина моего времяпровождения здесь заключалась в попадании в драку. Наплевав на свой жалкий вид, обул ноги в белоснежные тапки и вышел из палаты. В широком коридоре бороздили просторы другие пациенты в халатах, пижамах. Мне показалось, что справа находился выход, поэтому ноги повели меня туда. Когда я вышел из коридора меня ждал ещё один с перилами вместо стены. Подойдя к ним, понял, что находился на четвёртом этаже. Ну, знаете же, как архитекторы таких больниц любят делать: первый этаж с гигантским залом с креслами, регистрацией и ещё какой-то фигнёй на подобии детских площадок, а вторые и остальные этажи идут вверх вокруг этого зала, а дальше углубляются в коридоры с палатами и кабинетами врачей. Сложно, знаю. "Боги, легко, ― сказала бы Аннабет. ― Таким приёмом в архитектуре пользуется каждый пятый. В принципе, неудивительно". Пошёл вдоль перил, ломая голову, что делать. Где мой доктор? Где мои вещи? Где мои родители? Где мой тренер, в конце концов? Где человек, который даст мне все ответы, в которых я так нуждаюсь? Где человек, в котором я так нуждаюсь? Так всё, развесил тут сопли. Вздохнув глубже, сжал в пальцах перила. Можно подумать, я не могу прожить без какого-то там человека... который всегда знал все ответы... который всегда был рядом, если даже не хотел этого... Можно подумать, что не смогу... Блять.***
Меня поймали после получаса моего хождения. Дело в том, что я успел спуститься на третий этаж, потом на второй, а следом и первый, и решил гулять там, рассматривая картины, висевшие на стенах. Я забрёл в какие-то коридоры, где тоже ходили пациенты, только большинство из них было с медсестрами или врачами. Решив, что пока меня никто не трогает, я имею полное право разгуливать там, где хочу, я продолжил своё путешествие по больнице. Я сумел найти зал с панорамными дверьми, которые вели в сад. Успешно пройдя через них, я оказался в приятно пахнувшем мини-парке с отдыхавшими пациентами: кто-то собрался в группу и за столом играл в настольные игры, кто-то плёл из цветков венки, кто-то любовался фонтанчиком, кто-то просто сидел на скамейке в, как мне показалось, сложной позе и грациозно читал книгу. Я оглядывал садик и разглядел, что пациенты были самые разные: и дети, и взрослые, и пожилые, и подростки. Интересно, что это за больница с детьми и пожилыми в одном флаконе... Стоп. Скамейка. Сложная поза. Грациозные движения. Книга... Я резко развернулся к самой дальней скамейке. На ней сидела девушка с распущенными белокурыми волосами. Она сложила ноги в позе лотоса и читала книжку, грациозно перелистывая странички. Рядом с ней лежала аккуратно сложенная стопка других книг, а на земле под скамейкой ровно лежали больничные тапочки. Девушка взмахнула волосами, заправила передние кудрявые волосы за ухо, тем самым открыв лицо и ударив меня больнее, чем любой противник на ринге. В этот момент я забыл, как дышать, и продолжил бы просто таращиться на блондинку, если бы мои ноги инстинктивно не направились в её сторону. Однако кто-то схватил меня за руки. ― Мистер Джексон! ― воскликнул голос сзади, и я готов был поклясться, что заметил, как белокурая девушка вздрогнула. ― Мы вас тут везде ищем! ― О да, ваша мать всех на уши подняла, ― добавил второй голос. ― Вам стоит вернуться в палату, ― проговорил третий, либо тот же. Я перестал различать голоса больничных работников, так как моё внимание было целиком и полностью прикреплено к девушке, взгляд которой из спокойного превратился в тревожный. Этот взгляд, сверливший дыру в книге. Взгляд родных серых глаз. ― Бет! ― только крикнул я, а блондинка продолжала упрямо глазеть в учебник. ― Мистер Джексон, вам пока не разрешено общаться с другими пациентами, ― сказал медбрат, встав передо мной и закрыв собой девушку. Слабо оттолкнув его, я снова вцепился взглядом в это лицо. ― Почему? ― тут же вылетело у меня. Мои руки уже начали грубо хватать, потому что я неосознанно сопротивлялся куда-либо идти. ― Стойте. Просто подождите, ― однако меня никто не слушал, и продолжал уволакивать из сада, наверное, потому что я говорил это слишком тихо, хотя в голове мои просьбы отдавались жутким громким эхом. Я не замечал, как бормотал, что-то себе под нос, явно озвучивая свои мысли. ― Просто... подождите... Просто... посмотри на меня... И лишь для того, чтобы вы убили себя так же, как я готов был убить себя и каждого вокруг. Она не посмотрела на меня. Даже мимолётно не взглянула. Ни тогда, когда я вышел из сада; ни тогда, когда я оказался около дверей из зала; ни тогда, когда меня уже выволокли. Аннабет не удостоила меня ни единым взглядом, хотя всем сердцем и разумом осознавала, что это точно был я.