Лучшая

Когда одногруппники предлагают друг другу сходить вместе в столовую, чтобы пообедать, это считается самым обыденным делом, ведь так делают все. Мы всегда приглашаем друга на ланч, потому что не хотим обедать в одиночестве или потому что это вошло в неизменную привычку. И я делал также как и остальные: звал своих друзей, всегда присоединялся к ним, стоило им попросить. Однако в один момент это всё прекратилось. Я больше не мог нормально смотреть на еду, мне было сложно наблюдать за одногруппниками, выбирающими себе десерт, потому что в голове постоянно всплывало исхудавшее лицо моей подруги. ― Перси, пойдёшь с нами? ― без особых надежд поинтересовался друг, определённо зная мой ответ. Он был в курсе ситуации с Аннабет, ― хотя я ему не рассказывал, ― поэтому никогда не приставал с расспросами, адекватно понимая, как мне не хотелось об этом говорить. Я попросил его не распространяться этой историей, ведь совершенно не хотел, чтобы кто-то ещё знал об этом. Мне это не нужно было. Однако говорящие рты оказались быстрее. ― Не, ― помотал головой я и улыбнулся. ― Приятного. Парень улыбнулся в ответ и пошёл к остальным. Не подумайте, я не переставал кушать сам, я лишь не любил делать это вместе с кем-то. Мне становилось не по себе. На телефон поступил звонок от мамы: она сожалела о случившемся с Аннабет. ― Дорогой, я знаю, что это очень сложно, ― дрожащим голосом произносила мама. Она знала Аннабет не хуже меня, относилась к ней очень бережно, поэтому попадание девушки в больницу расстроило маму не меньше родителей Чейз, ― но ты никак не мог повлиять на это, никто не мог. Поэтому не смей винить себя или кого-либо. Она сделала то, что сделала... и наверняка хотела, и сейчас ей ничего от тебя нужно, кроме поддержки. Делись с ней только позитивными эмоциями, и не рассказывай ей ничего, что может нагнать на неё негативное настроение. Ты знаешь, как ей сложно. Вот только я не знал. Аннабет не рассказывала мне о своих переживаниях, о том, что она хотела сделать после того, как она узнала, что её не взяли. Она мне не говорила, что это вышло из-под контроля. Моя мама не знала подробностей ситуации, но я догадывался, что она каким-то образом додумала всё сама и оказалась права. Тем более она хорошо общалась с родителями Аннабет, её мама наверняка рассказала всё в подробностях. Скорее всего, миссис Чейз выставила меня не в самом хорошем свете, как и учителей академии, в чём я не собирался её винить. Её дочь попала в больницу с диагнозом нервной анорексии первой стадии, и люди не имели права осуждать в её злости и обиде на окружающих и косвенных виновных. ― Спасибо, мам, ― кивнул я в пустоту. Мама шмыгнула носом, и я предугадал, как она начала мотать головой, плотно закрыв глаза. ― И Перси... пожалуйста, не ругай её, ― сдерживая рыдания, прошептала мама. Перед глазами промелькнула сцена на парковке, когда Аннабет потеряла сознание, и я повёз её в больницу. ― Я знаю, как ты сильно любишь её, даже если сам того не осознаёшь... И как ты любишь покричать на человека, которым ты дорожишь, стараясь уберечь его, ― она горько усмехнулась. ― Просто... не надо... ― Я... Я понял, мам, ― ответил я, откашлявшись. В горле резко пересохло. Я облизнул пересохшие губы и нервно сглотнул. В голове эхом отражались слова матери, накладывались друг на друга. ― Я всё понял.

***

Мне не разрешали видеться с Аннабет, и я был уверен на сто процентов, что причина была в её нежелании. Девушка, скорее всего, попросила их сказать мне, что встречи с ней на данный момент запрещены по состоянию её здоровья или что-то вроде того. Но на самом деле она просто-напросто не хотела этой встречи. Тем не менее, через её родителей я узнал, что Аннабет в более или менее порядке. Но после таких же «честных» разговоров с Рейчел, я боялся верить кому-либо. ― Мистер Джексон, вам пока не разрешено с ней видеться, ― спокойным (до жути раздражающим) голосом говорила мне секретарша. ― Плюс вы никем ей не являетесь. ― В смысле, не являюсь? ― возмутился я. Я стоял на кухне и разговаривал по проводному телефону с секретаршей больницы, где проходила лечение Аннабет. Я упёр руку в бок и оскорбительно смотрел на цветок в горшке, стоящий на столике рядом с телефоном. ― Я... её лучший друг. ― Не думаю, что этот статус позволит вам... ― Какой статус? Девушка, что вы несёте? Если вы не позволяете лучшим друзьям видеться с больными, потому что их статус якобы не подходит, то человек, который составлял правила, по которым вы следуете, никогда не имел настоящих друзей. Я прекрасно понимал, что секретарша выдумала все причины, которые она мне перечислила. И вышло так, что я обвинил её в том, что она ни разу не имела лучших друзей. Ну, она сама виновата. Нечего такие идиотские причины придумывать. Честно говоря, меня забавляло надоедать секретарше, ведь я всегда так делал с остальными девушками, с которыми знакомился, и с Аннабет. Особенно с Аннабет. ― Мистер Джексон, вам уже который раз сказали понятным языком, что вам запрещено видеться с мисс Чейз, ― уже холодным тоном проговорила девушка. И если бы не Аннабет, говорящая со мной так постоянно, когда она сердилась или сильно обижалась, я бы испугался и не стал больше спорить с секретаршей. Однако моя подруга закалила меня. ― Погодите. Про статусы, ― я жестикулировал свободной рукой, будто эта девушка находилась не в другом здании, а прямо передо мной. ― Хотите сказать, скажи я, что я её парень, вы бы разрешили мне с ней увидеться? ― Нет, ― жёстко ответили мне. ― Что? А как же любовь?.. ― Я не имею права распространяться этой информацией. ― Боги, я же у вас не нахождение ключей от кабинета директора спрашиваю, ― проговорил я. Девушка произнесла что-то в ответ, но я пропустил слова мимо ушей. Задумался и вспомнил, как я любил доставать по телефону Аннабет, когда она учила уроки. Однажды я не дал ей сомкнуть глаз в одну ночь, названивая каждую секунду и говоря всякую ерунду. Я тогда был в военном лагере, и скука старательно душила меня. Усмехнувшись своим воспоминаниям, я шумно вздохнул. ― Хорошо, девушка. Я понял... Передайте Аннабет, что своим нежеланием видеться она убивает меня. Секретарша не успела ничего ответить, хотя я не думал, что она вообще что-то собиралась мне говорить. Я положил трубку и, медленно переставляя ноги, отошёл назад. Опёрся спиной о холодную стену и два раза стукнулся об неё головой. Зарылся пальцами в свои волосы, будто намереваясь вырвать их с корнем. Глубоко внутри начинала бурлить злость, постепенно накаливаясь. Во мне проснулось желание что-то ударить, как я обычно поступал раньше, когда очень сильно злился. Шёл в зал и избивал грушу, выпуская пар. Скользнув по стене на пол, я принялся обдумывать происходящее. Аннабет не хотела со мной ни разговаривать, ни видится, ни переписываться, ничего. А я не мог так просто от неё отстать, пустив девушку на самотёк. Однажды я это сделал, и вот чем это закончилось. Чейз определённо продолжила бы учиться самостоятельно, однако я не думал, что сотрудники больницы настолько отбитые, что позволят ей заниматься балетом. Даже если разговор с секретаршей, сидевшей на регистрации, показал, что неадекватные там имеются, разум твердил мне, что умные люди будут следить за ней должным образом. Более того, больница была очень хорошей, судя по отзывам. «Ну ладно! ― подумал я. ― Раз не хочет, то хрен с этим. Остынет, тогда и поговорим».

***

Оказалось сложнее, чем я себе предполагал. Оставить в покое человека, на которого тебе не всё равно оказалось намного сложнее, чем я думал. Мысли о больной Аннабет не собирались покидать меня, кружась вокруг, словно надоедливые мотыльки. Я даже не знал, в каком состоянии она находилась. Мама говорила, что с ней всё в порядке, но я не собирался ей верить. Миссис Чейз перестала мне отвечать. Когда я пришёл к ним домой, она благополучно прогнала меня, сказав, что я принёс Аннабет слишком много бед. Я не согласился с ней, но и не стал спорить. Женщина смотрела на меня полными злости и грусти глазами. В них читалась дикая злоба, которая была направлена на меня, и огромная печаль и страх за свою любимую дочь. Лицо женщины заметно постарело, тело похудело, а волосы были не ухожены. Честно говоря, я не совсем понимал её. Её дочь не умерла, она жива. Она просто болеет. Будешь бояться чего-то слишком сильно, твоему страху ничего не остаётся, как сбыться. ― Я не виноват в этом, миссис Чейз, ― спокойно, даже слишком, что её это взбесило, сказал я. ― Конечно, ― буркнула она, изобразив горестную ухмылку. Нас разделял порог, она стояла в доме, а я ― на улице. ― Почему же тогда Аннабет ненавидит тебя? На этих словах женщина захлопнула предо мной дверь, оставив меня в ступоре и большом шоке. Я не поверил своим ушам. Словно кто-то ударил меня со всей силы между глаз. Почему? Что я сделал не так, чтобы начать ненавидеть меня? Отвёз её в больницу? Докучал ей со своим «заботься о себе»? Надоедал ей? Медленно пятился назад. Забыл про ступеньки позади, поэтому чуть не свалился на пол. За секунду восстановил равновесие и продолжил тупо смотреть в пустоту. Внутри всё похолодело. В голове бушевала тысяча эмоций и миллион мыслей, превращаясь в большую кашу. Голова неприятно разболелась, будто кто-то стучал молотком изнутри. Я закрыл глаза ладонью, оказавшись в темноте, и вместе с этим движением всё опустело, все мешающие мысли испарились, словно по щелчку. Мне показалось, что я теряю сознание. Я не понимал, почему на меня так сильно повлияла одна единственная фраза, сказанная на эмоциях. Психолог говорил, что в моём глубоком подсознании я рассматривал вариант того, что Аннабет меня ненавидела, и очень часто. А рассматривал я, потому что боялся этого больше всего. Однако никогда не позволял себе задуматься об этом надолго, ведь мне не хотелось, чтобы эта мысль в дальнейшем вертелась вокруг да около меня. Глаза горько защипало, отчего я принялся часто моргать. Глубоко внутри, где находилась такая хрупкая вещь, называемая душой, необъяснимые толстые нити скрутили и сжали внутренности, собираясь раздавить и растоптать до неузнаваемости. Я почувствовал жуткую боль, которую никогда раньше не ощущал, из-за чего стало сложно дышать. Мне казалось, что я вот-вот задохнусь и свалюсь замертво. «Неужели, это правильно? ― проскользнуло у меня в голове. Создавалось чувство, будто я отключился, а за меня мыслит кто-то другой. Психолог сказал, что это говорило подсознание, которое я так старательно прятал. ― Я действительно этого заслуживаю?.. За беспокойство и заботу люди получают ненависть, да...». Мне не понравилось чувствовать обиду ― огромную, тяжёлую обиду, как у шестилетнего мальчика, которому сломали все его игрушки, которыми он так сильно дорожил, ― поэтому я больше не хотел получать ненависть, что послужило сильным толчком к окончательному твёрдому решению перестать беспокоить других людей.