Inevitability

|Первый человек, о котором ты думаешь утром и последний человек, о котором ты думаешь ночью – это или причина твоего счастья или причина твоей боли| - Э. М. Р.

Боль. В этом слове всего четыре буквы, но оно обладает двойственностью: может быть либо едва ощутимым, либо убийственным. Я никогда не думала, что одно лишь прикосновение человека может быть настолько болезненным. Эштон всегда касается моего тела, не осознавая, что его прикосновения действуют на меня, как искры, в то время как я – жалкая пародия текучего воспламеняющегося вещества. Мы с ним всегда были неразлучны. С первого дня, когда я лежала на асфальте с окровавленными коленками, потому что тогда Эш только учился входить на своём трехколёсном велосипеде в повороты, и до сегодняшнего дня, когда я оказываюсь в своей кровати с окровавленной душой. Я пробуждаюсь, радуясь тому, что воскресный день оказался весьма тёплым. Но он будет ещё теплей, как только Эштон перешагнет порог моего дома, ставшего ему отчасти родным. И я не просчитала: окно в мою спальню приоткрылось, и зеленоглазый с ямочками на щеках забирается в мою обитель. Пробравшись в комнату, Эш начинает постепенно двигаться к моей кровати, на ходу напевая дурацкую детскую песенку. Это заставляет меня невольно улыбаться. Он не меняется. – Доброе утро, – Ирвин ложится на противоположную сторону моей кровати, – выглядишь отстойно по утрам, но всё ещё чертовски привлекательно. – Эш, на часах восемь утра, что ты тут делаешь? Снова строю из себя недовольную, но будь моя воля – обняла бы её до мнимого удушья, ощущая каждой жилочкой удовлетворение. Но я не подчиняюсь яркому пламени желаний, я просто отражаю его действия; всё, что Эштон позволяет себе, как друг, позволяю и я. Но, увы, поцелуи не входят в наш дружеский список. – Ну почему ты такая вредная, Ли? – он придвигается ближе и смотрит на меня свысока. – Потому что ты меня разбудил... – Тоже мне аргумент, – вздыхает он, начиная играть с моими волосами, – мы сегодня едем на пикник и тебе не помешало бы поднять свой зад... – Пикник будет вечером! – Это не повод, чтобы провести весь день в кровати, – он смеётся и продолжает рассказывать о том, как важно отдыхать в меру. Я же смотрю на его улыбку и понимаю, что уже двенадцать лет она не чахнет и не блекнет – улыбка, которая изначально была неполноценной из-за отсутствия некоторых зубов, всегда обладала большей силой, чем все слова, слетавшие с уст моего окружения. Теперь она режет и зашивает одновременно, но я до сих пор не могу понять, когда успела увидеть в ней не просто утешение, но и отображение всего самого прекрасного. – Почему у тебя так холодно? – Эштон приподнимается, желая закрыть открытое настежь окно, но я останавливаю его. – Я обожаю свежий воздух, – пытаясь быть серьёзной, говорю я, – если замёрз, надень халат или же забирайся под одеяло. Всё, что угодно, но только не прикасайся к окну. Через минуту я почувствовала холод его ладоней – он выбрал второй вариант. – Такая вредная, – улыбается Ирвин, сжимая своей ледяной ладошкой мою порядком обжигающую руку, – жутко вредная... Но тёплая... Словно маленькая коала я, делая вид, что продолжаю спать, прилипла к его руке, пытаясь забрать весь холод. В этом плане мы были противоположны: прохлада, исходящая от него, и жар, окружавший меня. Я делилась – он впитывал. Дружеская сплочённость. – Но знаешь, что интересно, Лили? – смотря прямо в мои глаза, шёпотом произносит Эш. – У меня свои методы. – О чем ты? Он легонько сталкивает меня с кровати, резко подскакивая и убегая в коридор. Его наивный смех разбавляет тишину, пробирая до дрожи. – Я знаю, что иначе ты бы не встала, – голос Эштона исходит издалека, – и вообще, сегодня на шоколадные кексы лимит. Успеешь? Или мне доесть твою порцию? Я улыбаюсь, поднимаясь с пола. Иду в сторону ванной, на ходу приводя волосы в порядок. – Последний кекс, – кричит с первого этажа Эш, а я продолжаю улыбаться, словно умалишённая. Спустившись на кухню, вижу его у стола. На тарелке лежит жаренный бекон и яичница. Никаких шоколадных кексов. – Я говорил о существовании лимита, не смотри на меня так, – он поднимает взгляд, встречая мой недоуменный, и ухмыляется. У нашей дружбы тоже был лимит, Эштон. До тех пор, пока я не истратила его.