Friends with (cuddling) benefits

Подход Джона к подъему полностью отличается от подхода Розы. Через два часа после того, как соседка присоединилась к нему, он открывает глаза и сразу же выпрыгивает из кровати. Он останавливается в ванной, чтобы умыться и взъерошить волосы так, чтобы они меньше выглядели как «прямо из постели» и больше как «прямо со спасения мира». Граница тонкая, но важная. Он давно решил проблему того, что одевать, купив несколько пар одинаковых удобных коричневых штанов с подходящими рубашками. Он берет комплект из сушилки и надевает. — Так, теперь за кофе и молоком для Розы. Он открывает дверь и порыв холодного ветра врывается внутрь. Вернувшись, он надевает голубой худи, не будучи уверенным, его это или Розы, они просто возвращают его на вешалку после стирки. Коммунальное худи. Даже их друзья одалживают его иногда. Когда он возвращается, Роза в ванной делает макияж. У нее тушь только на одном глазу, но она не смеется над его шуткой о «Заводном апельсине», что напоминает ему, что она еще не пила свой кофе. — О! У меня есть кое-что для тебя. Он убегает и вмиг возвращается, держа высокий пластиковый стакан кофе, со взбитыми сливками и шоколадными крошками. — Это высокий и тонкий — — Высокий и тонкий? Прямо как мне нравиться, — она улыбается, прикусывая язык, и Джон возбуждается, пробегая рукой по волосам. Она делает первый глоток через соломинку. — Ммм, шикарно, какой это вкус? — Кофейно-ореховое карамельное латте макиато эспре — — Теперь ты просто издеваешься. Он улыбается, гордый своей шуткой, а она закатывает глаза. — Ты думаешь, ты такой смешной. — Пей уже, принцесса-несмеяна. Она фыркает, делает еще один долгий глоток, мурча от удовольствия. — Спасибо, Джон. Не надо было, эти напитки слишком дорогие. Он только пожимает плечами и прислоняется к желтой дверной раме, руки в карманах, наблюдая, как она снова наносит тушь. Она опускает большую кисть в пудру, заставляя песчинки танцевать в лучике солнца, потом на ее лице, небольшая часть цепляется к ее ресницам. Сухой запах косметики отдается щекоткой в его носу. Она говорит что-то, но он потерял нить монолога; локон волос вылез с ее конского хвоста, мешаясь возле щеки и у него пальцы чешутся, чтобы убрать его ей за ухо. Но он не убирает. Видите ли, он провел всю жизнь изучая людей — почти как будто он не был одним из них — и выучил, что эти маленькие прикосновения как раз таки самые каверзные. Они - именно то, что выдает чью-то привязанность больше всего. С тех пор, как они встретились, он составлял каталог из этих прикосновений, у него есть целые коробки воспоминаний: дружеские, романтические, интимные, платонические, утешительные. Он был неосторожен в определении, когда они встретились, ее яркая улыбка, сияющие глаза, она позволила обнять ее за талию и держала его руку, когда они исследовали церковь, и он предположил — что ж, его предположение было неверным и она отказала ему. Так что он научился быть осторожнее, он изменил свою технику определения для каталога. Сон в одной постели — строго в «дружеской» категории, но маленькие прикосновения за гранью: поглаживать по затылку при просмотре фильма, придерживать рукой ее спину, касаться ее голени, когда он сидит на полу, а она на диване, держаться за руки во время ужина — это романтические и интимные прикосновения. Безобидные, но многозначительные. Все в деталях. Поэтому, на самом деле, было бы неправильным заправить волосы ей за ухо, в то время как коробка «дружеских прикосновений» в его голове заполнена намного больше, чем все остальные. — Иен звонил, — говорит она, прерывая его размышления. — Что? Честертон? Почему он звонил тебе? — Ну, он хотел, чтобы я напомнила тебе, что завтра ты занимаешься с некоторыми его студентами. — Не завтра, а в субботу. Видишь? Я помню. — Завтра и есть суббота. Клянусь, иногда ты будто живешь в другом временном потоке. Она говорит это так, будто это очаровательная причуда, а не раздражающая привычка, как он считает. И вдруг, безо всякой видимой причины, она хватается за край его футболки и они стоят в тишине в дверном проеме ванной и этот чертов локон падает прямо перед ее потупленным взглядом. Покалывание в его пальцах только увеличивается, как и на губах. Поцелуи в лоб: дружеские или романтические? Он больше не может быть достаточно рациональным, не тогда, когда его сердце берет верх над мозгом. Коробки образовывают одну огромную кучу, в которой он не может разобраться. Взамен, он целует кончик ее носа и она хихикает. Она делает шаг вперед, все так же держась за низ его футболки. И он делает это. Его пальцы двигаются к ее лбу, вдоль виска и за ухо, убирая волосы. Черт. — Дарвин измерял степень человеческого румянца, — выдает он. Она поднимает на него взгляд, бровь поднята в смятении, краска заливает ее щеки. Прежде, чем он понимает, он болтает о том, как Дарвин проводил исследование человеческих эмоций, и Роза отстраняется от него. — Значит, репетиторство, это хорошо. Что на этот раз? Математика? Английский? — спрашивает она, сосредоточенно ища что-то в верхнем ящике. — Биология. На радио платят недостаточно, так что ему приходится браться за странные работы тут и там, помогать людям, чтобы сводить концы с концами. Когда он не преподает, он закрывает смены в киоске газеты Вилфреда, или Марта записывает его в различные эксперименты в медицинской школе.  — Я оставлю тебя, чтобы ты могла вернуться к, эм… — он делает неопределенный жест вокруг лица. — Я должен начать готовиться к завтрашней программе. Желая, чтобы ее сердцебиение замедлилось, Роза фокусируется на нанесении розовых теней и помады. Это был такой маленький жест, но ее кожа до сих пор горит в местах, где были его пальцы. Они касаются друг друга все время, почему же этот раз ощущается по-другому? У нее есть еще полчаса перед работой, так что она идет в гостиную. Джон сидит в очках за кухонным столом, читая о бог знает каком непонятном предмете, чтобы развлечь свою аудиторию. Она садится на диван — с подержанной секции Bev, слишком большой для комнаты, но идеальный для посиделок с друзьями — и клацает по каналам. Ей нравится угол дивана, как он укрывает ее, когда она забирается с ногами. Она продолжает пить свой баснословно дорогой кофеиновый напиток, смотря в какую-то точку больше, чем в телевизор. — Оооооо! Роза выныривает из своих мыслей и поворачивается к другу, узнавая это восклицание. — Ты знаешь, что подводка для глаз стала популярной в 20-х, после нахождения сурьмы в гробнице Тутанхамона? — Да, знаю. А знаешь, что я еще знаю? — Нет, не знаю, — Джон поднимается со своего места и подходит к краю дивана, чтобы сесть возле нее. — Что еще ты знаешь, Роза Тайлер? — спрашивает он с широкой улыбкой. — Я знаю, что женщинам не разрешали носить шорты до Второй Мировой войны, но нормирование тканей сделало их социально приемлемыми. — Разве? — В самом деле, — они улыбаются друг другу. — Я расскажу тебе что-то еще: джинсы были названы в честь моряков из Генуи в Италии, потому что они сделали материал популярным. Видишь? Я тоже знаю много чего.  — Конечно знаешь, ты блистательна. Но откуда ты все это узнала? Она объясняет, что скоро будет 150 годовщина Henrik’s, так что они получают еженедельную рассылку с маленькими фактами об истории магазина, что привело ее к чтению истории моды. Она обнаружила, что комната, куда она ходит поспать — там есть шезлонг и никто не додумается искать ее там — на самом деле архив. — Я немного порылась и нашла много крутых штук: старую одежду, и какие-то знаки, и золотые кассовые аппараты. — И? — спрашивает Джон. Он знает, что большой кофе не единственная причина этого возбужденного выражения лица и дикой жестикуляции. — Ну, у меня появилась идея, — она морщит нос и Джон машет, чтобы она продолжала. — Я подумала, я могу сделать какую-то вычурную музейную оконную выставку к годовщине. Она достает свой скетчбук с сумочки и показывает несколько карандашных набросков, идеи, над которыми она работала во время вчерашней смены. У нее есть склонность к уничтожению своих художественных стремлений до того, как они воплощаются в реальность, но теперь она говорит о том, что собирается показать свой проект менеджеру и Джон не может быть рад за нее больше. — Имей в виду, есть люди, которые делают это профессионально, они всегда приходят украшать рождественские окна. Она хотела бы иметь уверенность Джона, всегда ныряющего с головой, даже если плана нет. — Все же, я могу попробовать. Что ты думаешь? — Я думаю, это фантастическая идея. — Правда? — Да. Они немного обсуждают, как лучше поговорить с менеджером, пока Джон не возвращается к работе. Она допивает остатки кофе и жует соломинку, потерявшись в раздумьях, ее голова переполнена идеями. Она вздрагивает, когда ее сосед начинает смотреть видео и понимает, что ей нужно идти на работу. — Я буду в Henrik’s после твоей смены, мы сможем перекусить перед кино, — говорит Джон, пока она надевает шарф. В кинотеатре Принца Чарльза, одном из их любимейших мест во всем Лондоне, идет «Мэри Поппинс», которой можно подпевать. — Отлично. Или я должна сказать суперкалифраджилис… Ее заминка вызывает драматическое закатывание глаз от Джона. — Подожди-подожди! Суперкалифраджилист… — Суперкалифраджилистикэкспиалидошес, — говорит он. Роза хмурится в концентрации и осторожно произносит длинное слово. — Суперкалифраджи…. фраджилистикэкспиалидошес! — Это оно! Хаха! Она прыгает ему в руки, он поднимает ее над полом, когда обнимает. Какая же они пара дурачков. — Ты готова к сегодняшнему вечеру, — провозглашает он. — Ага. Я правда должна уже идти, увидимся! — и она уходит, напевая мелодию*. Независимо от того, как точно он пытается определить, сколько времени у него займет дорога к Henrik’s, он всегда ошибается больше чем на 10 минут. Сегодня, он приезжает за двадцать минут до закрытия. Он ждет снаружи магазина. После шалости, ему не позволено и шагу ступить в Henrik’s. Поэтому он сидит на ближней лавочке под фонарем, потому что в эти дни темнеет чертовски рано. С надетым капюшоном и шарфом вокруг носа, он читает «Тайна Эдвина Друда», пока Роза не выходит. Прогулка от Leicester Square к месту, где расположен кинотеатр, занимает всего лишь 15 минут. По дороге, они едят кебабы и обсуждают различные способы использования внутри-больше-чем-снаружи сумочки Мэри Поппинс. Задумка с подпеванием успешна, зал полон, они смеются на протяжении всего фильма и их ловят, когда они пытаются пробраться на другое представление. В метро домой она опускает голову ему на плечо и это делает вечер еще лучше. — Я думаю, пойдет снег, — говорит она, смотря в небо в то время, как они идут от станции к квартире. — Хочешь подождать его на крыше? Они делают целый термос чая масала и несут его на крышу, прихватив одеяло с тартаном. Технически, им не разрешено быть здесь, но у Джона есть набор отмычек. «Никогда не знаешь, когда можешь оказаться запертым где-то» объяснил он как-то. Они находят местечко, укрытое от ветра, и накрываются одеялом в поисках тепла. Когда она наливает чай, острые ароматы имбиря и кардамона переплетаются с морозным запахом, который извещает о первом снеге. Они обсуждают винтажные аксессуары, которые она нашла сегодня в архиве, пока с неба не начинают медленно падать снежинки. Одна из них приземляется на кончик носа Розы, и Джон смеется, когда она скрещивает глаза, чтобы посмотреть. — Разве Джеки не говорила, что глаза такими и останутся? — Ты поцеловал мой нос раньше, — говорит она, застигнув его врасплох. — Эм, да, ты против? — Нет. Они смотрят друг друга в глаза, пока Роза не решает провести пальцами по его челке, заставляя ее снова торчать. — Так лучше. Она улыбается одними губами. — Да, лучше. Она возвращается к чаю, но он так не делает. Взамен, он проводит остаток времени на крыше завидуя снежинкам, потому что они могут касаться ее кожи. Так продолжается до тех пор, пока она не придвигается ближе и он обнимает ее за плечи. Он чувствует самодовольство, по крайней мере, он не тает. Он может наслаждаться ее теплом. И он не исчезает.