От захода солнца к восходу

      — Напомни-ка мне, что я тут забыл?       — По-моему, ты вызвался на эту миссию ради тосканских вин.       — Тогда почему я околачиваюсь у храма? Месса же закончилась… А если мне вдруг приспичит, я исповедуюсь тебе.       Накл не отвечает и награждает Джи долгим сочувственным взглядом. Таким взглядом обычно смотрят на одержимых бесами, которых мягко берут под ручку и отводят на обряд изгнания.       Джи передергивается. Он и правда не заметил, как увязался за Наклом, но ему очень не хочется, чтобы его брали под ручку и куда-то вели. А в том, что в случае необходимости его запросто скрутят и не дадут вырваться, сомнений почему-то не возникает.       Накл, в отличие от придурка Асари, не ходит вечно в религиозной одежде. Посещая храм в чужом городе, он выглядит как простолюдин. Но не важно, что на нем; Джи прекрасно помнит вид его голого торса и убийственный удар кулака, который еще ни разу не пришлось испытать на себе.       И, в общем-то, оно и к лучшему.       Пожалуй, Накл самый пугающий из всего окружения Джотто, если причислить Деймона к сброду Елены.       — Да ладно тебе, стараниями матери я настоящий католик.       — «Настоящим» делает тебя душа, а не желания других, даже если это желания матери, — вздыхает Накл и останавливается на ступеньках. В просветы древних стен какой-то очередной флорентийской Санта-Марии — Джи не сильно вникал — мягкий закат пробивается неестественно яркий, и приходится щуриться, как в самый зенит. — Можно никак не относиться к церкви, но быть истинно святым. А можно, как настоятель этого храма, служить богу и быть гнилым изнутри.       Джи едва не спрашивает, к чему Накл причисляет себя, но вовремя прикусывает язык. У Накла все гораздо сложнее, чем одно под прикрытием другого; он, рукоположенный в священный сан, до сих пор не знает, кто он такой, и надеется получить ответ у бога.       Вот только герои сказок разговаривать не умеют, но Джи, видевшему последствия ударов Накла, не хочется лишний раз ему об этом напоминать.       — А можно быть батюшкой и отлично разукрашивать морды, — не удерживается от сарказма Джи и первым возобновляет спуск; им предстоит изловить нечестивого настоятеля, который, словно чуя их приближение, «отлучился». — Не тормози, мне не терпится посмотреть на поединок святош.       — Только тому святоше об этом не говори, — внезапно хмыкает Накл, теряя благоговейную ауру духовности, и в его глазах загорается азарт. — Он выше меня в церковной иерархии. Пусть думает, что я мирянин.       Джи всматривается в Накла, такого неправильного в окружении солнца. Накл сам по себе похож на солнце, а два солнца разом — это уже чересчур.       Возле него иногда удивительно мирно и спокойно, — крайне непривычно для Джи — как бы ни были несовместимы солнце и буря. Во всяком случае, с ним гораздо спокойнее ходить по Флоренции, зная, что хоть кто-то в окружении говорит не только на этом мерзком тосканском, который здесь, в своей столице, достиг апогея раздражительного звучания.       И все-таки титул самого пугающего придется оставить Деймону. А Накл — просто заплутавший и гораздо больше похожий на Асари, чем могло показаться на первый взгляд. Такой же придурок, только с разницей в том, что глупая улыбка — настоящая его личина, а прикрытием истинных эмоций выступает серьезная — и до колик в животе смехотворная — роль последователя божьего. Нельзя не признать, что голый торс смотрится на нем куда естественнее, чем тряпки, тем более — религиозные.       — Нет, Накл, ты не мирянин, — с задумчивым смешком Джи вкладывает в зубы сигарету и не торопится ее зажигать. В последнее время он носит их с собой скорее для вида, чем по-настоящему курит, и жевать их во время каких-нибудь философских раздумий или речей — уже привычное дело. — Ты — Хранитель Вонголы.       Недоумение Накла держится какой-то миг, сменяясь искренним хохотом.       — То-то Вонгола всегда казалась мне особой верой!..       Да, вот таким и должен быть Накл, и Джи не очень нравится видеть его разрывающимся на чужеродную роль.       — Бросай ты это дело, — просто произносит он и оставляет этого очередного придурка из сброда Джотто позади.       Придурок или нет, а смысл понимает сразу.       — Неизгладимая печать, Джи, — укоризненно напоминает Накл, нагнав «настоящего католика» парой широких шагов. — А тебе бы не помешало бросить курить.       — Пф, звучит так, как будто ты успел пожалеть, что пошел по этой дорожке. Спорим, ты и целибат по-тихому нарушал?       Накл мрачнеет, и Джи догадывается, что причина — не невинная шутка про целибат, которая уже давно стала традиционной.       Да, Джотто поистине притягивает к себе одних идиотов под стать. Ну какой бы нормальный человек додумался после случайного убийства не просто податься в религию, а в священнослужители?       — Чушь этот твой целибат, а неизгладимая печать — и подавно. — Если какую-то тему и развивать, так лучше невинную шутку. — Сам же сказал, что настоящим делает тебя душа… а не какие-то там выдумки Папы. Православные христиане и то до такого не додумались.       Солнце неумолимо прячется за горизонт, и чем слабее становится его свет, тем комфортнее ощущает себя Джи. Рядом и так персональное Солнце Вонголы, и небесному лучше действительно спрятаться и не мешать.       Только вот персональное Солнце Вонголы должно улыбаться искренне, а не так виновато, как иногда умеет невыносимый Асари. Хотя нет, вот как-как, а виновато Асари еще не улыбался никогда, просто не замечая за собой вины. Например, вины за такую бесящую рожу.       — А если смыться в другую страну, где нет католичества, то и жениться тебе не помешает никто.       Джи никогда не жаловался на фантазию.       А Накл на самом деле не улыбается виновато, а корит себя за улыбку, не подобающую «настоящему» духовному служителю. И когда же до него дойдет, что нет нужды играть правильного батюшку при семье?..       — Всякое случается, Джи. Но даже в другой стране, где нет католичества и препятствий к женитьбе, ты всегда сможешь мне исповедоваться.       Джи фыркает и, впадая в глубокую стадию философской задумчивости, зажигает-таки сигарету, не смущаясь близости храма и одного помешанного на здоровье святоши.       Джи по-прежнему не понимает, почему Накл не собирается ничего менять и продолжает страдать от роли, которая ему не подходит, оставаясь шумным боксером в душе.       Зато наконец понимает, почему неосознанно увязался за ним.