Двое в темноте

— Если хочешь, собирай вещи и уедем. Малдер закрыл дверь и последовал за напарницей, удивляясь тому, что она, ища уединения, отправилась именно сюда, в свою спальню, где она часом ранее столкнулась с одним из своих самых потаенных страхов. И пусть Скалли никогда не признается в этом, Малдер знал, что Донни Фастер казался ей дьяволом во плоти, пугающим хладнокровной жестокостью и вызывающим омерзение тем, как именно он расправлялся со своими жертвами. С самого начала она видела в деле Фастера религиозный подтекст и воспринимала их расследование очень лично, как некий вызов себе и силе своей веры в Бога. Скалли не ответила. Подойдя к комоду, она открыла ящик и, как будто сомневаясь, достала оттуда Библию, почему-то избегая внимательного взгляда Малдера, скользившего за ней по пятам. Закутанная в плед, она выглядела такой хрупкой и маленькой, что её фигурка в сумрачном свете, пробивающимся с улицы через окно, была скорее похожа на какой-то неясный силуэт, призрак, нежели на реального человека, переживающего личную драму, и Малдеру очень хотелось сказать ей что-то важное и, вместе с тем, утешительное. — Не кори себя, — почти шепотом произнёс он, стараясь вызвать Скалли на откровенность и хоть как-то облегчить тот груз вины, который она пыталась взвалить на свои плечи. — Может, и правда не стоит, — со вздохом ответила Скалли, усаживаясь на кровать и по-прежнему не поднимая глаз от книги, которую она аккуратно положила себе на колени. — Но ведь Библия разрешает мстить, — резонно заметил Малдер, наблюдая за медленным движением её пальцев, пробежавших по черному переплету книги. — А вот закон нет, — отрезала она, наконец решившись мимолетно взглянуть на напарника. Обычно ясно-голубые глаза Скалли приобрели синий грозовой цвет приближающейся бури, и Малдер подумал о том, что в самом эпицентре этой бури он обязательно должен быть рядом, несмотря на все её возражения, которыми она непременно попытается от него отгородиться. Внешне Скалли выглядела собрано и спокойно, но Малдер знал, что за этим фасадом кипит множество разных чувств, которые она почему-то считала проявлением слабости. — Если честно, он не оставил тебе выбора. По крайней мере, в отчете я напишу именно так, если это тебя беспокоит. Донни Фастер обязательно убил бы кого-нибудь, представься ему шанс. Малдер сделал шаг, оперся рукой о кровать и склонился к напарнице, чтобы хоть раз пристально заглянуть ей в глаза и оценить её истинное состояние, но она не давала ему возможности сделать это, отводя взгляд и скрывая ранимость за пеленой упавших на лицо волос. Скалли частенько вела себя скрытно. Но сегодня она пряталась от самой себя, боясь поверить в нечто, неподдающееся объяснению, но, тем не менее, как никогда реальное. Она видела, как ей чудилось, знаки, посланные свыше, и не знала, следовать ли дорогой своего сердца и веры, не нуждающейся в доказательствах, или путем разума и логики, помогающих ей твердо стоять на ногах. — Он воплощение зла, Малдер… Скалли затаила дыхание, кинув затуманенный взгляд в сторону окна, через которое лился бледный свет уличных фонарей. — Я уверена в этом… Но у меня остались сомнения. — Какие? — спросил Малдер, придвинувшись ещё ближе и с невольным содроганием рассматривая синяки и кровоподтеки, проступающие на её красивом лице, как вуалью, скрытые сумраком комнаты. Чувство вины снова нахлынуло на него, вызывая знакомую боль в висках, ведь он появился слишком поздно и не предотвратил нападение на Скалли. Не уберег её от шага, побуждающего сомневаться в правильности и неотвратимости случившегося, но который он сам считал полностью оправданным. — Кто повлиял на меня… Или что. Кто мог заставить… заставить меня выстрелить? Скалли неосознанно прикусила губу, едва заметно сжав в руках Библию. — Думаешь, что это был Бог? — А если… это был не он? На секунду на бледном лице Скалли появилось отчаяние, но она тут же подавила его и опустила голову, медленно перебирая ворсинки пледа тонкими пальцами. А Малдер не знал, что сказать, чтобы утешить её, ведь это был тот вопрос веры, на который каждый человек отвечает себе сам. Скалли поплотнее закуталась в плед, а Малдер ещё раз обвел взглядом разрушения, которые претерпела её спальня. Поваленная мебель, разбитые рамки картин и фотографий, кляксы крови на светлом ворсе ковра, груды битого стекла, в том числе осколки зеркала, по которым Скалли ползла со связанными руками и ногами, чтобы добраться до своего оружия — всё это наглядно демонстрировало, как настойчиво Скалли боролась за жизнь, и напоминало о том, как сильно Малдеру самому хотелось прострелить ублюдку голову. Донни Фастер был психом с извращенной фантазией, маньяком, чьи искаженные представления о женщинах зародились ещё в глубоком детстве и медленно свели его с ума. За свои ужасные преступления Фастер отбывал срок в камере пожизненного заключения, откуда ему помог сбежать тюремный священник Орисон, чтобы потом, как он сам утверждал, стереть этого монстра с лица земли. Орисон искренне верил в то, что Бог даровал ему эту миссию — уничтожать зло во имя веры. И хотя Скалли многое утаивала от Малдера, он чувствовал её сомнения по поводу того, что священник окончательно и бесповоротно свихнулся. В итоге то, что не вышло у Орисона, вышло у Скалли. Правда, она, в отличие от него, пришла к этому решению совсем другим путем. — Криминалисты почти закончили, хочешь я помогу тебе собрать вещи? — спросил Малдер, пробуя задать вопрос так, чтобы Скалли не смогла отказаться. — Малдер, я не знаю, удобно ли это… — начала было она, но Малдер поспешно заговорил, настаивая на своём: — Брось, конечно, удобно. Мне так будет спокойнее, пожалуйста, Скалли. Она вздохнула, промолчав, но Малдер знал, что это покорное молчание означает согласие, и внутренне возликовал. И неважно, согласилась ли она из-за того, что он применил одно из своих самых убедительных выражений лица или потому что была не в состоянии спорить, главное, он заберёт Скалли отсюда и будет поблизости, даже если она и не попросит о помощи. Малдер никогда бы не оставил напарницу одну в такой момент. Единственное место, куда бы он мог со спокойной душой отвезти Скалли — это дом её матери. Но она не предстала бы перед Маргарет в таком виде, так как меньше всего хотела волновать мать тем, что с ней сегодня произошло. Скалли всегда зализывала раны в одиночку, прибегая к помощи семьи только в самых крайних случаях. И если бы Малдер не уговорил её поехать к нему, она бы отправилась в ближайший отель и оставалась там, пока привычная маска «я в порядке, Малдер» снова не заняла бы своё место. Они слишком много пережили за эти годы, чтобы он мог вот так просто проглотить эту проклятую отговорку. — Хорошо, я проверю, как они там. Малдер вышел за дверь, принимая на себя улаживание вопросов с полицией и ФБР, заканчивающих заполнять протоколы, чтобы дать Скалли время привести мысли в порядок. Когда он вернулся в спальню, она уже собрала дорожную сумку и стояла посреди хаоса, в который превратилась её комната, с каким-то отрешенно-пустующим видом, по-прежнему одетая в пижаму и сжимающая плед в пальцах. — Готова? — уточнил он. — Не мог бы ты… забрать кое-что из ванной? Полотенце, мыло, зубную щетку и шампунь. Пожалуйста. — Конечно, я мигом, — выпалил Малдер, с ужасом понимая, почему она просит об этом и сетуя на себя за то, что сам не догадался принести ей необходимое. Ванная Скалли до сих пор олицетворяла собой искаженную романтику больного воображения Донни Фастера с антуражем из свеч, пены и лепестков роз. Малдер содрогнулся, подумав о девушках, оказавшихся в похожей ловушке Фастера, которые не возвратились из неё живыми. Кроме одной, последней. Проститутки, что оказалась проворнее остальных и сумела убежать, так как не пришлась ему по душе. Она носила парик и не была рыжей. Рыжей, как Скалли. Сглотнув, Малдер зашёл внутрь. Пена в ванной осела и пристала к бортикам, оголяя розовые лепестки, мозаикой разукрасившие воду. Многочисленные тюбики и баночки были аккуратно расставлены на туалетном столике у зеркала и шкафчике для полотенец. Остывшие свечи, потушенные криминалистами, разных цветов и размеров усеяли все свободные полки, пол и раковину. Бледный рассеянный свет, падающий через маленькое окно с улицы, легкой позолотой ложился на воду в ванной и кафель, будто подсвечивая их и делая всё увиденное каким-то нереальным, сюрреалистичным, жутким в осознании того, чья рука создавала для Скалли этот «сюрприз», сдобренный приторным запахом роз и подтаявшего воска. Внимательность к мелочам и богатое воображение Малдера тут же дорисовали жуткую картину того, что могло бы случится, если бы Скалли не сумела освободиться или он, Малдер, не приехал бы проверить как она, прислушавшись к своим инстинктам. Если бы всё закончилось по сценарию Фастера… В этой неслучившейся реальности повсюду была кровь. Малдер сразу же почувствовал её тошнотворный запах, целиком окунувшись в рисуемые сознанием образы, и его замутило... Кровь на белом кафеле стен, полу и туалетных принадлежностях. Россыпь кровавых брызг на зеркале над раковиной складывается в липкий кривой узор. Ванна тоже наполнена кровью, настолько красной, что, кажется, будто этот страшный цвет смерти слепит глаза. В ванной лежит Скалли… обнаженная, изувеченная, неподвижная, бледная, как первый снег. Она похожа на прекрасную статую из белого мрамора в похоронном венке из искусственных цветов и лент алого шёлка. Глаза закрыты, длинные ресницы застыли в вечности, опаленные каплями воска. Губы чуть приоткрыты, будто она пыталась звать на помощь, но так и не дозвалась, а в красной от её крови воде плавают рыжие всполохи отрезанных волос… Этот образ вызвал такую ужасную боль в сердце, что Малдер, почти не дыша и больше не думая ни секунды, сгреб с раковины мыло, зубную щетку, схватил первый попавшийся пузырек шампуня и полотенце, висевшее на крючке за дверью, и опрометью бросился прочь, злясь на себя за задержку. Вот почему Скалли даже не переоделась — ей нужно было хотя бы смыть с себя кровь, а для этого отправиться в ванну, где всё просто кричало о извращенных вкусах Донни Фастера. Малдер решил, что утром должен уговорить её воспользоваться услугами клининговой службы, чтобы к её возвращению (если она, конечно, захочет вернуться), все следы, оставленные Фастером, исчезли, словно ничего этого никогда не происходило, и с горечью подумал о том, что стереть случившееся из памяти будет куда сложнее. Скалли уже ждала его в прихожей, одной рукой всё ещё держа плед, другой - свою сумку. Малдер аккуратно взял у нее сумку и, пропустив её вперед, закрыл дверь своим ключом. Она молчала, и он не решался прервать это молчание, понимая, что сейчас не нужно лезть к ней в душу. Возможно, этот момент ещё придет, когда она будет в безопасности, на его территории. Когда она сможет расслабиться и поделиться с ним своими переживаниями. И тогда он сделает всё возможное, чтобы облегчить её муки и забрать её боль.

***

Скалли последовала за Малдером к его машине, поежившись от холодного ветра, нырнувшего под плед, которым она безуспешно пыталась согреться. Малдер молчал, и Скалли была благодарна ему за это, так как все слова, которые она хотела произнести, почему-то застревали у неё в горле. Хотя на улице было темно и на небе совсем не видно звезд, скрежещущий грохот мусороуборочных машин давал понять, что скоро рассветёт. Воздух был свеж и прозрачен, горизонт постепенно разрезало еле заметное бледное сияние, и Скалли внезапно захотелось, чтобы эта ночь не заканчивалась, хотя она принесла ей немало испытаний. Утро означало, что ей надо было снова куда-то идти и что-то решать. Вставать с кровати, одеваться, вести машину, быть профессиональной и невозмутимой, несмотря на пережитое. Показаться врачу и забрать из больницы медицинскую карту, чтобы потом описать своё состояние в отчете. Написать этот пресловутый отчет для Скиннера и специальной комиссии ФБР, которая впоследствии решит, было ли допущено превышение пределов необходимой обороны с её стороны. Позвонить маме и сказать, что с ней всё хорошо, на тот случай, если про инцидент напишут в газетах. Разобраться с беспорядком, оставленным Фастером в её квартире. Она должна будет сделать всё это, особенно если Малдер предложит взять на себя часть дел из этого списка. Скалли откажет ему в этом, потому что она никогда так не поступала — не пряталась от проблем за чужой спиной и никому не давала догадаться о своей слабости. Не говоря ещё и о том, что многое из запланированного на утро входило в её обязанности агента ФБР, от которых её никто не освобождал. И сейчас Скалли находилась где-то на пограничье между ночью и утром. Страшась того, что осталось позади, но и не желая думать о будущем. Хлопок дверцы оповестил о том, что она, погрузившись глубоко в мысли, даже не заметила, как села в салон машины, а Малдер уже устроился на водительском кресле и поворачивает ключ зажигания. Обычно управление автомобилем успокаивало Скалли, но, учитывая дозу обезболивающих, что ей вкололи медики, прибывшие на место преступления, она не решилась просить Малдера пустить её за руль. Поэтому Скалли оставалось лишь смириться с ролью пассажира и лениво следить за сменой панорамы, проносящейся за окнами. Раннее утро давало некоторые преимущества передвижения на автомобиле: на дорогах не было пробок, кое-где для удобства был изменен режим работы светофоров, а ослепляющая подсветка рекламных щитов и витрин в большинстве мест отключена. Скалли прислонилась к холодному стеклу и наблюдала за пустынными улицами и игрой света и тени, устроенной на её коленях чередующимися друг с другом уличными фонарями и высокими деревьями, растущими на обочине. Почему-то, глядя на безлюдные улицы, она подумала о конце света и о том, что было бы здорово, если бы они остались одни во Вселенной. Она и Малдер. Хотя бы на один час. И ехали бы вот так, куда глаза глядят, по дорогам уснувших навсегда городов, ища то место, где они, наконец, обретут покой и прекратят свои поиски истины. Устроило бы Малдера такое положение дел? Довольствовался бы он одной только ею? Скалли всегда знала, что Малдер любит её. Любит молча, со стороны, уважая её личное пространство и внешнюю скупость на чувства. Любит, скрывая это, так как боится потерять то крепкое партнерство, которое они вместе создавали годами. Боится причинить ей боль необдуманным словом или действием, которое стерпит напарник, но не простит любимая. Боится втянуть в очередную авантюру, ведь она непременно за ним последует, как в омут с головой, даже если будет знать, что её там ждёт смерть. Но она также была уверена и в том, что его любовь к ней никогда не затмит его стремление открыть все тайны, предъявить миру правду о существовании внеземной жизни. В каком-то смысле, он всегда будет одиночкой в своей борьбе, которому нечего терять и который не побоится положить жизнь на алтарь призрачной надежды отыскать ту самую истину, даже если кто-то очень сильно будет ждать его дома. Остался бы Малдер собой, если бы этого мира не стало и эта правда была бы больше не важна? И если бы никому, кроме напарницы, не надо было ничего доказывать? Скалли прикусила губу, отгоняя прочь эти странные мысли. Она сама выбрала этот путь — путь Малдера: тернистый, наполненный загадками, одиночеством, болью и подчас разочарованиями, но это был единственный путь, которым она должна идти. Она уже давно выбрала его и никогда не стремилась свернуть. Почему же сейчас ей вдруг захотелось… нет, не отступить, но хотя бы остановиться. Если бы не стало мира, смогла бы она сама сохранить свои убеждения и свою веру? Позволить Малдеру стать для неё всем настолько, что она утонет в нём, теряя свою независимость и свободу, которыми она так дорожила? Ответ на эти вопросы маячил где-то на поверхности, но всё время ускользал от Скалли, как свет далёкого маяка в густом тумане. Малдер внимательно смотрел на дорогу, но по напряженным пальцам, вцепившимся в руль, Скалли поняла, что он отнюдь не безмятежен и расслаблен. Он беспокоится о ней. Но она не могла унять его беспокойство. В её душе царил хаос, и тот остаток сил, что у неё был, она тратила на то, чтобы сохранить хотя бы внешнюю невозмутимость. Боль от порезов осколками и наливающихся синяков, оставленных ударами Фастера, немного притупилась под действием лекарств, но это затуманенное состояние было обманчивым, как тонкий слой льда, скрывающий темные глубины. Как врач, Скалли понимала, что состояние шока после всего пережитого не заставит себя ждать, и сейчас лишь действие обезболивающего помогает ей оставаться на плаву. Её пальцы дрожали, к щекам приливал жар, тело бил озноб, и Скалли надеялась, что Малдер оставит эти мелочи без внимания, давая ей время побыть в одиночестве. Меньше всего она хотела, чтобы напарник застал её в состоянии беспомощной истерики. В противном случае, как на очередном расследовании он сможет доверить ей свою жизнь? До дома Малдера они шли в том же молчании, также молча ехали в лифте и затем зашли в квартиру. Для Скалли эта тишина была одновременно спасительной и пугающей. Она уже несколько раз хотела нарушить её, но в последний момент пугалась слёз, непослушно наворачивающихся на глаза. Выглядеть жалко перед Малдером. Пожалуй, это был самый жуткий страх в её жизни. Помимо Донни Фастера. — Хочешь чая? Или что-нибудь покрепче? Малдер первым разрушил стену молчания, потянувшись за пледом, который Скалли сняла с плеч, в попытке найти ему место. — О… что-нибудь покрепче, пожалуй, — ответила Скалли, радуясь тому, что её голос прозвучал довольно уверенно. — Боюсь, действие обезболивающего закончилось, и я не смогу уснуть, если не… — Примешь ещё одну дозу, — Малдер попытался пошутить, но, не увидев отклика на лице Скалли, добавил: — Располагайся, чувствуй себя как дома. Скалли отвернулась в попытке взять себя в руки и унять дрожь, охватывающую её, а Малдер отнес её сумку в спальню и, судя по доносящимся звукам, рылся в шкафу, чтобы найти свежее постельное белье. Обычно Скалли не запивала спиртным свои проблемы, но для того, чтобы уснуть и не видеть кошмаров, которые обязательно не раз навестят её в облике Фастера, ей нужно было ещё обезболивающее, которое она по рассеянности забыла взять с собой, а в аптечке Малдера вряд ли было что-то подобное. Точнее, вряд ли у Малдера дома вообще была аптечка. Обычно все необходимые ему лекарства привозила Скалли, а сам он, пожалуй, мог справиться разве что с наклеиванием пластыря или растворить в воде таблетку аспирина. Конечно, можно было попросить напарника сбегать в круглосуточную аптеку, но тогда она осталась бы одна… пусть даже совсем ненадолго, но мысль об этом будила внутри Скалли какой-то первобытный, леденящий кровь ужас, и она не решилась просить его об этом. Странный холод проник в её легкие, так что, казалось, стало трудно дышать, и чтобы хоть на минуту отвлечься от воспоминаний о случившемся, Скалли задумчиво осмотрела место, где бывала так часто и с которым было так много связано. В комнате Малдера царил извечный беспорядок, и Скалли подумала о том, что, если в мире и есть что-нибудь неизменное, то это именно этот холостяцкий хаос. Странно, что Малдер завел рыбок, за которыми нужен хоть и не тщательный, но постоянный уход, и жил с ними в относительной гармонии. Рыбки медлительно плавали в своем аквариуме, не обращая никакого внимания на позднюю гостью. Степенные движения чешуйчатых рыбьих хвостов в мерцании подсветки заворожили Скалли, и она не заметила, как Малдер оказался позади неё. — Всё готово. Его голос раздался так неожиданно близко, что Скалли вздрогнула и испытала новую волну озноба, пробежавшую вдоль позвоночника. — Прости… я не хотел испугать тебя… — Всё нормально, — тут же отозвалась Скалли, разозлившаяся сама на себя за это проявление страха и за липкий пот, струйкой скатившийся по спине. — Я воспользуюсь твоим душем? Скалли разрывалась между стремлением не обидеть Малдера тем, что хочет сбежать от него и намерением сделать это как можно быстрее. Она ненавидела чувство страха, и хотя как врач и ученый понимала, что оно в природе человека, более того, совершенно естественно после того, что она перенесла, всё равно чувствовала себя не в своей тарелке. — Конечно, а я поищу что-нибудь съедобное на кухне. Если Малдер и почувствовал нервозность, сквозившую в поведении Скалли, то сделал вид, что не заметил этого. А Скалли мысленно пожелала ему успеха в поисках, зная, что в холодильнике Малдера практически ничего не водилось, кроме засохшей пиццы и прокисшего сока. Войдя в тишину спальни, Скалли поразилась относительному порядку, царившему там: на кровати лежало чистое белье; на тумбочках и маленьком комоде вместо слоёв пыли стояли несколько фотографий из детства Малдера, в основном с Самантой; лампа, подпиравшая стопку книг на прикроватном столике, излучала теплый желтый свет, а на гардинах красовались шторы приятного голубого цвета. Хотя Малдер чаще спал на своем любимом кожаном диване, чем на этой кровати, спальня все равно была пропитана его запахом — смесью ароматов его одеколона, пены для бритья и ещё чего-то неуловимого, присущего только одному лишь Малдеру. Этот запах согрел Скалли, как теплое одеяло, и ей стало гораздо спокойнее, дрожь понемногу отступила, и она впервые по-настоящему обрадовалась, что согласилась приехать сюда. Погладив рукой покрывало, Скалли решила не менять бельё, надеясь, что Малдер не застанет её, как в этих дешевых мыльных сериалах, упивающейся запахом подушки, на которой он спал. Это было бы полным крахом всего того, что он знал о ней как о сильной, независимой личности и своём напарнике. Но женщина, хрупкая и ранимая, все равно жила внутри неё, и эта её сторона хотела спать окруженная запахом Малдера, укрывшись таким необходимым ей чувством безопасности. Скалли отыскала туалетные принадлежности в своей сумке и ещё раз бросила взгляд на кровать. Самое странное в этой спальне, пожалуй, было то, что Малдер до сих пор не мог внятно объяснить, как вообще она появилась в его квартире, трансформировавшись из заваленной коробками с папками комнаты, служившей Малдеру подсобкой. Скалли бы сочла это настоящим секретным материалом и, возможно, потрудилась над объяснением этой загадки, если была бы в состоянии мыслить здраво. Единственное, чего ей хотелось больше всего — это смыть с себя все следы этой ужасной ночи, забраться в кровать и забыться без сновидений, в надежде, что утром все будет по-другому... Ванная Малдера была не очень уютной и не блестела чистотой, но сейчас теплая вода и отсутствие кучи копов, задающих одни и те же вопросы, показались Скалли благословением. О своей собственной ванной, оскверненной Фастером, Скалли думать не могла и не хотела. Скинув с себя пижаму и пнув её ногой куда-то под ванну, с глаз долой, она перевела воду на душ и забралась под струи воды, стараясь не сильно потревожить те раны, которые пришлось зашивать и заклеивать водонепроницаемым пластырем. Тепло тут же мурашками разбежалось по телу Скалли, наконец-то согревая озябшие плечи. Скользящая к стоку вода окрасилась бледно-красным, ванна наполнилась легким паром и уходящим напряжением, вытекающим, как казалось Скалли, из каждой клеточки её кожи. Порезы и ушибы на её теле горели под напором воды, как будто их опалило пламя, и Скалли почувствовала, как её начинает трясти. Словно разряд тока, дрожь прошла сквозь её тело от пальцев к позвонкам, пробежала по губам, и Скалли ощутила, как они снова леденеют. Холод будто невидимой нитью прошил её изнутри, несмотря на горячую воду, а в голове, казалось, образовался огромный колючий шар, который с каждой секундой раздувался всё больше, угрожая взрывом. Скалли дотронулась до висков, мягко массируя их и утешая себя тем, что это ненадолго. Как только состояние шока пройдёт, дрожь, холод и головная боль отпустят её из этого капкана, и она снова станет собой. Она бездумно перевела взгляд на пожелтевшую плитку, кое-где пересекаемую крошечными трещинками, как будто невидимый паук плел на стене замысловатый узор, и перед её глазами невольно возникла картина из детства, когда Билл пытался напугать Мисси садовым пауком. Дело было на лужайке на заднем дворе их дома, где мальчишки стреляли из рогатки по железным банкам. Их, Дану и Мисси, они в свои мальчишеские игры не брали. Мисси никогда не боялась пауков и выпятила губу, заявив, что паук обидится и больше не вернется в сплетенный здесь дом, и тогда Билла и Чарли до смерти закусают мухи, так как папа говорил, что пауки ловят мух в свои сети и тем полезны для дома. Скалли тогда обратила внимание на обездвиженную муху, попавшую в паутину. Она едва подергивала лапками, но, обессилив от яда и клейковины, не могла взлететь и освободиться. Это была агония, агония умирающего существа, прощающегося с жизнью и светом. Вдруг солнце погасло, и Дана вместе с братьями и сестрой оказалась в полной темноте… Вздрогнув, Скалли открыла глаза и поняла, что это в ванной Малдера погас свет, и всё провалилось в темноту, нарушаемую только звуком льющейся воды. В квартире Малдера часто случались перебои с электричеством, о чем он неоднократно говорил, но Скалли хоть и помнила об этом, всё равно до чёртиков испугалась. Испугалась этой кромешной, тошнотворной темноты, как маленький ребенок, заблудившийся на чердаке со старыми пыльными сундуками и скрипучими половицами. Дрожь охватила всё её тело, так, что даже зубы стали стучать. Вода больше не грела... она жалила раскаленными струями. И, казалось, шепот, глухой, вкрадчивый, жуткий, доносился со всех сторон. Скалли панически отбросила мыло, и гулкий звук падения бутыли с шампунем заставил её содрогнуться всем телом. Задыхаясь, не в силах совладать с паникой, она хваталась за пустоту в поисках тумбочки, где оставила полотенце. Её пальцы судорожно побежали по гладкой поверхности тумбы и застыли… В комнате вдруг стало подозрительно тихо. Ни шума соседского телевизора, ни свиста чайника, обещанного Малдером, ничего… лишь бесстрастный звук падающей воды... Она одна. Совершенно одна в темноте. Скалли оцепенела... Ошеломляющее чувство дежавю едва не лишило ее сознания... И только последним усилием воли она заставила себя глубоко вздохнуть, пытаясь взять себя в руки... Откинув шторку, она повернула голову в сторону двери, но едва различимый во мраке силуэт заставил её задохнуться от крика и ужаса, издав лишь сиплое короткое шипение. — Боже, — выдохнула она, вцепившись в скользкий от воды край ванной. Это был он! Донни Фастер! Дьявол!.. Темнота одела его в черное, кривая усмешка тронула губы. Он пришел за ней, чтобы завершить начатое, как паук за обездвиженной мухой, задыхающейся в липкой паутине. Ему не надо было даже напрягаться, ведь она уже была в ванной. — У тебя замечательный маникюр, — прорычал он, рванувшись прямо на неё. И Скалли панически закричала - закричала, вложив в этот крик весь свой страх. Заново окунаясь в ужасающее воспоминание, что вцепилось в ее сознание своими когтями. Вырывая её у реальности, заставляя забыть, что Фастер мертв, что она совершенно голая, и о том, что Малдер может подумать о ней. Она кричала так, словно черная бездна разверзлась под её ногами, и она падала, хватаясь за пустоту непослушными пальцами. И никто, никто не мог удержать её от этого падения… — Скалли?! Малдер резко распахнул дверь, и холодный воздух, ворвавшийся в ванную комнату, ударил Скалли в грудь, заставив её вздрогнуть всем телом, и, вцепившись в бедную шторку ванной, вглядеться в его лицо.