***
На следующий день по Венеции быстро разнеслась весть о неудачном покушении на дожа Мочениго и спасшем его жизнь благородном ассасине. — Значит, Эцио больше не придется скрываться от стражи, по крайней мере, в этом районе. Все-таки у него получилось, — произнесла я, заваривая в чайнике травы. Ну вот, мои знания последовательности кое-что да дают. Одна спасенная жизнь — уже что-то. — Ты права, это отличная новость, — кивнул Леонардо, а затем бросил внимательный взгляд на меня. — Лера, ты точно не заболела? Вчера, помнится, тебе было не слишком хорошо. Ты нормально себя чувствуешь? — Все превосходно, — поморщилась я, вспоминая вчерашний инцидент. — Не волнуйся, можешь спокойно ехать в Милан, это твоя работа, и пренебрегать ею не стоит. Я с удовольствием отправлюсь с тобой, если позволишь. В принципе, могу остаться и здесь. Разлив душистый чай, я передала одну чашку Леонардо, и мы принялись завтракать. А после этого нас ждало недельное путешествие по Милану. Точнее, художник полностью погрузился в написание картин для своего нанимателя, я же почти дни напролет бродила по улицам древнего города, восхищаясь великолепием архитектуры, посещала многочисленные представления и турниры, и это время пролетело практически незаметно.Изменение истории
8 мая 2013 г. в 21:21
Начинало смеркаться. Нежно-голубое небо с мягкими хлопьями облаков постепенно теряло свою яркость; солнце, почти полностью скрывшееся за линией горизонта, посылало последние лучи перед тем, как отправиться греть другую половину Земли. Летний зной постепенно утихал, уступая место спасительной прохладе. На небе проступали первые звёзды, а шум людей сменяла приятная тишина.
Эцио, Леонардо и я вновь стояли на крыше наблюдательной башни, скрытые темнотой от несущих дозор стражников и любопытных взглядов редких гуляющих жителей. Город медленно, но верно погружался во тьму, и единственными светлыми пятнами были маленькие окна с дрожащими в них огоньками свечей. Впереди слабо различались готические башни Дворца Дожей.
— Пора, — взглянув на экран телефона, произнесла я и крепко обняла Эцио. — Берегите себя.
— Об этом можете не беспокоиться, синьорина, — улыбнулся ассасин.
— Удачи, мой друг, — как-то предвкушающе сказал Леонардо, на что флорентиец ответил ему еще одной улыбкой, а затем взмыл в воздух, ловко маневрируя на планере.
Стоя на башне, мы провожали взглядом темную фигуру, парящую в небесах, до тех пор, пока она и вовсе не скрылась из виду, смешавшись с мраком.
— Пойдем домой. Больше мы ничем не можем ему помочь, — дотронувшись до теплой руки художника, произнесла я, покачав головой.
Наверное, у каждого из нас есть какой-то страх, который, несмотря на все наши усилия над собой, не покидает душу, прочно в ней поселившись. У кого-то это боязнь высоты, у кого-то — панический страх открытых пространств и насекомых, а я боюсь темноты. Не знаю, почему, но я не могу с собой ничего поделать — в темноте мне кажется, что на меня кто-то пристально смотрит, облизывая хищные клыки, и готов наброситься в любую секунду.
— Пойдем, — согласно проговорил Леонардо, и мы принялись осторожно спускаться по узким ступеням вниз. — Надеюсь, Эцио успеет спасти дожа.
— У него в запасе еще час до того, как Мочениго отравят. За это время он сумеет не только убедить дожа в правдивости своих слов (ибо обаянию Эцио мало кто устоит), но и расправиться со всеми тамплиерами. Не принижай его способностей, Леонардо, — хохотнула я, бросив короткий взгляд на художника.
— Я верю в него, но всегда есть вероятность ошибиться, — произнес изобретатель.
— Что правда, то правда, — согласилась я. — Но все-таки давай будем думать о хорошем.
Мы молча продолжили идти по темным улицам города, обдумывая дальнейшие действия и увлеченно обсуждая близящийся венецианский карнавал.
Мне показалось, что мир перевернулся, когда моя голова внезапно взорвалась ослепляющей, острой болью. Я подняла трясущуюся от страха руку и осторожно коснулась лба, почувствовав пальцами похолодевшую кожу. Дышать стало сложно.
«Что это такое? — я распахнула глаза, до этого зажмуренные от адской боли, однако передо мной все было ослепительно белым, и слышались какие-то обрывки фраз на английском. — Что случилось?»
Однако мучения мои продлились не больше минуты, показавшейся мне вечностью. Боль потихоньку уходила, а зрение возвращалось, и вскоре я вновь смогла различать скрытые во тьме очертания домов с горящими окнами и взволнованное лицо Леонардо.
— Лера, тебе плохо? — художник заботливо поддерживал меня за плечи, не позволяя упасть.
— Сейчас вроде все в порядке, — честно ответила я. — Скажи, ты расслышал, что говорили? Двое или трое человек. Кажется, на английском. Приезжие?
— Я ничего не слышал, — покачал головой Леонардо. — Это так важно?
— Не знаю.
«Ну вот, значит, глюки начались. Превосходно. Этого мне еще не хватало», — обреченно подумала я. Только свихнуться осталось для полного счастья.