Крылья

— Я тебе сказку расскажу, — заговорила Маргарита и положила разгорячённую руку на стриженную голову, — была на свете одна тётя. И у неё не было детей, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва много плакала, а потом стала злая… © Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»

2012 год Иногда она такая дура. Визжит, смеётся, опускает стекло, высовывается в ночь из машины и, как овчарка, зачерпывает ртом порывы пыльного летнего воздуха; зажатая бёдрами бутылка вермута скатывается под ноги. — Давай… займёмся любовью… прямо на капоте, — почти невнятно лепечет Марина. И ему так нравится эта идея. Руслан вжимает педаль тормоза в пол, аккуратно паркуясь на обочине дороги. — Прямо сейчас… Пьяные руки ходят ходуном и мнут забавный сарафан в цветочек с застёжками на груди. Марина злится на собственную неуклюжесть, недовольно бурчит себе под нос и, кое-как разделавшись с пуговицами, забрасывает ногу на бардачок. Неуверенные пальцы воюют с кожаным ремешком босоножки на щиколотке — и не справляются; Марина хмурится, лохматя гнездо русых волос, растрепавшихся от быстрой езды. Руслан перехватывает её руку и унимает дрожь, замыкая женские пальцы в кулак. — Зачем ты так налакалась, кукла? Вместо ответа она, лукаво сузив глаза, взбирается к нему на колени и задирает сарафан. Руль упирается ей в поясницу, и оттого Марина чуть ли не ложится оголённой грудью Руслану на лицо; он глушит двигатель и слепо шарит в поисках рычага, чтобы откинуть сиденье. — Пьяница-мать — горе в семье, — привычно подкалывает он её и смягчает слова поцелуем в ложбинку между грудей. Её сердце молотится ему в губы мелкими ударами, загнанное, как у напуганного котёнка. Её ведёт. Выдохнув короткий смешок, Марина ударяется лбом о его плечо и, оттянув ворот футболки, целует ямочку между ключиц, кадык и небритый подбородок; от её прерывистого дыхания, разбавленного жарким смехом, у него чешется грудь и немеет в животе. Она нащупывает его руки, переплетает его пальцы со своими, жмётся голодными поцелуями к горящей коже, такой грубой в сравнении с её кукольными губами. — Мариш… Она льнёт к нему, будто ища защиты, и… — Возьми меня. Руслан вздыхает — тошно оттого, с каким облегчением. Показалось. Ещё одной пьяной истерики он не перенесёт. — Да ты на ногах не держишься. Впору табличку прибивать: «Занос два метра», — шутит Руслан, через силу заставляя себя смотреть в её честные открытые глаза, так широко распахнутые, будто она хочет впитать ими весь мир, не пропустив ни крошки. Становится и холодно, и душно, воздух давит на барабанные перепонки, пальцы сами впиваются в бёдра, когда Марина сбрасывает с плеч бретели сарафана. — Может, ты не в курсе, но в женщине должна быть… м-м-м… загадка, что ли. А ты прямо говоришь, чего хочешь. Никакой, сука, интриги. Комплимент, замаскированный под оскорбление. Нет и не было в его Марине отвратительной бабьей тяги изъясняться намёками — и это подкупило с самого первого дня. Жизнь слишком сложная штука, чтобы обременять себя отношениями с проблемными женщинами, а с ней — ни нытья тебе, ни глупых капризов от безделья, ни смертельных обид на ровном месте. Руслан улыбается — и губы печёт то ли от улыбки, то ли от желания её поцеловать. Она ёрзает на его бёдрах, как взвинченная шалава, которая знает своё место — и при этом не теряет лица. Что снова делает её хозяйкой ситуации. — Да, Руслан, соболезную. Связался с такой примитивной девушкой! Ни подтекста, ни двойного дна — пустышка… — Марина скалится и закатывает прохладные глазищи. — Нет, ты… правильная. Ты представить себе не можешь, насколько ты хороша. Воздух в салоне машины вибрирует от её гортанного смеха с прокуренной хрипотцой. Умопомрачительный симбиоз внешнего порока и внутренней чистоты, порядочности и грязного секса — это его куколка. Всё, в чём он нуждался. — Заткнись и трахни меня. От её глубокого поцелуя, горького от сигарет, с травянистым привкусом вермута — острая жажда удовольствия, тяжесть в паху и всполох огненных мошек перед глазами. Её горячее дыхание льётся ему в грудь сквозь раскрытые мокрые губы. Чёрт её подери, она мокрая везде. — Мать твою, совершенство.

***

Всю дорогу домой Марина поскуливает на заднем сиденье, трезвея, обняв себя за плечи и зябко подтянув к подбородку голые ноги. — Руслан… Её пьяные слёзы. Если бы она только знала, как он от этого устал. — Ты слишком много пьёшь в последнее время, тебе не кажется? — Руслан швыряет в её съёжившееся тело сонный взгляд, нагнув шлепком ладони зеркало заднего вида. Марина накрывает глаза козырьком пальцев, избегая зрительного контакта. — Выпить с подружками бокал вина раз в неделю — нормально, каникулы, все дела, но это! Я хочу, чтобы ты прекратила. И плакать пусть прекратит тоже. Неужели не видит, как у него душа хрустит от бессилия? Если бы мог, честное слово, влез бы в эту лохматую голову и расставил бы в ней всё по местам, выгреб бы все женские глупости, раздутые до масштабов вселенской катастрофы. — А я хочу… — начинает Марина, но не договаривает. «Чего ты хочешь?» — Руслан хочет спросить, но не спрашивает. Надо бы, надо её спросить. Дать ей выговориться: женщинам, он знает, это нужно. Только день выдался адски тяжёлый. Двенадцать часов на ногах, притоны, жульё, безмозглое начальство… Руслан почти готов плюнуть на всё, и нет у него никаких сил на эти пьяные разговоры. Должна же она понять — ради неё старается. Чтобы жила в тепле. За спиной у сильного мужчины, достойного восхищения. Руслан обещает себе поговорить с ней утром — и хлопает себя по лбу, беззвучно матерясь: командировка… Значит, в субботу. В какую-нибудь из следующих суббот.