Дверь

— Пришла, это хорошо. Нам надо поговорить, обсудить все условия, — голос Дженсена за моей спиной. Оборачиваюсь. Каждый раз, когда вижу его, от невероятной красоты, мужской совершенности перехватывает дыхание. Сердце пропускает несколько ударов. Дженсен в рубашке с закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами. Он немного пьян, и от этого глаза блестят, они просто прожигают меня. Пламя яркими бликами освещает его лицо, от волнения он облизывает губы. Сердце замирает снова. — А где дети? — мне надо как-то собраться, не думать о зелени глаз, длинных ресницах и о вкусе губ. — Я отвез их на пару дней к твоей матери. Пусть поживут у нее. Он не двигается с места, стоит совсем рядом. Эта близость начинает путать мои мысли, заставляет трепетать душу. Бархатный голос лезвием проходит по оголенным нервам. Я хочу его, сильно, жадно, всего, без остатка. Понимание этого совсем сбивает меня. Решается важный вопрос, вся дальнейшая жизнь рушится, а я думаю о том, как удержаться и каков теперь вкус его губ. Отступаю назад, ближе к огню. — Чего ты хочешь, Дженсен? Нужна моя подпись? Хорошо. Где ее поставить? — наклоняюсь над пачкой бумаг, но Дженсен рывком притягивает меня к себе. — Вот так? Без всяких вопросов, попыток просто уйдешь? — он сжимает меня так сильно, что больно дышать. Слышу, как бьется его сердце, громко, быстро. Чувствую родной запах одеколона, с лимоном и табаком, перемешанного с жаром тела и парами виски. Пульс крови внутри меня, он зашкаливает. Остатки сил уходят на борьбу с собой. — Это ты отпускаешь меня. Просто, без борьбы, без попыток все исправить. Говоришь, что любишь, а сам целовал другое тело. Любишь и отпускаешь каждую среду и пятницу. За два года ни разу не притронулся. Забыл, как любил, и не пытаешься вспомнить, — одинокая женщина, прожившая долгих пятнадцать лет в склепе, хлещет словами, как пощечинами. — Стерва. Все это время, что я только ни делал. Ты все время меня отталкивала. А потом завела любовника. Если это только секс, зачем уходить далеко, только намекни, я всегда готов. Или он что-то делает лучше меня? Целует лучше, ласкает по-другому? — зеленые глаза черны от ярости и возбуждения. Губы, мое наваждение, так близко. — Я не помню твоих поцелуев, это было так давно. Долгие мгновения он смотрит в мои глаза, потом с тихим стоном, прикрыв глаза ресницами, целует меня. Всего лишь прикосновение теплых губ к моим, почти невесомое. Почти забытое. Восторг, нежность, любовь начинают розовыми пузырьками бурлить в моей крови. Боль, страх, отчаянье маленькими слезинками скатываются с моих глаз. Теплые губы подхватывают каждую, Дженсен целует мои мокрые глаза, вымаливая нежностью прощение. Я всхлипываю, и он начинает целовать меня, стараясь сдерживаться, дрожа от желания. Я ждала этого целых пятнадцать лет, и ждать хотя бы еще секунду просто невозможно. Я срываю с сильного тела рубашку, покрываю поцелуями шею, плечи, грудь. Спускаюсь губами ниже, Дженсен рывком поднимает меня и несет в спальню. Безумство продолжается на тонком шелковом белье. Сильные, жадные поцелуи, дрожь тел. Нет времени на игры и умелые неторопливые ласки. Если Дженсен не войдет в меня немедленно, сердце разорвется. Загорелая кожа, обжигающие губы, скользящие движения. Наваждение, туман из розовых пузырьков, гул крови, стоны. И наслаждение — чистое, светлое, до боли сильное, до слез полное. Всю неделю мы провели вместе, разговаривали, плакали, смеялись. Утомленные, засыпали, а проснувшись, снова и снова занимались любовью. Мы были просто ненасытны. Узнавали друг друга, постепенно, стонами, наслаждением, прощением. Я не отходила от Дженсена ни на шаг. Я боялась, что откроется не та дверь и я потеряю его. Даже в туалет мы ходили вместе. Но неделя закончилась, и Дженсен засобирался за детьми. Я никак не могу его отпустить, тоска и страх скрутились во мне спиралью, терзая все сильней. Звонок телефона требовательно гудит уже минут десять. Дженсен отрывается от моих губ и идет к двери. — Я люблю тебя. Теперь все будет хорошо. Я заберу детей, и мы будем вместе. Всегда, — столько любви в зеленых глазах. От нежности мне почти больно. Дженсен уходит, а я еще долго сижу. Пытаясь унять слезы и прогнать прочь плохое предчувствие. Телефон опять разрывается. — Алло. — Энн. Когда же ты перестанешь со мной бороться. Ты не сможешь убежать. Я тебя не отпущу, — голос Джареда на другом конце просто звенит от ярости. — Джаред. Между нами все кончено. Я люблю мужа. Не хочу тебя видеть. — Наберись смелости сказать мне это в лицо. И если ты сейчас не придешь, то я сам к тебе приду. Жду тебя в отеле. Собираюсь очень быстро, опасаюсь, что Джаред может явиться прямо в мой дом. Открываю номер и вхожу тихо. Джаред спит на огромной кровати. Гибкое тело расслаблено, на лице спокойная мягкая улыбка. Я смотрю на него, и волна грязной похоти начинает разгораться во мне. Я не понимаю, как и почему это со мной происходит. Я всей душой и телом люблю Дженсена, от одних его поцелуев я просто умираю от восторга. Но Джаред. Он своими неторопливыми ласками, своими умелыми пальцами и жадными губами будоражит во мне что-то звериное, примитивное. Желание самки, ненасытное, требовательное. Сейчас он проснется, я снова начну стонать под ним, бесстыдно извиваться и просить. Он не отпустит меня, сломает всю мою жизнь. Я потеряю Дженсена. Останусь опять одна. На журнальном столике стоит ведерко с шампанским, рядом — нож для колки льда. Длинное узкое лезвие из прочной стали. Всего один удар, и все закончится. Я стану свободной, вместе с Джаредом умрет мое искушение. Серые глаза открываются, когда стальной нож входит глубоко в тело. Джаред пытается что-то сказать, но мой удар точен. Жизнь угасает в нахальных глазах, скуластое лицо бледнеет, на губах темнеют капли крови. Прощай, Джаред. Мне нужно идти домой. Меня там ждут, муж и дети.