Конечно, это не любовь

      В себя Шерлок приходил медленно, как будто мозг запускался с разгона. Голова болела, живот подводило от голода, а руки отчётливо тряслись. Первой мыслью было: «Передоз. Зачем?». Он попытался вспомнить события последних дней, но в голове обнаружил только чёрную пустоту, ни наркотических видений, ни самого факта приёма наркотиков. Что заставило его сорваться, опять, после стольких лет воздержания?         — Шерлок, ты в порядке? — голос Джона просверлил Шерлоку мозг насквозь.         — Потише, пожалуйста! — прохрипел он.         — Ну-ка, выпей, она сказала, что тебе это поможет, — Джон заставил Шерлока приподняться и, поддерживая под спину, влил ему в рот горькую жидкость. Шерлок сглотнул, и боль тут же отступила.         — Она? — уточнил Шерлок. Он совершенно не помнил прихода Гермионы.         — Да, женщина, такая… — Джон сделал странный пасс рукой, — с тёмными волосами, из тех… ты понимаешь. Сказала дать тебе это, когда придёшь в себя, и… исчезла.       Шерлок пару раз моргнул, осмысливая информацию, потом кивнул — точно Гермиона. Странно, правда, что она позволила Джону догадаться о том, что является одной «из тех», как он тактично назвал волшебников. И особенно странно, что она, обнаружив его в таком состоянии, просто оставила зелье и ушла, а не привела в чувство и не начала пытать особо изощрёнными заклинаниями.       Шерлок протянул руку в сторону и пошарил по полу (он лежал на диване) — где-то должен был лежать список веществ, которые он принял. Это было что-то убойное, раз у него отшибло память о последних днях.         — Что ты ищешь? — спросил Джон.         — Не важно, — огрызнулся Шерлок. Списка не было.         — Ты вообще как себя чувствуешь?         — Я в порядке. Пытаюсь только понять, что я себе вколол и зачем.         — Эм… Ты не на наркотиках, если что…       Шерлок сел на диване и с удивлением уставился на Джона. Тот явно мучился без сна несколько дней, забывал питаться, нервничал.         — Не на наркотиках? — переспросил он.         — Нет. Это всё тот коробок. Ты как будто сошёл с ума, не расставался с ним, сидел и смотрел на свет.         — Чёрт, я идиот, — искренне сообщил Шерлок и упал обратно на диван. Отличный эксперимент — поизучал волшебный предмет вволю. После слов Джона Шерлок начал вспоминать смутные ощущения — интерес при виде коробка и его содержимого, желание не отдавать его никому, злость на то, что кто-то отвлекает его от самого важного в жизни дела — созерцания волшебного света.         — Да, она тоже так сказала.         — Не сомневаюсь, — Шерлок отвернулся к спинке дивана — теперь он был рад тому, что Гермиона оставила лекарство и ушла. Выслушивать от неё нотации и упрёки он привык, но не в том случае, когда она была полностью права. Пожалуй, стоит перед ней извиниться за собственную глупость.       Джон некоторое время молчал, потом ушёл на кухню, погремел кастрюлями и вернулся.         — Поешь-ка. Миссис Хадсон сварила бульон.       При слове «еда» Шерлок снова сел — видимо, увлечённый артефактом, он и есть забывал. Джон аккуратно пододвинул к дивану журнальный столик, сгрёб с него бумаги на пол и поставил чашку с бульоном. Подождал, пока Шерлок сделает несколько глотков, а потом всё-таки не выдержал и спросил:         — Кто они такие?       Шерлок попытался было сделать вид, что не услышал вопроса, поинтересовавшись:         — А где Мэри?         — Дома. Ты не ответил.         — Тебя интересуют они вообще или…         — И то, и другое. — Джон подвинул кресло, уселся в него и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что готов сидеть хоть до ночи.         — Они — волшебники. Живут рядом с нами и стараются не вмешиваться в наши дела, — сказал Шерлок, мысленно пообещав себе, что извинится перед Гермионой ещё и за раскрытие её большого секрета.         — Заметно, — с нажимом ответил Джон, — что не вмешиваются. Я не идиот, Шерлок.         — С чего ты это взял? — шутка оценена не была, и Шерлок вздохнул: — ладно, я понял. Они действительно стараются не вмешиваться, но с Гермионой, которая сегодня приходила, мы давно знакомы. Даже в некотором роде… — он хотел было сказать «друзья», но почему-то передумал и замолчал.         — В некотором роде друзья? — предположил Джон. Шерлок пожал плечами, предоставляя ему размышлять над этим вопросом самостоятельно.       После кружки бульона слабость отступила, и он чувствовал в себе силы встать, привести себя в порядок и заняться каким-нибудь делом, раз уж смерть французского спортсмена ему расследовать не удастся — наверняка Гермиона сама займётся продавцом артефакта.       Дела и расследования снова посыпались, как подарки на рождество — свободного времени почти не оставалось. Шерлок чувствовал себя счастливым как никогда — они с Джоном снова жили в квартире на Бейкер-стрит, их снова будил мерзкий дверной звонок, возвещающий о новых клиентах, они опять бросали вызов преступникам. Иногда по вечерам Джон, разумеется, уходил к Мэри — Шерлок в это время, словно навёрстывая упущенное за два года, занимался музыкой. Скрипка всегда его успокаивала, и он соскучился по ней едва ли не больше, чем по всем людям, вместе взятым. Играя, он сочинял извинения для Гермионы — вылечив его, она пропала и не подавала никаких вестей, что для неё было нехарактерно. Шерлок предполагал, что она поддалась иррациональному чувству обиды — и считал, что может поступиться своими принципами и принести ей свои извинения.       К его огромному удивлению, когда он всё-таки подготовил речь, Гермиона вовсе не была готова её слушать. На словах «Поэтому, вероятнее всего, ты испытываешь злость и имеешь на нее полное право», — она прервала его, сказав:         — Не хочешь заняться делом и сварить горячий шоколад?       Из этого Шерлок сделал вывод, что она занята делом — возможно, тем самым, про артефакт-коробок, возможно — ещё каким-то. Увы, делиться с ним подробностями она не пожелала.       Сварив шоколад на жуткой, редко использующейся плите, Шерлок расположился со своей чашкой на ковре и некоторое время молчал, вслушиваясь в скрип пера Гермионы и в её редкие и злобные «Мерлиновы панталоны».         — Видеть уже эти бумаги не могу, — вздохнула она и, подхватив чашку со стола, тоже уселась на ковёр, подумала о чём-то — и положила Шерлоку голову на плечо. Он хотел было отодвинуться, но потом вспомнил, что вроде как пришёл извиняться и что она действительно очень устала, и решил не двигаться. Минут через пятнадцать спросил:         — Дашь взглянуть?         — Нет смысла. Там думать не о чем — просто очень большая зачистка.       Гермиона замолчала и, похоже, закрыла глаза. Не прошло и получаса, как её дыхание выровнялось, пустая чашка выскользнула из пальцев и с тихим стуком упала на ковёр. Шерлок прикинул варианты действий.       Самым логичным было бы разбудить её и отправить спать. Но он вспомнил её замученное лицо, синяки под глазами — и отказался от этого плана. Ей однозначно стоило поспать, а если её разбудить, она вспомнит про недоделанные дела и недописанные бумаги и опять засидится до пяти утра (судя по расположению бумаг на столе и шторам, она делает это последние три-четыре недели). Он отставил собственную чашку, встал и осторожно поднял Гермиону на руки, с удивлением поняв, что она весит не более девяти стоунов, и отнёс в спальню.       Разумеется, там царил абсолютный порядок — ни разбросанных вещей, ни пыли на полках, ни открытых флакончиков, даже постель идеально заправлена. Шерлок уложил Гермиону поверх одеяла и некоторое время размышлял над вопросом одежды — вообще-то спать в одежде вредно, он это знал, но был совершенно уверен в том, что не решится с Гермионы эту одежду снимать.       Компромисс нашелся легко: он стянул с неё туфли и носки, расстегнул верхнюю пуговицу на мантии, прикрыл ноги пледом и вышел из комнаты, притворив за собой дверь. В конце концов, теперь можно было считать, что извинения он принёс в полном объёме.       Зима, полная расследований и погонь, прошла незаметно, а с наступлением весны Шерлок начал испытывать странный внутренний дискомфорт. Его внутренние Майкрофт и Гермиона вместе с остальными обитателями Чертогов упрямо молчали, но смотрели укоризненно, как будто чего-то ждали.       Однажды Майкрофт снизошёл до насмешливого:         — Ты невнимателен, как всегда, дорогой братец, — но больше ничего не сказал.       Этот дискомфорт, волнение, похожее на предчувствие опасности, отравлял жизнь. Шерлок стал раздражительным и нервным, готов был срываться на каждого, кто скажет ему хоть слово поперёк — и, наконец, кажется, нашёл причину. Это было похоже на то, что он чувствовал, когда бросал курить. Такая же дрожь в руках, сухость во рту, беспричинная злость — знакомые симптомы. Как назло, в доме не было даже никотиновых пластырей, что уж говорить о сигаретах. Да если бы и были — Шерлок не стал бы курить. Он принял решение отказаться от зависимости давно и осознанно, и не собирался срываться.       Как назло, Джон всё чаще проводил время с Мэри, интересные дела закончились, и отвлечься было решительно нечем.       Сначала Шерлок попробовал гулять по Чертогам — подыскивал какое-нибудь дело из архивных или волшебных и разбирал их. Но это не помогало — он и в Чертогах оставался нервным и злым. Майкрофт в его голове на это только посмеивался, Гермиона вздыхала и отворачивалась.       Тогда Шерлок взялся за эксперименты — в его голове в отдельной комнате хранились идеи неожиданных химических реакций, предположения относительно поведения тех или иных веществ в разных средах. Было чем заняться.       Впрочем, эксперименты тоже помогали смутно — во всяком случае, те, которые имели хоть какой-то смысл. И Шерлок перешёл на бессмысленные.       Во время одного из таких экспериментов к нему и пришёл Джон. Шерлок как раз с увлечением плавил глазной нерв, держа глаз на вытянутой руке.         — Что делаешь? — спросил Джон с некоторым сомнением в голосе. Шерлок хотел было сказать, что проверяет деформацию сетчатки под воздействием высоких температур, но резонно предположил, что Джон в это не поверит, и ответил:         — Пытаюсь всеми силами заглушить желание покурить.       Он стиснул зубы и выронил глаз — тот с негромким бульканьем упал в чашку чая. Чёрт бы его побрал.         — Можно, помешаю?         — Пожалуйста, — Шерлок махнул рукой — глаз всё равно утонул, да и эксперимент лишён смысла с самого начала. — Чаю?       Джон хмыкнул и решительно отказался — весьма здраво, учитывая, что глаз Шерлок не стерилизовал, — и сел за стол. Некоторое время о чём-то думал и сомневался — неужели у него проблемы? Шерлок не успел высказать предположение относительно того, что случилось, потому что Джон выпалил:         — Слушай, мне нужен шафер (англ. «best man» — «лучший человек», именно на этой игре слов строится в каноне вся сцена)*.       Шерлок задумался — странное желание для Джона. Зачем он ему сдался, этот прекрасный человек? Люди вообще редко бывают прекрасными, если уж на то пошло.         — Билли Кинкейд, — наконец, предложил Шерлок.         — Кто?         — Билли Кинкейд, Камдэнский душитель** — организовал несколько детских домов, делал огромные тайные вклады в благотворительность. Правда, иногда он убивал, но если сопоставить число спасённых и убитых, то…         — Шерлок! — прервал его Джон. — Мне нужен шафер на свадьбу. И хорошо бы не душитель.       Если бы Шерлок всё ещё держал глаз в руке, он обязательно уронил бы его в кружку с чаем — дело раскрыто, причина найдена. Вовсе не желание покурить мучило его последний месяц, дело было в Джоне. В начале мая он собирался жениться — и начать новую жизнь респектабельного врача, разумеется. Вести практику, принимать пациентов — и никаких рискованных дел и опасных преступлений.       Время их дружбы подходило к концу. Джон нуждался в нём, пока боролся с воспоминаниями о войне, но это в прошлом. Он готов пойти дальше, строить семью, впутываться в отношения.       Нечто подобное Шерлок испытывал только однажды — когда Гермиона ушла на свою войну, оставив ему записку. Он тогда был уверен, что потерял её — и едва сдерживал бессильную ярость, убеждая себя в том, что ему плевать. С тех пор он повзрослел и мог себе сказать честно: ему не плевать. Гермиона вернулась, но она всегда была особым случаем, константой в его жизни. Джон не вернётся.         — Гевин, — сказал Шерлок спокойно. — Гевин Лестрейд — отличный человек и не душитель.         — Он Грег, — напомнил Джон, — и он не мой лучший друг, между прочим.       Шерлок плотно закрыл дверь Чертогов, отгораживаясь от собственных мыслей, и выдвинул ещё одну рабочую версию:         — Майк Стамфорд. Славный парень, правда, я не уверен, что он справится, но…         — Майк славный, — прервал его Джон, — но он также не мой лучший друг.       Шерлок задумался, приоткрыл дверь в Чертоги и попытался на полках обнаружить ещё друзей Джона, однако, заслышав почти истерический смех Гермионы, снова захлопнул дверь — обойдётся без дополнительных версий.         — Слушай, Шерлок, — проговорил Джон, — у меня свадьба. И я хочу, чтобы два самых близких мне человека были рядом со мной в этот самый важный день моей жизни. Это Мэри Морстен… — Шерлок прикусил язык, чтобы не сообщить о том, что без Мэри-то как раз свадьба и не состоится, так что переживать не стоит, — и ты.       Шерлок замер. Джон только что позвал его быть шафером на своей свадьбе… Это был шок, настоящий шок.         — Ты слепец и идиот, Шерлок Холмс, — хихикая, сообщила Гермиона, — только слепой не заметит, что вы лучшие друзья.         — Он — мой лучший друг, — поправил её Шерлок, — я знаю.         — А ты — его, — пожала она плечами. — Логично, между прочим. И не хлопай так глазами, это действительно очевидно.       Майкрофт молчал, а Шерлок пытался осознать услышанное. Они с Джоном, конечно, были друзьями — расследовали вместе преступления, спасали друг другу жизни и всё такое. Если дружба всё-таки существует, то они с Джоном, конечно, друзья. Но одно дело — раскрывать с кем-то преступления, и совсем другое — громко заявлять, что этот кто-то (между прочим, высокофункциональный социопат, способный довести до белого каления даже святого) — твой лучший друг.       Шерлок вынырнул из Чертогов и встретился взглядом с весьма удивлённым Джоном.         — Шерлок, ты здесь? — спросил он. — Ты меня пугаешь?         — Постой… — пробормотал Шерлок себе под нос, — то есть ты хочешь сказать… что я — твой лучший друг?         — Точно, — кивнул Джон и улыбнулся, — конечно. Кто ещё? Шерлок неторопливо притянул к себе чашку с чаем и сделал большой глоток. Взглянул на плавающий в ней нестерилизованный подкопчённый человеческий глаз и услышал ехидное:         — Вкусно?       Подумал некоторое время, сравнил с зельями Гермионы — и ответил:       — Пожалуй, да.       Впрочем, новость была достаточно ошеломляющей, чтобы повлиять на вкус этого злополучного чая. Примечание: * — пояснение дала в тексте, т.к тем, кто не смотрел серию «Знак трёх» в оригинале, этот диалог должен быть вообще непонятен)) ** — у меня нет ни одной идеи, откуда в русском переводе возник Камдэнский палач — в оригинале речь идёт о серийном убийце, а никак не о человеке почтенной и необходимой профессии.