Конечно, это не любовь

      Гермиона стояла в коридоре больницы св. Мунго и крепко держала Гарри за руку. Мистер и миссис Уизли сидели рядом, на стульях, а Рон нервно расхаживал из стороны в сторону в некотором отдалении, у окна. Гарри больше походил на привидение — настолько бледным он был. То и дело он пытался вырвать свою руку из руки Гермионы и кинуться к двери, из-за которой не доносилось ни звука на протяжении последних трёх часов, но Гермиона удерживала его. Заглушающие заклинания всё равно не позволят ничего услышать, но тишина заставит Гарри только сильнее переживать.         — Всё будет в порядке, — без особой уверенности сказала миссис Уизли и, мягко встав, обняла Гарри за плечи.       Гарри не попытался освободиться от объятий и грустно сказал:         — Молли, у вас семеро детей. Скажите мне честно — вы действительно думаете, что всё будет в порядке?       Миссис Уизли отвела глаза в сторону и ничего не сказала. У Гермионы детей не было, но даже ей было очевидно, что у Джинни что-то не в порядке. До семи месяцев она носила ребёнка крайне легко, испытывая затруднения разве что из-за увеличения веса. Гермионе она даже сказала, что порой сомневается — а правда ли она беременна. «Где утренняя тошнота? Где полное изменение вкусов? Где вообще всё то, чем меня постоянно пугали?», — со смехом спросила она как-то. Возможно, именно из-за этой лёгкости на слабую простуду она почти не обратила внимания — выпила бодроперцовое зелье и побежала по делам «Придиры». А вечером Гарри спешно перенёс её в Мунго, где лекари сообщили, что бодроперцовое зелье при беременности категорически противопоказано, и вот уже три часа боролись за жизнь не то Джинни, не то ребёнка за закрытыми дверями палаты. Гермиону вызвал Рон — прислал патронуса с сообщением, и она примчалась, бросив все дела — пусть она не могла помочь Джинни, в её силах было поддержать Гарри.         — Я виноват, — сказал он, когда миссис Уизли снова вернулась к мужу. — Должен был заставить её сидеть дома и беречь себя. Но… — он всё-таки вырвался и отошёл от Гермионы, — она так горела желанием действовать, утверждала, что она ждёт ребёнка, а не лежит при смерти.         — Ты не виноват, — твёрдо сказала Гермиона. — И всё будет в порядке. Мы же волшебники, забыл? Лекари спасут их обоих, вот увидишь.       Слова Гермионы поддержали и все остальные, но Гарри, похоже, легче не стало. На самом деле, для Гермионы было очевидно, что Джинни лучше было бы попасть в обычную, маггловскую клинику, с врачами, которые умеют делать уколы, с оборудованием. Возможно, это в Гермионе говорило её маггловское происхождение, но в вопросах здоровья она по-прежнему больше полагалась на обычную медицину.       Когда пошёл шестой час ожидания, а Рона сменил усталый, с серым лицом и потускневшими волосами Джордж, дверь палаты открылась, и в коридор выглянула молодая девушка в форме больницы.       Гарри кинулся к ней, но она жестом остановила его и сказала:         — Мистер Поттер, с вашей женой всё в порядке, она полностью здорова и сейчас спит.       Гарри тихо выдохнул, а миссис Уизли спросила:         — А…       Девушка опустила глаза и продолжила:         — Сожалею, мистер Поттер, ребенка спасти не удалось. Примите мои соболезнования.       Кажется, Гарри не услышал этого — после новости о том, что Джинни в порядке, он покачнулся, прислонился к стене и закрыл глаза. Миссис Уизли прижала руку ко рту, мистер Уизли поднялся и сделал было шаг к Гарри, но остановился — тот волевым усилием заставил себя выпрямиться и спросил:         — Могу я побыть с ней?         — Разумеется, сэр. Но только вы. Остальных прошу пока подождать в коридоре — миссис Поттер нужен покой.       Гарри скрылся за дверью палаты, миссис Уизли прижалась к мистеру Уизли и тихонько всхлипнула. Гермиона же, поняв, что больше ничего сделать не может, неспешно покинула больницу. Смерть ребёнка Гарри и Джинни была шоком для всех — и для Гермионы в том числе. Ей и в голову не могло прийти, что, после всего, что они пережили, на них может свалиться новая беда.       Выйдя на улицу, в шумный маггловский Лондон, Гермиона поняла, что пока не может вернуться домой — нужно было повидать Рона и рассказать ему о случившемся. Зайдя за угол, она аппарировала к магазину «Всевозможные волшебные вредилки», как всегда оживлённому и полному галдящей детворы. Рон обнаружился на самом верху, на балкончике. Гермиона поднялась к нему и встала рядом.         — С Джинни всё в порядке, — сказала она.       Рон облегчённо выдохнул.         — А ребёнок погиб.         — Главное, она в порядке, — ответил Рон. Гермиона хотела было упрекнуть его, но передумала — разумеется, жизнь сестры была ему куда важней, чем жизнь еще не появившегося, пусть и ожидаемого ребёнка.       С тех пор, как Гермиона пообещала Рону подумать над их отношениями, они больше не говорили наедине, и вообще, несмотря на уверения в том, что они по-прежнему друзья, Гермиона избегала его. Но сейчас, после всего, что произошло, глупо было бы вспоминать о размолвке.         — Я дождусь Джорджа и отправлюсь к ним, — сказал Рон. — Правда, не знаю, что говорить.         — Джинни будет очень трудно, — вздохнула Гермиона, — ей понадобится наша поддержка. Думаю, если ты скажешь, что любишь её, это будет хорошо.         — Я как-то не говорил ей об этом. В смысле, конечно, я её люблю. Она же моя сестра, — пожал плечами Рон и слегка покраснел — не то устыдился собственных слов, не то подумал о Гермионе.         — Тогда точно стоит сказать, — улыбнулась Гермиона. Рон хмыкнул и кивнул. Гермиона ещё некоторое время постояла рядом с ним, а потом пробормотала:         — Ладно, я пойду.       Рон хотел было, похоже, что-то сказать, но передумал и ответил:         — Пока.       Гермиона вышла на улицу с ощущением того, что сегодня произошло сразу две трагедии — Джинни потеряла ребёнка, а она сама — лучшего друга. Они с Роном, очевидно, не были в ссоре, они по-прежнему заботились друг о друге и о Гарри (во всяком случае, сама Гермиона была готова в любой момент прийти им обоим на выручку), но куда-то делась прежняя теплота. С Гарри она по-прежнему могла подолгу болтать обо всем на свете, а с Роном не могла связать и двух слов, как будто ей нечего было ему сказать. И, что самое грустное, их дружбу убила сама Гермиона — сначала влюбившись в Рона, а потом поняв, что они не подходят друг другу.       Несмотря на опасение семьи Уизли и всех друзей, Джинни сумела полностью оправиться от потери ребёнка, и в первую очередь благодаря Гарри. Постепенно, день за днём он заново учил её улыбаться и радоваться жизни. Несколько месяцев Джинни мучилась от проблем с магией, которая стала нестабильной и норовила выплеснуться при малейших проявлениях чувств, но и с этим они справились. Гермиона стала частой гостьей в их доме в Годриковой лощине — сначала помогала по дому, потом занималась с Джинни магией и успокаивала во время ночных рейдов Гарри, а потом просто привыкла к небольшому уютному коттеджу, который куда больше подходил молодой семье, чем мрачный особняк на площади Гриммо.       Пожалуй, можно было сказать, что жизнь наладилась и стала стабильной — Гермиона получила руководство над ещё одним отделом Департамента магического правопорядка, с помощью магии расширила свою квартиру, добавив к ней ещё одну комнату, обзавелась привычкой гулять вечером в Ридженс-парке, а утром — пить кофе с кексом в небольшом кафе на Чарринг-кросс-роуд, в трёх шагах от дома. Шерлок заходил к ней в гости часто, но нерегулярно — то торчал у неё неделями, то пропадал на пару месяцев.       Его визиты Гермиона и любила, и ненавидела одновременно. С одной стороны, было приятно возвращаться не в пустую квартиру. Разумеется, от Шерлока нельзя было дождаться не то что приготовления ужина, но даже мытья собственных чашек, однако он был живым, с ним можно было поболтать, и иногда он развлекал её какими-нибудь интересными задачками. С другой стороны, он уничтожал тщательно наведённый порядок за первые два часа, переворачивал вверх дном её библиотеку, ругаясь себе под нос, и постоянно ворчал на использование магии — по его словам, волшебство сбивало мобильную сеть. К тому же, чаще всего он приходил к ней в самом невыносимом своём настроении — когда ему было «скучно». В минуты раздражения Гермиона говорила ему, что он заменяет уехавшего с родителями в Австралию Живоглота.         — Объясни мне, — спросила Гермиона, вернувшись как-то чуть раньше с работы и обнаружив, что её аккуратная гостиная превратилась в берлогу, — почему я до сих пор не перенастроила защитные чары?       Шерлок (который лежал на диване в обнимку с пепельницей и, похоже, курил сигарету за сигаретой) не ответил, занятый изучением колец дыма.       Гермиона взмахом палочки очистила воздух и повторила вопрос.         — Четыре причины, — ответил Шерлок.         — Интересно послушать.         — Это скучно.       Гермиона закатила глаза и ушла к себе в спальню — она поужинала в Министерстве, а Шерлок пусть сам позаботится о себе, не ребёнок, в конце концов.       Разумеется, не прошло и десяти минут, как её спокойствие было нарушено.         — Как прошёл день? — с нездоровой бодростью в голосе спросил Шерлок, рывком открыв дверь.         — Тебе действительно интересно? — уточнила Гермиона.         — Нет, — ответил он честно, — нет.         — В таком случае, — она закрыла книгу и внимательно на него посмотрела, — тебе от меня что-то нужно.         — С чего ты взяла?         — Ну же, это простейшая логическая цепочка. Тебе скучно, ты весь день валялся на диване, продымил мне всю гостиную, а теперь приходишь и спрашиваешь, как прошёл мой день. Вывод — ты придумал, чем развлечься, но тебе нужна либо моя помощь, либо моя компания.       Шерлок, разумеется, совершенно не смутился, а довольно улыбнулся, заглянул в гостиную и вернулся к ней со стопкой мятых листов бумаги.         — Прочти, — сказал он.         — Только не говори мне, что ты решил стать писателем, — фыркнула Гермиона, забрала стопку и тут же услышала возмущённый кашель. К счастью, скука не настолько завладела Шерлоком, чтобы он решил попробовать себя на литературной ниве — Гермиона слишком отчётливо помнила его школьные эссе, написанные настолько тяжеловесным и наукообразным языком, что даже ей их читать было сложно. Разумеется, он получал за эссе высшие баллы, ведь для него не составляло никакого труда определить, к примеру, степень красоты и уровень важности сказок Уайлда, а также, при необходимости, разместить любую из них на любом графике (*). Но Гермиона предпочла бы ни при каких обстоятельствах не сталкиваться с работами, написанными его рукой.         — Это материалы для моего сайта, — сказал он, когда Гермиона углубилась в чтение. Увы, за те двенадцать лет, которые она не читала его сочинений, ничего не изменилось — текст о видах табачного пепла и цвете крови на разных поверхностях был невероятно познавателен, но абсолютно нечитабелен.         — Сайта? — переспросила она.         — Да, мне нужен сайт в интернете, это текст для него.       В последнее время Гермиона всё собиралась поближе познакомиться с интернетом и принципами его работы, но всякий раз у неё находились более важные дела, так что сайты она представляла себе весьма слабо.         — Это будут читать люди?         — Разумеется, — ответил Шерлок. — Мне же нужно как-то находить дела.       Гермиона посмотрела на строчку про «критерии анализа предоставленной субстанции», потом на Шерлока и уточнила:         — Ты ведь не забыл свой любимый постулат о том, что люди — идиоты? Прости, Шерлок, но это даже мне читать тяжело.         — Это максимально доступное объяснение! — тут же прервал её Шерлок — примерно таким же тоном он защищал свои сочинения в начальной школе.       Гермиона молча дочитала материалы и вернула их Шерлоку.         — Если это реклама твоих способностей — то плохая. Но если цель сайта — показать, насколько ты умён, то всё отлично.       Шерлок подхватил бумаги и, более ничего не говоря, вышел из комнаты. По тому, как хлопнула входная дверь, Гермиона поняла, что он ушёл — видимо, делать сайт. Теперь можно было с уверенностью сказать, что он не покажется в течение как минимум месяца.