Конечно, это не любовь

      Убежал.       Гермиона остановилась посреди площади Гриммо и уже тихо повторила:         — Шерлок.       Догнать его было невозможно, только не ей с её неуклюжестью и нелюбовью ко всяческому спорту. Он убежал, и скорее всего, уже не вернётся. Гермиона медленно подняла руку и зажала себе рот, чтобы подавить рвущиеся рыдания. И вспомнила, что так и не вернула Шерлоку перчатку. Она судорожно втянула носом воздух, сморгнула несколько раз и громко всхлипнула — и тут же прикусила губу, больно.       Он больше не вернётся. Гордый, самолюбивый Шерлок никогда не простит ей то, чего она на самом деле не хотела ему говорить. Смесь отчаяния и стыда за собственные слова навалилась на неё с такой силой, что слёзы высохли.       Нужно было вернуться в дом. Она быстро несколько раз сглотнула, пытаясь отделаться от отвратительной сухости во рту, развернулась и вошла в дом. Прокралась мимо спящего за шторами портрета. Обогнула троллью ногу. Ей надо было добраться до убежища, тихого места, где её никто не потревожит — это было всё, о чём она могла думать. Там, где-нибудь, где точно никого не будет, позже, она расслабится и будет плакать, а потом, когда успокоится, она найдёт силы снова подумать о своём поступке. Совесть не позволит забыть о нём.       С раннего детства лучшим убежищем от проблем или страхов для Гермионы была библиотека. В тишине книжных полок она успокаивалась, из пыльных страниц черпала силы. Всё так же тихо, надеясь никого не встретить, она прокралась на второй этаж. Снизу из столовой раздавались громкие голоса, миссис Уизли за что-то отчитывала близнецов. Из-за дверей одной из комнат доносились приказы Рона: «Конь, на «же-шесть», и робкие советы Гарри: «Ребята, может, походим пешкой?».       Гермиона прошла мимо и всё-таки достигла спасительной гавани. Она закрыла за собой тяжёлую дверь библиотеки, прислонилась к ней спиной и тут же отпрыгнула от неё. В библиотеке она была не одна.       Сириус Блэк сидел за столом возле окна, вместо книг перед ним стояла открытая бутылка огневиски. Стакана рядом не было. Заметив Гермиону, он кивнул ей, приподнял бутылку, словно салютуя, и сделал глоток из горлышка.         — Прости, я… — пролепетала Гермиона и хотела было уйти — она чувствовала себя так, словно застала крёстного Гарри за чем-то неприличным, — но Сириус сказал:         — Выглядишь неважно. Проходи, здесь много места.       Гермиона посмотрела на дверь, на стройные стеллажи с книгами и потянулась к дверной ручке, но услышала булькающий звук ещё одного глотка и решительно села в другое кресло, не слишком близко от Блэка, но и не на другой конец комнаты. Сама она сможет продержаться ещё чуть-чуть и пореветь позже в своей комнате, а потом написать Шерлоку письмо и всё объяснить. А Сириусу нужна была помощь — то, что он вот так напивался в одиночестве, было неправильным.       Она приоткрыла было рот, а Сириус спросил:         — Не жарко?       Гермиона вскочила и быстро сняла пальто и единственную перчатку. Пальто положила на пустой стол, а перчатку крепко сжала, словно это была рука её друга. Если бы она успела его удержать…         — Что случилось, Гермиона? — спросил Сириус мягко. В его голосе совершенно не слышалось пьяного дрожания, но почему-то Гермиона была уверена, что он выпил немало.         — Всё хорошо, — ответила она и опустила взгляд, внимательно рассматривая оставшуюся перчатку.         — Ты не выглядишь как человек, у которого все хорошо. Поверь, я точно знаю, каково это — делать вид, что всё хорошо, в то время как всё невероятно хреново, — заметил Сириус и, судя по звуку, опять приложился к бутылке.         — Ты не рад Рождеству? — спросила Гермиона, чтобы хоть что-то ответить.         — Еб… Зачем мне оно нужно, ваше Рождество? — ответил он и сделал новый глоток. — А впрочем, рад. Ваше общество — неплохое разнообразие после эльфа и сумасшедшего портрета. А у тебя всё-таки не все хорошо. Иначе ты сейчас стояла бы над душой Рона и Гарри и заставляла их учиться, а не сидела бы здесь.         — Я поссорилась с другом, — честно ответила Гермиона. — Сказала ужасную вещь.         — Которому из них? Рон пообижается день-другой, а Гарри, — голос Сириуса стал мягче на этом имени, — Гарри не способен сердиться ни на кого дольше часа. В любом случае, извинись, если виновата, и всё.       Гермиона почувствовала, как что-то сжалось в груди, и тихо сказала:         — Это не Гарри и не Рон. Ты не знаешь его. Он… не волшебник.         — Он хороший друг?       Гермиона улыбнулась, чувствуя, что всё-таки плачет. Слёзы просто текли по щекам, в горле и глазах щипало. Был ли Шерлок хорошим другом? Он всегда был просто чудовищем! С его обидами, придирками, вздорными фантазиями и то и дело возникающими идеями. Он с детства был сущим кошмаром. Но…         — Да, очень хороший.         — Тогда остальное не важно. Хоть магл, хоть мантикора, — произнёс Сириус.       — Он даже больше, чем друг. Я знаю его с детства, и он… когда я узнала, что буду учиться в Хогвартсе, я была счастлива, но едва не отказалась, когда выяснилось, что он не поедет со мной.         — Джеймс, — вдруг сказал глухим, почти чужим голосом Сириус, — был для меня всем. И я для него — тоже. Никогда не прощу себя, что не уберёг их. И знаешь, останься он жив, он вытащил бы меня откуда угодно. Даже из Азкабана. И ему было бы всё равно, сколько свидетелей видели, что я убиваю людей. Он остался бы моим другом.       Гермиона впервые за время разговора подняла глаза и увидела, что бутылка почти опустела, а Сириус сидит в кресле, запрокинув голову на спинку, и смотрит куда-то в потолок.         — Помирись со своим другом, Гермиона, — добавил он.         — Он не простит. Просто не будет читать письма, и всё. Он страшно упрямый. А поговорить с ним я не могу.         — Он в Англии? — спросил Сириус и поднял голову. В его глазах мелькнуло что-то, похожее на оживление.         — Да, — ответила Гермиона, не совсем понимая, к чему этот вопрос, — в Кроули.       Сириус встал из кресла, одним махом допил остатки огневиски, отставил бутылку и произнёс с азартом:         — Хочешь съездить к нему и поговорить?       Гермиона нахмурилась. Что он задумал?         — Я не совсем понимаю… — сказала она.         — Я отвезу тебя к нему ночью, вы поговорите, и до утра мы вернёмся. Нашу отлучку никто не заметит.         — Но… — Гермиона тоже встала и попятилась за кресло, — Сириус, это опасно.         — Вздор! — он тряхнул головой и улыбнулся шальной улыбкой, которая сделала его несколько похожим на собственный портрет с плакатов «Разыскивается». — Я взрослый волшебник, и я два года успешно водил за нос Министерство и даже Дамблдора. Если бы не Петтигрю, даже директор не нашёл бы меня. Неужели ты думаешь, что я не смогу обеспечить безопасность во время одной вылазки на несколько часов?       Это звучало безумно. И Гермиона, конечно, собиралась отказаться. Она хотела помириться с Шерлоком, больше всего на свете, но подвергать такой опасности Сириуса, рисковать делами Ордена — ни за что. Она думала ответить: «Спасибо, Сириус, но — нет, это слишком опасно», но вместо этого спросила:         — Но зачем? Зачем рисковать?       Сириус на мгновение стал серьезным, безумная улыбка пропала, и он сказал спокойно:         — Зачем рисковать, чтобы помочь тебе? Азкабан не отшиб мне память, Гермиона. Гарри очень хотел помочь мне, но, если бы не ты — он не сумел бы этого сделать. Если бы не ты со своим маховиком времени и блестящим волшебством, моя душа досталась бы дементорам. Поверь, я достаточно ценю свою душу, чтобы немного тебе помочь. Кроме того, — он на мгновение замолчал, но всё-таки продолжил: — я буду рад хоть кому-то быть полезным.       Гермиона замерла. Все возражения исчезли, она смогла только уточнить:         — Но как?         — Подождём до вечера. Оставь в библиотеке сменную одежду. Ложись спать. Потом, часов в одиннадцать, скажи Джинни, что тебе не спится и что ты хочешь немного почитать. Я приду к одиннадцати тридцати, и мы спокойно покинем дом.       Она посмотрела на Сириуса, который уже растерял то лёгкое оживление и выглядел очень старым, не на свои тридцать пять-тридцать семь, а на пятьдесят, и сказала:         — Спасибо.       Выйти из дома оказалось просто. В библиотеке Сириус наколдовал милую иллюзию — спящую с книжкой в руках Гермиону, после чего запер дверь простым заклинанием и пояснил:         — Едва ли тебя хватятся, но на всякий случай пусть ты будешь спать в библиотеке. Даже если кто-то зайдёт, будить тебя не станут.       Они отошли от площади Гриммо, Сириус огляделся и негромко рассмеялся, вдохнул полной грудью холодный влажный воздух и произнёс:         — Как же хорошо.         — Мы аппарируем? — спросила Гермиона, глядя куда угодно, но только не на этого любящего жизнь, но очень несчастного человека, и снова чувствуя необъяснимый стыд.         — Аппарируем? — переспросил Сириус. Потом кивнул своим мыслям и не слишком-то довольно ответил: — да, разумеется. Жаль, что мой мотоцикл так и стоит у Хагрида, он бы пригодился сейчас. Нет, не будем. Полетим.       Он сунул руку в карман мантии, достал оттуда миниатюрную метлу, махнул палочкой и увеличил её до нормальных размеров. После этого коснулся палочкой макушки Гермионы. Она вздрогнула и сразу же опознала дезиллюминационное заклинание. Сириус заколдовал и себя, сделавшись полупрозрачным на фоне тёмных зданий, оседлал метлу и сказал:         — Садись позади и держись крепче.       Гермиона подчинилась, постаравшись не думать о своей ненависти к полётам, и они взмыли в воздух.       На автобусе до Кроули было ехать больше двух часов. На метле они долетели за тридцать минут, Гермиона даже не успела окончательно промёрзнуть.         — Говори, куда лететь, — велел Сириус.       С высоты в сотню ярдов город выглядел совсем иначе, чем снизу, но Гермиона легко сумела найти родную улицу и показала на нужный дом.       Сириус опустил метлу, Гермиона с радостью почувствовала под ногами твёрдую землю и вдруг замерла. Из-за закрытого окна дома Шерлока раздавалась невозможно прекрасная мелодия. Когда-то она уже слышала пьесу, написанную Шерлоком, и была поражена. Но то, что он играл сейчас, было ещё сильнее. Его скрипка плакала, рыдала, проклинала, потом переходила на нежный шёпот и снова обращалась к проклятьям. Сам Шерлок ни разу в жизни не показывал и десятой доли тех чувств, которые сейчас наполняли жизнью его музыку.         — Это твой друг? — шёпотом спросил Сириус. Гермиона кивнула.       Он помолчал некоторое время и произнес:         — Он как будто играет про мою душу.       Он сглотнул и сказал твердо:         — Иди, к рассвету нам нужно вернуться.         — А ты…         — Я погуляю. Отвык от свежего воздуха, знаешь ли.       Гермиона снова кивнула и подошла поближе к дому. Кроме Шерлока, все спали. Он стоял возле окна, но не видел её. Она подняла с земли небольшой камешек и несильно бросила в окно. Он со стуком отскочил вниз. Музыка умолкла.