***
- А вот и подкаменник, - радостно щебечет девушка, ныряя в тень огромной скалы. - Ну не стой же ты столбом, подай мне корзину! Подкаменник цветёт всего дважды, он потеряет всякие полезные свойства, когда опадут цветы! - восклицает Руфь, принимая плетёную ивовую корзинку из рук Ферала. Она вертит в руках цветы, придирчиво осматривает растения, стараясь выбирать самые зелёные, самые нежные стебли и листья. Если честно, она сама даже не поняла, как ей удалось затащить мрачного парня в лес. Точнее, сначала Руфь его разбудила, оптимистично сообщила о том, что они немедленно выдвигаются за травами, совсем не обратив внимания на гневные взгляды и тяжёлые вздохи. Затем всучила ему две корзины и повела за собой, не посчитав нужным спросить мнения самого Ферала. Всю дорогу она рассказывала ему о травах, растущих в здешних лесах. Она не то, чтобы любила это дело - мать её, Марлис, травница и лекарь, всегда много времени проводила вне деревни, дочку с собой брала. Научила и в растениях разбираться, и дорогу из самой дремучей чащи находить. Девушка и сама любила ходить за травами. Так можно целый день провести, блуждая и любуясь красотами природы в поисках нужных стеблей или кореньев. И мысли такое занятие знатно прочищало. Именно то, что нужно после бессонной ночи. Солнечный диск медленно катился к горизонту, наливался золотом, его лучи темнели, наполнялись рыжими и сиреневыми красками. Руфь то и дело поднимала голову к небу, щурясь от света, и блаженно улыбалась, чувствуя, как приятное тепло ласкает кожу. Лес и правда помог ей прийти в себя. Душистый свежий запах хвои действовал отрезвляюще, казалось даже, что воздухом здесь не дышишь - пьёшь его, подобно хмельному искристо-золотому вину, наслаждаешься каждой каплей. - Малина, - рыжая макушка, усыпанная репейником, выглядывает из кустов. Глаза Руфь счастливо светятся. - Какая ароматная! Тащи вторую корзину, сейчас будем ягоды собирать.***
Солнце скрылось за горизонтом. Ещё издали, когда они неспешно шагали к деревне, Ферал почувствовал запах огня, а когда они вышли из чащи на поляну, то он увидел огромный костёр, который люди развели прямо посреди поляны. Тёмные человеческие фигуры танцевали и кружились, быстро, отрывисто. Воздух был горьковатый, сильно пахло полынью. Сама атмосфера была наполнена обрядовым таинством, чем-то древним, колдовским. Звучал бубен, пели струнные, и людские голоса звучали как-то по-особенному, так поют ритуальные песни, словно зазывают. - Сегодня праздник убывающей луны, когда нежить из леса начинает слабеть. Костёр их отпугивает. Этой традиции, кажется, почти двадцать лет, - поясняет Руфь. Огонь плещется в её глазах, горят огнём её волосы, огненные блики пляшут на смуглом лице. Она, кажется, словно отражение всего этого праздника, его олицетворение, его лик. Руфь хватает цепкой ладошкой Ферала за запястье и бежит ближе к костру. Огненные искры и тлеющий пепел тонкой невидимой вуалью следуют за ней, словно мотыльки за ярким светом. Юные девы, пляшущие вокруг кострища, вмиг подхватывают девушку под руки и, кружась, уносят её. - Давайте же разгоним тьму и страх песней! - люди оборачиваются на её голос, замолкают, слушают и загадочно улыбаются. Руфь отбрасывает надоевшие туфли в сторону, отстукивает ритм босыми ногами, тонкими пальцами подбирает полы алого платья и кружится, подхватывает искры вокруг себя, заставляет их танцевать вместе с ней, и в ночной темноте, под ярким светом звёзд она, окружённая людьми, под вибрации их голос, звонких и низких, под звуки бубна и глухих барабанов, выглядит завораживающе-притягательно. [Mediæval Bæbes - Salva Nos] (Настоятельно советую всё же включить песню) Костёр темнеет с каждым её словом, горит ярче, будто наливается кровью, двигается, ведомый голосом девушки, как зачарованная кобра двигается под звуки флейты своего заклинателя. Руфь танцует вместе с другими, став частью этого таинства. Её голос выделяется среди остальных, словно ведёт их, но песню здесь знает каждый. Люди сливаются в одно целое, каждое движение, каждый звук заранее отточены и совершенны. Огонь мягко вплетается в её волосы, красными тенями ложится на лицо, искрами пляшет в глазах. Среди серого мрака, серых лиц и одеяний она кажется яркой пламенной искрой - ликом полыхающего огня. Люди плотным кольцом окружают костёр, кружатся вокруг него, отстукивают ритм. Вдруг все они разом замолкают, позволив петь одной только Руфь. Её голос обволакивает, колеблется, и вместе с ней тревожится пламя, языки медленно поднимаются, словно желая своим жаром опалить луну и звёзды, слизнуть их с ясного ночного неба. Она поворачивается лицом к костру, возводит вверх руки, нежным голосом поёт ему. Пламя вспыхивает ещё выше, ещё ярче и яростнее, опаляя собой тьму, смело разгоняя её. Наконец, костёр с треском разлетается на тысячи и тысячи маленьких искр, и они, неугасимо-яркие, подхватываются сильным порывом ветра и летят в лес, словно маленькие светлячки. - Limmo maari tedre*, - говорит она ночной темноте и удаляющимся огонькам, и люди стеклянными голосами повторяют колдовские слова. Когда она повернулась к людям, их взгляды встретились, и Ферал отчётливо увидел, как красное пламя безумно пляшет в её глазах, извивается, подобно сотням змей. Огонь тухнет так же быстро, как и вспыхнул, но он надолго запечатлил в своей памяти образ Руфь, смотрящей на него горящими глазами сквозь непроглядную тьму.***
Руфь шагает тихо, боясь спугнуть стоящего к ней спиной юношу. Рядом с ним стоит Марлис, о чём-то беседует, внимательно слушает. Она видит улыбку матери и сама улыбается. Ласковые лучи греют её кожу, тонкими паутинчатыми пальчиками играют с волосами, заставляя локоны светиться и отражать свет подобно тому, как отражают солнце чистые прозрачные воды ручья в ясную погоду. Когда Марлис смотрит на неё, Руфь прикладывает палец к губам и улыбается ещё шире. Женщина тихо вздыхает и отводит взгляд. Через несколько секунд девушка прыгает на спину парню, обвивая его ногами и закрывая ладонями глаза. Он пытается стряхнуть с себя неожиданный груз, спотыкается о торчащий из земли корень и падает. Они катятся по мокрой от росы траве, но Руфь не ослабляет хватку, всё так же держит его глаза закрытыми. Марлис смущённо прыскает в кулак. - Ты кто? - испуганно. - Смерть твоя! - она хохочет. - Отвали, дура! Руфь заливисто смеётся, отпускает руки, позволяя ему вскочить и испуганно вытащить меч из ножен. - Привет, братец! - она сидит на траве, мокрая, взлохмаченная, чуть помятая от недавнего сна, смотрит на него блестящими глазами и широко улыбается. Он смягчается во взгляде, бросает меч и подлетает к девушке, сжимая её в крепких объятиях. - Руфь! - его голос низкий, басистый, и это вкупе с истинно-юношеской внешностью странно и необычно, но не отталкивающе. Даже наоборот, вносит каких-то новых красок, очаровывает, заставляет слушать и вслушиваться в приятный бархат речей. Он склоняет голову к плечу, улыбается мягко, искренне, и в уголках глаз появляются мелкие морщинки. - Как я рад видеть тебя! - Ну же, что же ты так накинулся, у меня рёбра трещат, - она прикрывает глаза, утыкается носом ему в грудь, легко обнимает и смеётся в его чёрный плащ. Ветер тревожит её волосы, щекочет ими лицо юноши. Он смешно морщится. - Сестрица, я не думал, что ты... жива, - неуверенно начинает он, словно с вопросом, боясь обидеть или сказать не то. - Брось, Гидеон, я же всегда возвращаюсь, - она мягко отстраняется, смотрит ему в глаза и широко улыбается. Гидеон был высоким юношей, почти на полторы головы выше самой Руфь, с рыжевато-русыми волосами и лунно-голубыми, словно хрустальными, глазами. Он был похож на мужскую копию Марлис: широкоплечий, сухой, с острыми чётко очерченными чертами лица - казалось даже, что проведя пальцами по скулам, можно порезаться. У них с сестрой было что-то общее в манере держать себя, хотя внешностью Гидеон пошёл однозначно в мать. Он сгребает сестру в охапку, треплет огненно-красные волосы и что-то шепчет ей, заставив девушку заливисто рассмеяться.***
Гидеон грозно ощетинился, перехватив меч поудобнее. Чтобы взглянуть в глаза Фералу, ему приходится поднимать голову выше, и от этого неуютно, это злит и бесит. Зверь смотрит тяжело, грозно, и от одного секундного взгляда толпы мурашек бегут по спине юноши, рука с мечом чуть дёргается, почти незаметно. Ему не страшно, нет. Он скорее чувствует себя ничтожно-крошечным, словно малый неразумный ребёнок с палкой наперевес вместо меча. Ему неловко. - Ты кто? - голос Гидеона вибрирует, выдавая его гнев и ярость с головой. Ферал молчит, смотрит ему в лицо спокойно, с привычной злобой. - Ты кто? - повторяет вопрос громче, стараясь вложить побольше этого гнева, побольше уверенности. Он поднимает меч, готовый наброситься на чужого человека в доме его матери. Ферал не внушает доверия. В его глазах вызов и холодная уверенность. - Опусти меч, кретин истеричный! - встаёт между ними Руфь, которая появилась из ниоткуда и вихрем налетела на брата. - Как не было мозгов, так и не появилось! - хватает его за грудки, с силой встряхивает, и меч из рук юноши с глухим звоном падает. - А ты что стоишь, баран? Язык проглотил? - Он сам набросился на меня, - спокойно говорит Ферал, переводя взгляд с девушки, которая сейчас больше похожа на огненную фурию, на опешившего Гидеона. - А ты, значит, всё-таки проглотил язык? - повторяет свой вопрос Руфь, потом вздыхает, чуть успокоившись, на мгновение прикрывает глаза и вновь их открывает, стараясь улыбаться искренне, хотя по всему лицу её ходят желваки. - Это мой непутёвый брат, Гидеон. - А это твой непутёвый парень? - перебивает её сам Гидеон, заставив девушку вспыхнуть праведным гневом. - Вкус у тебя конечно, сестрица, желает лучшего, - он явно намекает на очевидный изъян - шрам, уродующий лицо. - Ой, умник, до тебя мне далеко, - шипит ему в лицо, не видя смысла отрицать этот бред. Ей почему-то обидно за Ферала. А Ферал вздыхает, совсем не обиженный, трёт переносицу и спокойно произносит: - Ну и семейка у вас, - разворачивается и уходит. - Научи своего парня манерам, - шипит в тон Руфь Гидеон и быстрыми шагами удаляется. Она стоит в одиночестве, бегает взглядом туда-обратно и закипает. Вдруг по округе раздаётся нечеловеческий вопль, заставивший птиц с ближайших деревьев в ужасе улететь. Это Руфь немного отчаялась.***
- Король отправил своего наследника в Мёртвые земли и наказал не возвращаться, пока нежить не отступит, - Гидеон задумчиво скользит пальцем по неровному краю чашки. В воздухе летает вкусный лесной аромат засушенных трав. Вечером все их разногласия утихли, утих и гнев Руфь. Она с братом тихо беседовала о делах гильдии Красного, Ферал задумчиво глядел в окно, а Марлис снова возилась с травами на чердаке - над их головами словно мыши копошились. В камине мерно потрескивал огонь, создавая особенно уютную атмосферу. - Вот как? А что Глава? - заинтересованно спрашивает девушка, наблюдая за братом. - Наследник сейчас в тайне ото всех работает с Красными, он сам проявил инициативу, Глава не против, хоть и немного настороже. Я же говорю, тебе велели отправиться в Мёртвый лес и помочь наследнику престола Диэру с нежитью. Лучше тебя с этими тварями никто не справится. - Почему не ты? Ты наделён даром и стоишь сотню таких, как я, - Руфь смотрит куда-то за брата. - Я в следующее полнолуние должен быть на Севере, на границе. Там тоже всплеск нежити. Да и мне не сравниться с тобой в делах с нежитью. - Тебе-то и ехать никуда почти не надо, а мне месяц пути, - ворчит девушка, отпивая ароматный травяной отвар. Гидеон усмехается. - Не всем в этой жизни везёт, - смотрит в глаза Руфь. - Ты нужна там. Южане же ничего не знают об этих тварях, ни наследник, ни три десятка его рыцарей. - Ох и не нравится мне это, - вздыхает Руфь. - Все девятнадцать лет всё нормально было, а сейчас словно что-то начало происходить. Нужно уничтожить нежить, только как? - Не знаю, Руфь, правда не знаю. Но люди гибнут. Леса становятся всё темнее и опаснее. Девушка ничего не отвечает, смотрит на брата стеклянным взором и думает о своём. - Эй, Ферал, - она садится рядом с ним на деревянную скамью, плотнее кутается в плащ и буравит его взглядом. Парень поворачивается к ней и внимательно смотрит. Вроде бы холодно - Руфь трясёт, она стучит зубами и дрожит всем телом, но ему всё нипочём. Она чувствует обжигающее тепло, исходящее от него. Живая печка. - Поехали со мной в Мёртвые земли? - прямо спрашивает она. - Зачем я тебе, девочка? - его голос тихий, но такой приятно-раскатистый. Завораживающий. Руфь невольно вздрагивает, когда Ферал называет её девочкой. Непривычно. Она ведь и правда чувствует себя рядом с ним до безобразия маленькой, а вроде бы разницы в возрасте почти и нет. Четыре года - это ведь не разница? Тогда почему он называет её так, а она даже не пытается поправить, сказать, что вовсе она не девочка, не его маленькая сестрёнка? Обидно даже чуть-чуть, как-то по-детски. Вот когда ты пытаешься что-нибудь сделать, а тебе говорят, мол, не доросла немного, подожди, не гони время, вырастешь ещё. А ты ведь уже взрослая. Сама хочешь сделать. И тут так же. Такая же глупая обида. Он смотрит на Руфь, словно на неразумного ребёнка, спокойно так, и она уже даже перестала замечать его тяжёлый взгляд и злобу, поселившуюся на дне его глаз. А почему обидно? Она же ведь правда не маленькая и не неразумная, она ведь уже и в гильдии Красного состоит, и против короля борется, уже сколько людей спасла, сколько убила... А взгляд Ферала не меняется. И Руфь правда чувствует себя девочкой, но ей стыдно почему-то сказать ему, чтобы он так её не называл и не смотрел так. - Но ведь... - запинается. - Ты нежить одной лапой раскидал, пока я сидела и тряслась от страха, - она внимательно смотрит на свои босые ноги, шевелит пальчиками. Стыдно. - Так поехали в Мёртвые земли? Ты там нужен... - Зачем мне ехать с тобой в Мёртвые земли? - так же спокойно. - А куда ты собрался ехать? - поднимает на него глаза. Он молчит и отворачивается. - Вот видишь. А там ты нужен. Правда. Если тебе некуда пойти, почему бы не поехать со мной? Он молчит ещё с минуту, задумчиво смотрит на стену напротив, а Руфь всё это время сидит и ждёт ответа. - Хорошо. По лицу девушки скользит широкая улыбка.***
- Ма-ам, я ведь не на совсем уезжаю, увидимся скоро, - Руфь улыбается, смущённая, крепче прижимается к Марлис. - Я зимой приеду, и весной, и летом, - девушка зарывается в русые волосы, приятно пахнущие травами и солнечным светом. - Дорогая, ты не передумала? - Марлис, обеспокоенная, заглядывает в глаза дочери, словно желая увидеть там тени сомнения, словно желая убедить её не ехать. Но это даже скорее не вопрос, короткая констатация, короткая и грустная. - Я должна быть там, - Руфь со всей своей мягкой настойчиво-ласковой манерой отвечает на взволнованный взгляд Марлис. Она не сомневается, она не боится, она знает, что должна ехать и помочь. - И я вернусь, как возвращалась всегда. Всё хорошо будет. - Обещаешь? - женщина скользит тоненькими пальцами по огненному шёлку волос. - Обещаю. Я вернусь, - Руфь прижимается, вдыхает такой родной и такой нежный запах, закрывает глаза, чувствуя, как Марлис легко гладит её по голове. Словно в детстве. Когда не было проблем и обязательств, когда существовала только вечно непоседливая Руфь, её мать и несносный старший братец. Когда всё было так просто. - Люблю тебя, мам, - шепчет тихо Руфь, прижимается крепче, словно стараясь в объятьях Марлис скрыться от внешнего мира. - И я тебя, дорогая, - женщина целует дочь в лоб, пока та грустно всхлипывает, уткнувшись носом в тоненькие ключицы. - Возвращайся. Руфь мягко отстраняется, смотрит на мать, словно стараясь утопить в своих глазах всю её тоску и печаль. Она говорит "до свидания", но кажется, словно прощается. Ферал смотрит хмуро, даже грубо немного, тяжело. В груди снова что-то щемит. Он точно не привязался к этим людям, просто не мог. Он не чувствует сейчас тоски от прощания, какой-то грусти. Ферал не привязался ни к Марлис, ни к Гидеону или даже к Руфь, хотя возможно, что где-то глубоко внутри он испытывает благодарность, сам того не осознавая, но это лишь только благодарность, и от неё в груди не может так вздыматься что-то болезненное. Просто вот он, а вот девушка, так трепетно обнимающаяся со своей семьёй. И от этого действительно что-то судорожно сжимается, словно от недостатка кислорода. Не так уж и больно, это не заставит его биться в какой-то агонии или даже чуть поморщиться, точно от неприятного тычка под рёбра. И вскоре забудется, как что-то ненужное и неважное. Так бывает, но нельзя позволять чувствам владеть над собой. Никогда. Он разворачивается, даже не попрощавшись, и первым входит в чащу, заставив Руфь поторопиться. Она вздыхает, но ничего не говорит, уже смирившись с безэмоциональной холодностью Ферала. Марлис долго смотрит ей вслед, когда тяжёлые изумрудные ветви елей и сосен полностью скрывают от её глаз красную макушку дочери, затем обнимает сына и что-то шепчет ему, чуть не плача. Она ведь знает, что в этот раз Руфь не вернётся.***
Время в дороге тянулось медленно. Минуло всего недели две, а казалось, что прошло лет пять, не меньше. Началась осень, принеся с собой небывалые дожди и холод, просто до одури безумный. Дни короче, а ночи холоднее. Девушка сильно простудилась, и хотя вещи на ней были тёплые, всё не помогало. Ферал уже которую ночь засыпал под клацанье её заледеневшей челюсти. А ещё Руфь к концу пути взвыла от скуки и отсутствия общения с нормальными людьми. Ферал же за это время узнал о девушке, наверное, всё и в мельчайших подробностях, а вот Руфь удалось выведать у него ничтожно мало информации, и картинку в голове она составляла только из обрывков коротких фраз. Ферал был оборотнем-одиночкой, какое-то время назад он и был вожаком, но это было давно и после каких-то изменений в нём (об этом парень, конечно, умолчал, но Руфь и сама догадалась) начал странствовать. И скитался он не всю свою жизнь, только последние лет пять. Как Ферал всё это время жил, девушка решила не спрашивать, боясь надавить на больное. Она вообще мало что спрашивала, когда парень всё-таки начинал говорить, только слушала, смотрела ему в глаза, точно зачарованная волшебным янтарным взглядом, и ни слова не произносила. Фералу не нравилось говорить о себе, но нравилось смотреть, как мелькают эмоции на лице Руфь. За секунды. Девочка словно переживала своим маленьким впечатлительно-чувствительным сердцем всё то, что переживал он. Он рассказывал с присущей ему осторожностью только то, что считал нужным, и не "выплёскивал душу", как казалось девушке, потому как много исповедей она переслушала, считала, что и это была одна из них, но это не так. Он не говорил ничего лишнего, только какие-то обрывки его жизни, совсем незначительные для него настоящего, но Руфь так внимательно слушала, впитывала всё своей тёплой душой, что он мог бы, наверное, рассказать и больше. Но не стал. Нельзя. Такое внимание со стороны девушки казалось ему странным и подозрительным. А Руфь нравилось. Она любила слушать. И мыслей никаких задних не было, просто искреннее желание помочь, выслушать и боль эту разделить. А боли Ферал в этой жизни испытал много. Ему всего двадцать три, а его столько раз предали. Говорил он об этом спокойно, не пренебрежительно, но и не уделял этому внимания, словно это было чем-то обыденным, чем-то самим собой разумеющимся. Ни разу слово "предательство" не соскочило с его языка, хотя у Руфь было нестерпимое желание выкрикнуть его со всей яростью, со всей ненавистью, но она молчала, вглядываясь в холодный янтарь волчьих глаз. Ни в этих нечеловеческих глазах, ни на лице у него не появлялось ни одной эмоции, ни один мускул не дёрнулся, голос по-прежнему всегда оставался таким же холодным и... пустым что ли. Много, должно быть, он повидал, чтобы его душа так огрубела. И мало хорошего в его жизни было. Она свои мысли всегда оставляла при себе, все свои чувства тоже, хотя знала, что по её лицу читается, наверное, половина. Ей не было его жаль. Она вообще не любила это чувство, жалость казалась ей чем-то низким и мелочным, горькая радость от того, что ты не оказалась на месте другого человека, которому не повезло. Фералу правда не повезло. О его отце она узнавала обрывками, короткими фразами и видела, как неохотно парню удаётся сохранять самообладание и оставаться спокойным бесчувственным собой, когда речь вдруг о нём заходила. Руфь сразу поняла, что человеком отец Ферала был ужасным, и не смогла найти нужных описаний, чтобы его охарактеризовать. Жестоким, пожалуй, не ведающем сострадания и наслаждающимся болью других. Так ведь можно сказать о человеке, убившем свою жену и дочь? И ужасный ожог на лице и теле парня, как полагала Руфь, тоже был связан с его отцом, но спрашивать она боялась, да и не хотела, думала ведь, что это как старую рану раскаленным ножом раздирать. А Ферал сам потом напрямую и сказал, мол, отец его напился, зарубил пару затраханных чуть ли не до смерти шлюх в борделе и заломился домой. Мальчику тогда ещё десять было. И этот человек просто взял его и окунул в огонь, а причина мелочная была какая-то, Руфь, потрясённая, и не запомнила даже. Ферал зверь ведь, умереть от такого не мог, но боль, конечно, была адской. Смотреть, как плавится твоё тело и чувствовать запах горелой плоти. Своей плоти. В тот вечер они больше ни словом не обмолвились, Ферал ничего не отвечал, лишь задумчиво смотрел, как закатное солнце кровь по небу разбрызгивает, окрашивая облака в алый. Руфь тогда вдруг подумала, что зря это они вскрыли эту его болезненную мозоль, тоже сидела тихо, боясь звук лишний издать, и разглядывала свои тяжёлые сапоги. Саднила-то, наверное, у Ферала старая рана, а девушке казалась, словно у неё. О его волчьей природе она тоже спрашивать боялась. Знала, что он зверя в себе ненавидит от того, что дар пришёл от отца, а больше знать ей было не положено. Захочет - сам расскажет. Ферал и потом ещё кое-что ей рассказывал, в перерывах собственного щебетания рыжей. Что его мать была чудесным человеком, и сестра у него была непоседливая и забавная, а когда говорил о последней, так как-то странно на Руфь взглянул, а потом снова глаза отвёл. Запнулся. Они ему ведь дороги были очень. Он того не сказал, разумеется, но оно и не нужно. А больше ничего. Ферал не говорил о своей жизни после смерти матери, когда он вроде как вожаком стаи стал. У него друзья были и девушка - о последней он как-то вскользь упомянул, ни имени не называя, ни в каких отношениях они состояли, но по глазам Руфь поняла. И о друзьях ничего не сказал, не смог, наверное, произнести это слово. А чем всё закончилось, она не узнала. Да и не хотела знать. Либо все умерли, либо предали и умерли. Обидно за Ферала. Даже не обидно, откровенно больно. Руфь тоже немало чего в жизни испытала, но у него ведь и не жизнь - существование. Предательства-смерть-предательства-смерть. И так всегда. - Слушай, - задумчиво тянет Руфь, смотря ему через плечо. Повозка подскакивает на каком-то камне, и красные волосы на долю мгновения подлетают в воздух и едва там задерживаются из-за порыва ветра, а потом снова непослушными волнами ложатся на плечи. - Я не знаю, что ты обо мне думаешь, Ферал, но хочу, чтобы ты знал. Если что случится, я пока буду рядом, всегда помогу. И не предам. Обещаю. Она сейчас благодарна, что слова эти говорит не стоя перед ним, ведь вряд ли они звучали так же уверенно, скажи она это его животу. Две головы ведь почти - разница огромная... И смотрит на него привычно-ласково, напористо. И взглядом пытается подтвердить свои слова. Янтарь его глаз внимательно изучает по-доброму улыбающееся девичье лицо, он словно пытается отыскать что-то на дне её зрачков. Ферал как-то очень уж горько усмехается, а потом прячет лицо за чёрными волосами, и Руфь не может разглядеть, как же он на это отреагировал. Потом уже думает, что ему, наверное, такое уже говорили. А потом предали. А она не предаст. Честно. Они друзьями может и не станут, но хочется верить, что хотя бы товарищами.